А между тем в начале 1990-х годов, когда ее только что опубликованная повесть «Сонечка» привлекла внимание критиков, мнение об этом тексте как о специфически женском было расхожим. В качестве подтверждения приводилось обилие в прозе Улицкой деталей повседневности, которое свойственно только женщине.
Можно предположить, что это странное мнение перестало фигурировать в текстах об Улицкой не столько вследствие победы идей гендерного равенства, из-за которой разговоры такого рода вообще сделались неприличными, сколько вследствие того, что критика наконец осознала природу той детализации жизни, на которой ее проза стоит как на мощном основании.
Улицкая и сама внимательно исследует это основание: «Сильнейшая привязанность к вещам — к их биографии, географии, рождению и смерти — привела к тому, что в скороходовскую коробку из-под ботинок я складывала то, с чем трудно было расстаться: треснувшую фарфоровую пиалу моего прадеда, в которой он хранил какие-то колесики и пружинки от часов, разбитый китайский набор для чаепития, который мой первый муж случайно смахнул плечом вместе с полкой, бабушкины лайковые перчатки (бальные!) такого размера, что они порвались, когда их хотела примерить одна толстенькая двенадцатилетняя девочка, расплетшаяся наполовину прабабушкина корзиночка неизвестно для чего, горделивый значок Калужской гимназии госпожи Саловой и кусок клеенки из роддома, на котором написано имя моего двоюродного брата, родившегося через десять лет после меня. <…> Мой покойный прадед, кой-какой часовщик и пожизненный читатель единственной книги, уважал материальный мир не менее духовного: никогда не выбрасывал ни картонки, ни железки, с улицы приносил то кривой гвоздь, то ржавую петлю. Все раскладывал по коробочкам, подписывал: гвозди дюймовые, петля дверная, шпулька для ниток. А на одной коробочке уже после его смерти разобрали надпись: „Веревочка, которая уже ни на что не годится“»… («Священный мусор»).
В детстве автора таких «мелочей жизни» столько, что они насыщают каждую строку прозы — буквально. В книге «Мое настоящее имя», вышедшей как раз к юбилею, Улицкая так спешила их зафиксировать, что записывала в черновике торопливо, иногда без знаков препинания. А потом решила в таком виде и оставить, запечатлев сам процесс воспоминания как важную характеристику текста:
«бабушкина сестра соня мне подарила вязаное платье малиново-лилового небывалого по тем простецким временам цвета — привезла после войны с рижского взморья»
«Году в 1911-м, кажется,
когда бабушка Маруся работала в труппе Свободного театра,
там проводили конкурс на самую красивую ножку:
актрисы встали за занавес и высунули из-под него ножки.
И первый приз получила Маруся.
Это был бумажный башмачок, наполненный конфетами, и на нее надели передник, на котором было написано:
„У меня самая прекрасная ножка“... Бедная Маруся. Счастливой она не была».
В этой книге детали такого рода не самодостаточны — они вправлены в семейную историю, переплетены с ней, да, собственно, и составляют ее. Вот, например, прадедушка Хаим ежемесячно отсылал свою пенсию родственнице Иде в Ленинград, потому что считал, что дома его кормят и поят, а Идина дочка растет без отца. Когда прадедушка умер, сумму, равную его пенсии, продолжала отсылать Иде его дочь, бабушка Лена — до тех пор, пока девочка не закончила университет.
«Я из хорошей семьи я знаю это про моих стариков», — замечает Людмила Улицкая. И объясняет природу своей любви к деталям, называя их второй, то есть не данной при рождении, а выбранной человеком для себя самостоятельно, «тряпочной оболочкой»:
«И тут я выступаю как эксперт — эта вторая оболочка говорит
и про отношение к себе самому и к миру. Личные качества проявляются
в выборе цвета, кроя, цены, уместности
и удобства-неудобства. Пренебрежительно-безразличное отношение столь же много говорит,
что и капризные предпочтения,
и тонкости выбора галстука, чулок, косметики, старья или модной новинки.
