Некоторые историки по наивности или незнанию путают реформы и срочные антикризисные меры в той или иной области. Заслугой Столыпина стало преодоление острого политико-экономического кризиса в период 1906—1911 годов. Быстрые и эффективные административные действия премьер-министра по наведению порядка в стране и смягчению аграрного кризиса нельзя отнести к разряду реформ, так как ни одно из этих действий не было закончено, не являлось всеобъемлющим решением, а всего лишь на время разряжало обстановку, не меняя существа дела. Кризисное управление кабинета Столыпина протекало под жестким контролем монарха и с этой точки зрения имело только условную степень свободы. Со своей стороны, Николай II после холодного душа 1-й Государственной Думы осознал новую роль и значение правительства.
Роспуск Думы в июле 1906 года сопровождался вспышками террора против полиции и должностных лиц. Покушению подвергся и новый премьер-министр. Это случилось в субботу 12 августа на даче на Аптекарском острове, где Столыпин принимал посетителей. Гостей было много — несколько десятков. Дом совершенно не охранялся, если не считать двух швейцаров и дежурного генерала. По словам начальника охранного отделения генерала А. В. Герасимова, двое неизвестных, переодетых жандармами, и один в штатском подъехали к даче в открытом экипаже. С плотно набитыми портфелями они вошли в приемную, и тут же прогремел сильнейший взрыв. Произошедший теракт больше напоминал почтовую операцию. На месте погибли более 30 человек, пострадали дети премьера, сам Столыпин отделался легкими ранениями. Генерал Герасимов, написавший в эмиграции книгу, где подробно рассказал о работе своего отделения по преследованию террористов, почему-то не объяснил, как случилось, что премьер-министр оказался совершенно незащищенным и неохраняемым, словно какое-то частное лицо. Характерно, что в эти дни в Совете министров обсуждался вопрос отчуждения удельных земель членов императорской фамилии в пользу крестьян.
Николай II проявил участие в случившейся с его премьером беде и предложил денег на лечение пострадавших детей, но Столыпин денег не взял. В то же время никаких карательных мер в отношении охранных и полицейских служб, явно игнорировавших свои обязанности, не последовало. Через несколько дней после случившегося император прислал в Совет министров записку с конкретным предложением:
Непрекращающиеся покушения и убийства должностных лиц и ежедневные дерзкие грабежи приводят страну в состояние полной анархии. Не только занятие честным трудом, но даже сама жизнь людей находится в опасности… Посему предписываю Совету министров безотлагательно представить мне: какие меры признает он наиболее целесообразными принять для точного исполнения Моей непреклонной воли об искоренении крамолы и водворения порядка.
Целесообразной мерой было признано создание военно-полевых судов (ВПС) с ускоренной процедурой расправы над террористами методом повешения. Такой суд формировался в территориальных гарнизонах и состоял из пяти человек (включая председателя) — строевых офицеров. На дознание по делу отводилось не более двух суток, на исполнение приговора — сутки. Мера оказалась действенной: охотников зарабатывать на убийствах и грабежах поубавилось. Революционный бизнес захирел и иссяк — старая, проверенная удавка оказалась лучшим аргументом.
Исследователи называют разное количество преступников, повешенных за время действия военно-полевых судов: от 680 до 3000 человек. Административный талант Столыпина проявился в борьбе с террором в полной мере. Порядок в стране восстановился. Советская власть впоследствии широко использовала опыт столыпинских ВПС в повседневной работе НКВД, сократив состав суда до трех человек и отбросив ненужные церемонии. От повешения отказались, заменив удавку на револьвер и выстрел в затылок.
Аграрный вопрос, вокруг которого вспыхнул конфликт в Думе первого созыва, давно стал в России фундаментальной проблемой, прежде всего из-за очевидной необходимости перераспределения земельной собственности. В стране, где основная масса людей занята в сельском хозяйстве, земельные владения, сосредоточенные в руках сравнительно небольшой группы людей, стали просто опасными. Подобный абсурд давно был изжит в Европе путем естественного дробления наделов по количеству собственников, способных обработать свой участок земли и получить с него достаточный продукт. При этом земельные ресурсы европейских государств были значительно скромнее российских. Однако в самодержавной стране решение такого крупного вопроса зависело по большей части от доброй воли монархической семьи. Другого пути, кроме того, которым прошла Европа, просто не существовало, и поэтому идея создать в России класс мелких земельных собственников получил общее одобрение.