Третья оболочка — дом,
который выбран, построен
продуманно и чутко или вообще без внимания: это решение космических задач пространства
и точки в этом пространстве, плоскостей
и объемов. Это героизм стояния в обороне дома-крепости,
охраны тайны гнезда и гроба.
В этих оболочках есть послание и признание и есть запирание дверей.
Распахнутый ворот рубашки и туго стянутый галстук,
зеркальный блеск ботинок и мягкость стоптанных сандалий, разгороженная криво комната
и стоящий неуместно буфет —
все это знаки личности, ее приметы.
Я читаю эту книгу, я великий шифровальщик и дешифровщик».
Из этого мира, насыщенного огромным количество материальных деталей, ни одна из которых не является собственно материальной, и вышла проза Людмилы Улицкой. Из этих деталей создается прочное мироздание, и ни из чего другого оно у нее быть создано просто не может.
Однако бывают времена, когда и великая предметность не спасает от распада ни мир, ни отдельного человека. Об этом Улицкая тоже говорит с пронзительной и горестной ясностью.
Такое время выпало Якову Осецкому, герою ее романа «Лестница Якова». Прототипом его стал дед писательницы, Яков Улицкий. А внучка книжного Якова, Нора, как и сама Улицкая, родилась в 1943 году. О «Лестнице Якова» писали, что это роман о возможности счастья в любое время, в том числе в эпохи репрессий и застоя. Однако, если уж мыслить в категориях «счастье — несчастье», представляется более точным иное: роман этот как раз о том, что есть времена, которые, по большому счету, исключают возможность счастья. Не того счастья, которое вспыхивает необъяснимо, гаснет мгновенно и может случиться даже на краю расстрельной ямы, но того, которое способно не вспыхивать, а длиться, потому что человек понимает, что его жизнь идет в унисон с жизнью общей и при этом — по законам совести, разума, развития, любви. По этим законам и пытается жить Яков Осецкий. Он поднимается по лестнице своей жизни в советские годы от самого их начала. Старается жить так же человечно, осмысленно, достойно, как жил до революции. Но выпавшее ему «любое время», в котором счастье якобы возможно, неуклонно дает понять, что он, Яков Осецкий — и Сизиф, и сизифов камень, а жизнь его, с генетически в нем заложенным стремлением к разуму, любви и созиданию — сизифов труд. И как человеку жить по законам такого времени, как быть в нем счастливым? Ну да, жена Якова и его сын берут от жизни все, что удается ухватить. Только не счастье для себя они таким образом приобретают, а исключают возможность быть счастливыми для своих детей, внуков и правнуков. Потому что, как сказано, за грехи отцов отвечать будут потомки до третьего и до четвертого колена... Потомки и отвечают, что внучка Нора сознает лишь в конце своей жизни.
Когда жизнь Якова — его лестница — предстает в финале романа полностью, читатель испытывает не оптимизм относительно «счастья в любое время», а лишь глубокое горе. Но это как раз то, что Аристотель называл катарсисом. В том, как Улицкая этого добивается, состоит секрет и главная особенность ее таланта. Собственно, это стало ясно уже в 1992 году, в повести «Сонечка» с ее катарсисным финалом — когда после долгой и трудной жизни героиня, постаревшая и одинокая, надев на грушевидный нос легкие швейцарские очки, возвращается туда, где ее жизнь начиналась, — в книги, в темные аллеи, в вешние воды…
Какова бы ни была фактура того или иного текста Улицкой, предметность — ее очевидная примета. Это верно и для романа «Казус Кукоцкого», герой которого — врач-гинеколог, а главная тема научно-социальная, и для «Зеленого шатра», в котором трагически предстает советское диссидентство, и для романа «Даниэль Штайн, переводчик», в котором взаимопроникновение иудаизма и христианства происходит в темные времена ХХ века через богоискание католического священника, еврея по происхождению и иудея по воспитанию.