Необходимо отметить главную черту российской аграрной реформы: осознав необходимость перераспределения земельной собственности, монархическая семья и сообщество русских помещиков не смогли преодолеть психологию крепостников. Крестьянская масса по-прежнему оставалась для них темной силой, а отнюдь не источником собственного благосостояния. Столыпин выгодно отличался в помещичьей среде своим здравомыслием, что многих раздражало и приводило в бешенство. В своем письме Л. Н. Толстому в 1907 году Петр Аркадьевич рассуждал так:
Природа вложила в человека некоторые врожденные инстинкты..., и одно из самых сильных чувств этого порядка — чувство собственности. Нельзя любить чужое наравне со своим и нельзя обхаживать, улучшать землю, находящуюся во временном пользовании, наравне со своей землею. Искусственное в этом отношении оскопление нашего крестьянина, уничтожение в нем врожденного чувства собственности ведет ко многому дурному и, главное, к бедности. А бедность, по мне, худшее из рабств...
Надо признать, что подход к проблеме вполне европейский, но одно дело — общие рассуждения, а другое — практические решения. Понятно, что Столыпин понимал остроту вопроса, но не он разрабатывал финансовый механизм его решения, и не он был его мотором.
В деле разрешения земельного кризиса в России большую роль сыграли два участника столыпинского кабинета министров: А. В. Кривошеин и С. Е. Крыжановский. Первый из них в должности управляющего Главным управлением земледелия и землеустройства осуществлял всю организационную работу по практическому внедрению в российскую действительность понятия «мелкого земельного собственника», то есть хозяина, владеющего либо участком отрубного типа, выделенным из земельного массива общинного пользования, либо отдельным участком (хутором). Кроме того, Кривошеин одновременно являлся председателем правления Крестьянского и Дворянского банков. В свою очередь, С. Е. Крыжановский, товарищ министра внутренних дел, стал автором всех законодательных актов, на основании которых осуществлялись земельные преобразования. Премьер Столыпин, одобряя общий подход к делу, был для этих деятелей своеобразным административным прикрытием и защитой от нападок со стороны Думы и правых организаций.
В деле реформирования земельных отношений в России ключевую роль сыграл Крестьянский банк и его руководитель А. В. Кривошеин. Именно здесь была разработана схема перераспределения земельных активов на основе банковских операций сначала по скупке помещичьих земель в собственность банка, а затем по их распродаже крестьянам по субсидированным ценам. Земли помещиков скупались по ценам от 10 до 100 рублей (и более) за десятину, а продавались банком за цену до 50 рублей, с большой скидкой и рассрочкой платежей до 55 лет. Возникавший при этом убыток компенсировался из казны. Через операции Крестьянского банка за 1906—1916 годы было реализовано более 7,5 миллионов десятин земельных угодий. Субсидии из казны за тот же период составили более 1,5 миллиардов рублей. По меткому выражению П. Н. Милюкова, «вместо экспроприации земли была экспроприирована казна». По каким расценкам Крестьянский банк рассчитывался с великокняжескими семьями, история умалчивает. Если судить по тому, что А. В. Кривошеин пользовался у монарха неизменным уважением, члены императорской фамилии получили достойную компенсацию за свои земельные потери. В целом принятые меры сбили волну протестов и способствовали росту сельскохозяйственного оборота.
При этом отметим, что не все шло гладко в стране с такими различиями в объемах собственности, к тому же разделенной сословными перегородками. Не удалась такая мера, как переселение крестьян за Урал и в Сибирь: переехавшие на новые земли семьи вскоре стали массово возвращаться обратно. Предоставленными возможностями удалось воспользоваться наиболее инициативным и трудоспособным крестьянам, которых советская власть впоследствии называла кулаками и всячески преследовала.
Мероприятия по перераспределению земельных угодий стартовали с указа от 9 ноября 1906 года «О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающегося крестьянского землевладения и землепользования», где прямо говорилось, что «каждый домохозяин, владеющий землей на общинном праве, может во всякое время требовать укрепления за собой в личную собственность причитающейся ему части из означенной земли». Впоследствии законы от 14 июня 1910 года, а в особенности закон «О землеустройстве» от 29 мая 1911 года, закрепили основные положения первого указа и создали необходимую правовую базу для мелких землепользователей, что позволило сформировать более двух миллионов самостоятельных крестьянских хозяйств.
При всех издержках курс на создание класса мелких земельных собственников был безусловно плодотворным. Беда в том, что все земельные преобразования, запущенные в 1906 году, сильно опоздали в пространстве и времени, внедрялись через административное давление и поэтому воспринимались в провинции как очередной обман. Премьер Столыпин, одобривший закрытие 1-й Думы как абсолютно неконструктивной, тем не менее посчитал преждевременным изменение избирательного закона и надеялся повлиять на избирательный процесс административными мерами.
Ожидания оказались тщетными: выборы в новую Думу по формуле Булыгина дали результат еще более опасный, чем в первый раз. Политический расклад был следующим: трудовики — 104 места, кадеты — 98, социал-демократы — 65, социалисты-революционеры — 37 и октябристы — 54. Остальные места из 518 достались национальным группам и монархистам. Политический ландшафт Думы второго созыва получился более радикальным за счет появления откровенно революционных фракций эсеров и социал-демократов. Понимая бесперспективность работы с Думой такого состава, Столыпин поручил Крыжановскому исподволь готовить новый избирательный закон. Хотя работа Думы второго созыва была вполне умеренной по своему содержанию, но наличие в ней представителей партий, имеющих в своих программах установки на ликвидацию самодержавия, не могло вызвать одобрения монарха и Двора.
Правительство Столыпина за время работы Думы (с 20 февраля по 3 июня 1907 года) находилось под постоянным давлением придворного окружения. Столыпину ничего не оставалось, как искать формальный повод для разгона Думы. Повод нашелся благодаря желанию социал-демократической фракции расширить рамки своей парламентской деятельности и заняться прямой пропагандой в армии. Все, что происходило потом, стало сюжетом политического детектива, известного под названием Третьеиюньского государственного переворота. Название было присвоено советской историографией и перешло по наследству в современную российскую историю в несколько усовершенствованной интерпретации.
В действительности никакого переворота не было и не могло быть, а была иллюзия социал-демократов, получивших думскую трибуну, обращаться куда им заблагорассудится, не считаясь с реальностью. Этим грамотно воспользовался Столыпин, придав действиям фракции черты антигосударственного заговора. Современные исследователи до сих пор ищут в событиях первой половины 1907 года какую-то тайну, пытаясь представить «партию Ленина» пострадавшей стороной, причем пострадавшей от полицейской провокации. На самом деле имела место скоординированная работа правительства и спецслужб, а действия и намерения были известны через агентов-осведомителей.
Генерал Герасимов посвятил заговору социал-демократов в Думе целую главу в своей книге, где главные роли играли агент полиции по кличке «Казанская» и премьер Столыпин. «Казанская» (она же Екатерина Шорникова) раздобыла информацию о контактах социал-демократа Геруса, члена Государственной Думы, с солдатами Петербургского гарнизона с целью составления петиции, обращенной к Думе. Готовая петиция попала в руки Столыпина и стала убийственной уликой против всей думской фракции социал-демократов. Дальнейшее было делом техники: Столыпин потребовал от руководства Думы немедленной выдачи заговорщиков и, получив уклончивый ответ, перешел к решительным действиям. Вся социал-демократическая фракция в Думе была арестована, солдат брали прямо в казармах, причем при арестах были захвачены компрометирующие документы. Незадачливые депутаты оказались на скамье подсудимых и были осуждены на разные сроки каторги. Дума была немедленно распущена, что позволило Столыпину сделать еще один важный шаг в направлении стабилизации обстановки в стране.