Без множества осязаемых — буквально рукой потрогай! — деталей Улицкая писать не хочет и не может. Они всегда появляются на страницах, где рассказывается о самых важных событиях ее семейной истории и самых дорогих ей людях. Когда ее дед, «глухой на одно ухо, с давним и глубоким шрамом за ухом после трепанации черепа, перенесенной еще в гимназические годы, тогда пятидесятипятилетний», прибывает в 1941 году на сборный пункт в Староконюшенный переулок, то понимает, что ополченец в его ситуации означает смертник. «По этой причине он надел на себя старое пальто, а новое, с меховым воротником, пошитое в сороковом году, оставил в шкафу. Может, еще вернется семья из эвакуации и жена сможет продать солидную вещь для прокорма детей. Бурки очень хорошие, теплые, но другой обуви не было, и он надел их с некоторым сожалением». И человек, и страна, и время — все выразилось через эти два пальто, старое и новое, с хорошими бурками.
А поскольку проистекает столь выразительная предметность из реальной жизни самой Улицкой, то можно понять: многое из этого существует в реальности. Как письма, на которых строится роман «Лестница Якова», хранились в ее семье, так и многие другие предметы, описанные в ее книгах как домашние для героев, являются домашними для автора: «В эвакуацию бабушка взяла с собой швейную машинку — кабинетный „Зингер“ до сих пор стоит у меня… Существует два фотодокумента, висящие у меня в спальне…»
И насколько же тяжело писателю, в творчество которого повседневность вплетена так плотно, эту повседневность покинуть… Улицкая, немало времени проводившая в Европе, категорически не хотела туда переезжать именно по этой причине. Даже крайне опасные ситуации — когда ее забрасывали угрозами физической расправы, когда напали, облив зеленкой, провокаторы, находящиеся на содержании российских спецслужб, — не заставили ее это сделать. Но она приняла решение уехать из Москвы буквально в один день — в феврале 2022 года, назавтра после начала полномасштабного вторжения российской армии в Украину. Оставила все, что было ей не просто дорого — что составляло зримую основу ее книг. И швейную машинку «Зингер», и коробку с веревочкой, которая уже ни на что не годится, и две фотографии в спальне…
На фотографиях тех, кстати, запечатлено выразительное и не только семейному кругу понятное явление:
«Одну из фотографий подарила мне к шестидесятилетию моя троюродная сестра Оля Булгакова. Фотография отпечатана со стеклянной пластинки, целая коллекция которых хранится у нее дома. На ней запечатлен наш общий прадед часовщик Гальперин. Он вальяжно сидит в кресле, в своей киевской мастерской, году в 1903-м. Лицо профессора или сенатора. По облику — интеллигент. На второй фотографии — та же мастерская в 1905 году, после погрома. Разбитая мебель, перевернутые столы, разорванные книги».
Книги на этой фотографии принадлежали сыну часовщика Гальперина, студенту филологического отделения Киевского университета. «Когда писатель Короленко узнал, что у еврейского студента во время погрома были уничтожены книги, он подарил ему двести книг из собственной библиотеки, — пишет Улицкая. — Эти книги послужили основой книжного собрания Михаила. Библиотека была столь хороша, что в какие-то давние годы даже была на охране государства». И тут же — неистребимое, необходимое, то, без чего нет ее прозы: «С детства я помню золотые и кожаные корешки в его квартире в Москве, в Воротниковском переулке, — там по сей день живет его внучка»…
С февраля 2022 года Людмила Улицкая вместе с мужем, скульптором Андреем Красулиным, живет в Берлине. Здесь встретила она свой юбилей, здесь узнала о присуждении ей Австрийской государственной премии в области европейской литературы, премии Зигфрида Ленца, премии Гюнтера Грасса за «мужественный протест против прошлой и настоящей тирании и защиту надежды, юмора и интеллектуальной свободы». Здесь осваивает новое для нее пространство и, сознавая, что даже в давно знакомой Германии она не дома, с горечью говорит в интервью Андрею Архангельскому (Радио «Свобода») о том, что это преступление, «эта война будет иметь катастрофические последствия для самой России. И у меня даже такое предчувствие есть, что это начало конца. Потери экономические, демографические — я уже не говорю про политические. Всяческого рода потери. Которые скажутся через 10—20—30 лет. Сейчас уже происходят колоссальные процессы, пока невидимые внутри России, которые определят ее историю на ближайшие десятилетия. В сущности, это можно сформулировать так: большая страна уходит с большой арены».