Эффективная работа Столыпина против Думы второго созыва вызвала восхищение в придворных кругах и у самого монарха. Одновременно был готов к подписанию новый избирательный закон, где имущественный ценз был увеличен в два раза, что исключало появление в Думе лиц, склонных к разного рода экспроприациям и даже популизму. В целом действия Столыпина в кризисные 1906—1907 годы могут служить образцом управленческого искусства с использованием законодательства, широкого спектра финансовых операций и энергичных полицейских мер против деструктивных элементов.
Николай II высоко оценил успешную работу премьера: Столыпин получил придворное звание гофмейстера и орден св. Анны 1-й степени «в воздаяние примерной, ревностной и самоотверженной службы». Царские милости продолжались и в 1907 году, когда Столыпин стал присутствующим членом Государственного совета. На день тезоименитства императрицы Александры Федоровны, 23 апреля, старшая дочь Столыпина Мария была назначена дежурной фрейлиной. Сверх всего премьеру было предложено провести лето в Елагином дворце и совершить восьмидневную прогулку по финским шхерам на яхте «Нева». Все царские милости были выражением вековой практики Романовых в отношении фаворитов: они были первым сигналом самому фавориту приготовиться к выходу в тираж.
Столыпин, в свою очередь, продолжал энергичную управленческую деятельность, которая приносила очевидные плоды: после выборов в Думу третьего созыва страна получила наконец адекватный парламент с давно ожидаемой, спокойной, рутинной работой под контролем монарха. Существо работы Думы 3-го созыва хорошо раскрыл один из ее видных депутатов В. М. Пуришкевич, придав своей версии стихотворную форму:
Не вижу дел, их засорил глубоко
Поток бессмысленных речей.
Политический состав Думы стал определенно правым: октябристы получили 154 мандата, кадеты — 54, монархисты — 50, трудовики — 13, социал-демократы — 20. В таком составе Дума проработала пять лет, с 1 ноября 1907 года по 9 июня 1912 года, сменив за это время трех председателей: Н. А. Хомякова, А. И. Гучкова и М. В. Родзянко. Изменилось материальное положение депутатов: им было установлено ежегодное содержание в 4200 рублей, сумма колоссальная для депутатов-крестьян. С появлением Думы в 1908 году наступило общее успокоение страны, прекратились эксцессы, налаживалась повседневная жизнь.
Работа премьер-министра Столыпина как кризисного управляющего была в основном закончена. Оценив ее успешность, царь 1 января 1908 года назначил Столыпина статс-секретарем Е. И. В. В рескрипте по этому поводу была знаменательная фраза: «В лице Вашем Я нашел выдающегося исполнителя Моих предначертаний». Такое понимание монархом событий, случившихся в 1905—1907 годы, говорит о многом, прежде всего об обретенной Николаем II уверенности, что все передряги позади и можно вернуться к «изъявлению воли и предначертаниям». Однако все было не так, как представлял себе недальновидный монарх.
Судьба в лице Столыпина и его помощников предоставила Николаю II и всему Дому Романовых последний шанс отдалиться от управления страной, передав все властные функции дееспособному правительству на почетных для себя условиях. К большому сожалению, подобная мысль даже не приходила в голову монарху, занятому своим божественным предназначением и величием. Этот шанс сохранялся, пока управлением страной занимался кабинет Столыпина.
Современная российская историография, до небес превознося реформы Столыпина, предпочитает не говорить о том, что кризисное управление когда-нибудь заканчивается и рано или поздно надо переходить к настоящим реформам. Отведенное для монарха время закончилось в 1911 году, когда разразился так называемый «министерский кризис» и Николаю II пришлось еще раз продемонстрировать, куда держит курс самодержавный корабль.
Камнем преткновения стал законопроект о введении Земств в западных губерниях. Законопроект, подготовленный правительством, поступил в Государственный Совет после одобрения Думой и долго там рассматривался. В начале марта 1911 года при окончательном голосовании в Госсовете он был отклонен с перевесом 10 голосов. Еще до голосования члены Госсовета П. Н. Дурново и В. Ф. Трепов обращались непосредственно к императору со своими возражениями по законопроекту и получили от него ясный ответ: «Голосуйте по совести». Так они и сделали…
Столыпин воспринял результаты голосования по законопроекту как сигнал к своей отставке, что было с его стороны абсолютно правильным выводом. Он поехал в Царское Село и на приеме у императора заявил о невозможности продолжать свою деятельность, попросив отставку. В. Н. Коковцов, знавший все подробности переговоров с императором, так передает ответ Николая II:
Я не могу согласиться на ваше увольнение и надеюсь, что вы не станете на этом настаивать, понимая, что я не могу ни лишиться вас, ни допустить подобный исход дела под влиянием несогласия части Совета. Во что превратится правительство, зависящее от меня, если из-за конфликта с Советом, а завтра, быть может, с Думой будут сменяться министры. Подумайте о каком-либо ином исходе дела и предложите его мне.
Предложение, сделанное Столыпиным, было из разряда тех, которые невозможно принять — закрыть на три дня работу Госсовета и Думы, в это время принять законопроект о Земствах в западных губерниях, а членов Госсовета Дурново и Трепова отправить во внеочередной отпуск. Получив такие «кондиции», больше походившие на ультиматум, монарх долго раздумывал. Положение было более чем щекотливым. В созданной Манифестом от 17 октября 1905 года системе власти (правительство и двухпалатный парламент) сам монарх явно выглядел лишней деталью. Это впечатление усиливали предложения Столыпина, означавшие полное попрание всех законов, причем такие действия предлагалось произвести самому монарху. Конструктивное решение возникающих споров внутри системы, как это принято в цивилизованных странах, в России было невозможно: «монаршая воля», как рогатка на дороге, мешала движению. Столыпин отлично понимал, что он делает, и рассчитывал на отставку, к которой был готов.
Так как ситуация приняла столь крутой оборот, то обсуждение ее перешло в великокняжеские дворцы и, конечно же, к императрице-матери. Семья напряженно искала решение. Один из вариантов отпал сразу: в конфиденциальной форме место премьера было предложено А. В. Кривошеину. Камергер Тхоржевский вспоминал реплику Кривошеина по этому поводу:
Называться премьером и не быть им на самом деле — для этого нужно либо старческое безразличие ко всему, либо особая жажда власти. А настоящей власти никому после Столыпина не давали и не дадут. Я предпочитаю быть полезным на своем собственном месте.
Кривошеин дипломатично уклонился от предложения. Скорое вмешательство императрицы Марии Федоровны оказалось решающим. Перед тем как говорить со своим сыном, императрица пригласила к себе министра финансов Коковцова. В ходе продолжительной беседы с ним Мария Федоровна подробно выяснила для себя все детали конфликта правительства и Госсовета по поводу законопроекта о Земствах в западных губерниях. Уже находясь в эмиграции, Коковцов по памяти воспроизвел слова императрицы:
Бедный мой сын, как мало у него удач в людях. Нашелся человек, которого никто не знал здесь, но который оказался и умным, и энергичным и сумел навести порядок после того ужаса, который мы пережили всего шесть лет назад. И вот этого человека толкают в пропасть — и кто же? Те, которые говорят, что они любят государя и Россию, а на самом деле губят и его, и страну. Это просто ужасно.
После этой аудиенции императрица встретилась с Николаем II и нашла слова столь убедительные, что решение по отвергнутому Госсоветом законопроекту было принято немедленно и на условиях Столыпина. Указы о роспуске Думы и Госсовета были опубликованы 12 марта, а уже 14 марта законопроект о Земствах на западе стал полноценным законом. Через три дня обе палаты вновь приступили к работе. «Министерский кризис» для премьера победоносно разрешился.