Зная свой способ художественного осмысления действительности, Улицкая считает себя очень медленным автором и не предполагает, что ей удастся в обозримое время написать о происходящем. Но качественный характер перемен, произошедших и предстоящих, она чувствует уже сейчас. Чувствует новую реальность, в которой предстоит «полная смена наших прежних понятийных штампов. Многие вопросы, моральные в том числе, которые казались решенными, — сегодня их придется решать заново. Даже самые элементарные вопросы сегодня требуют нового подхода. И я это постоянно чувствую».
Каков будет материальный мир этого нового — качественно, возможно, эволюционно нового — времени? Каких-то предметов в нем не будет точно — едва ли кто-нибудь отдаст в этом новом мире бабушкино бриллиантовое кольцо за вожделенную книгу, как сделала это когда-то в советские времена Улицкая, увидев у спекулянтки «тамиздатовский» «Дар» Набокова. Возможно, предметы вообще ничего не будут значить в этой реальности, в большой мере виртуальной.
Но ведь предметность в книгах Улицкой всегда была проникнута напряженной жизнью духа. И дух этот остался неизменным во всем, что составляет ее мир сейчас. Веет, где хочет — равно и над оставленной в Москве бабушкиной швейной машинкой, и над тайнами эволюции, и над реальными в своей незримости темными аллеями, вешними водами русской литературы.
ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ
Государственный праздник Чехословакии
Государственный праздник Чехословакии
теги: новости, 2024
28 октября Чехия отмечает День образования независимой Чехословацкой республики. День создания независимого чехословацкого государства является национальным праздником Чешской Республики, который отмечается ежегодно 28 октября. О...
Воспоминания Александра Муратова
Воспоминания Александра Муратова
теги: новости, 2024
14 октября с.г. из типографии вышла первая книга "Воспоминания" Александра Александровича Муратова многолетнего автора журнала "Русское слово" Автор выражает слова благодарности Виктории Крымовой (редактор), Анне Леута (графическ...
журнал "Русское слово" №10 уже в типографии
журнал "Русское слово" №10 уже в типографии
теги: новости, 2024
Уважаемые читатели и подписчики журнала "Русское слово"! Спешим сообщить вам о том, что десятый номер журнала "Русское слово" сверстан и отдан в печать в типографию. Тираж ожидается в ближайшее время о чем редакция РС сразу все...
Выставка в Клементинуме к 100-летию Славянской библиотеки
Выставка в Клементинуме к 100-летию Славянской библиотеки
теги: новости, 2024
В рамках празднования столетнего юбилея Славянской библиотеки 5 сентября 2024 года, в здании Клементинума состоялся международный симпозиум «Славяноведческое библиотечное дело и его влияние на современное общественное образован...
Столетний юбилей Славянской библиотеки
Столетний юбилей Славянской библиотеки
теги: новости, 2024
Дорогие друзья! Вчера, 5 сентября, наша организация "Ruska tradice "с гордостью приняла участие в праздновании 100-летия Славянской библиотеки, нашего многолетнего партнёра. В праздновании юбилея Славянской библиотеки приняли у...
Выставка казахской культуры в ДНМ
Выставка казахской культуры в ДНМ
теги: новости, 2024
В большом зале Дома национальных меньшинств 08.10.2024 в 12:00 открылась выставка, посвященная казахской культуре. ...
Летние выставки в Чехии
Летние выставки в Чехии
теги: новости, 2024
Дорогие друзья! Если вы не уехали из Праги куда-нибудь на море, то у вас есть шанс посетить одну из региональных галерей во время летних каникул. Национальная галерея для местных выставок поделилась своими фондами и поддержал...
Выставка Вендулы Бржезиновой в ДНМ
Выставка Вендулы Бржезиновой в ДНМ
теги: новости, 2024
В Доме национальных меньшинств 2 июля открылась выставка Вендулы Бржезиновой "Мужество, добро, примирение"! Смысловое значение названия выставки таково: "Мужество жить, быть добрым к себе и окружающим и мириться с собой ...