Впечатление в обществе от такого беззакония было откровенно негативным, осуждение диктаторских действий Столыпина стало повсеместным, от Госсовета и Думы до широкой прессы. Сам Столыпин остро переживал случившееся. Осознание грубой ошибки мучило его. Он наконец понял, что если просишь отставку, то переговоры неуместны. Вместе с этой простой мыслью пришло понимание своей ненужности и даже нежелательности на посту премьер-министра. Пропал пафос его выступлений в Думе. Коковцов отмечал в своих воспоминаниях:
Я не был на заседании Думы, когда он давал свои объяснения в оправдание принятой меры. Но со всех сторон и от самых разнообразных думских кругов я слышал один и тот же отзыв — Столыпин был неузнаваем. Что-то в нем оборвалось, былая уверенность в себе куда-то ушла. Он и сам, видимо, чувствовал, что все вокруг него, молча или открыто, настроены враждебно.
Такое настроение премьера было характерно вплоть до его гибели…
Убийству Столыпина посвящено множество исследований. Жаль только, что большинство из них или имеют конспирологический характер, или выглядят просто вздорными. Тему и сейчас продолжает нещадно эксплуатировать целая плеяда авторов, несмотря на то, что никаких тайн или загадок в ней просто нет.
По форме и исполнению это был действительно один из самых впечатляющих терактов XX века. Все случилось в Киеве в конце августа — сентябре 1911 года, на торжествах по случаю освящения памятника Александру II в честь пятидесятилетия отмены крепостного права. Возведенный на Царской площади роскошный монументальный ансамбль царю-освободителю строился по проекту итальянца Этторе Ксименеса, выигравшего международный конкурс. Празднества предусматривали присутствие императора и первых лиц правительства. Все шло по плану, но 1 сентября, когда в городском театре давали оперу «Сказка о царе Салтане», какой-то молодой мужчина во фраке во время первого антракта дважды выстрелил в премьер-министра Столыпина из браунинга. Террориста тут же схватили, а опасно раненного Столыпина доставили в частную клинику.
Стрелявшим оказался Дмитрий Богров, 24 лет, еврей, штатный секретный агент киевской охранки по кличке «Аленский». Богров был из состоятельной семьи, но по молодости лет связался с анархистами, в которых быстро разочаровался, и стал сотрудничать с охранкой. По жизни он был игрок, его увлекала ситуация «и нашим и вашим», но долго так продолжаться не могло. В 1910 году он окончил юридический факультет киевского университета, выезжал в Европу и связи с анархистами и охранкой почти прекратил. Друзья-революционеры напомнили ему о себе в марте 1911 года. Сначала ему предъявили претензии за растрату партийных денег. Богров деньги отдал. Потом стали шантажировать расправой за выявленные случаи явной провокации, и наконец к Богрову явился некто «Степа» и сообщил ему условия реабилитации:
«Степа» заявил мне, что реабилитировать себя я могу только одним способом, а именно, путем совершения какого-либо террористического акта, причем намекал мне, что наиболее желательным актом является убийство начальника охранного отделения Н. Н. Кулябко, но что во время торжеств в августе я «имею богатый выбор». На этом мы расстались, причем последний срок им был дан мне 5 сентября.
Богров был на хорошем счету у начальника киевского охранного отделения полковника Н. Н. Кулябко, и поэтому получить билет в городской театр на спектакль 1 сентября было делом техники. Сам Кулябко на следствии объяснял свои действия тоже вполне резонно:
Допустил я Богрова потому, что этого требовал ход розыска, и сомнений в благонадежности Богрова у меня не было. Скажу даже больше, что относительно Богрова, который работал у меня в продолжение нескольких лет, давал ценные и всегда правдивые, даже в мелочах, сведения, у меня составилось твердое убеждение, что он настолько убежденный противник революционеров, разочаровавшийся в их порядочности, что при своей скромности, любви к жизни и большим средствам, он не способен не только на террористический акт, но даже на мелкую революционную работу.
Скажем больше и мы: Кулябко, связанный с секретной агентурой, должен был помнить, что агент в любой момент может начать работать по своей программе. Кулябко это золотое правило забыл…
Столыпин скончался вечером 5 сентября 1911 года. Потерю премьер-министра Николай II перенес как рядовой случай, даже не удостоив своим присутствием церемонию похорон. Между тем с уходом Столыпина для монарха начался другой отсчет времени до часа «Х», полного расчета по накопившимся счетам. Больше никогда рядом с незадачливым императором не будет фигуры, равной Столыпину.
С Богровым разобрались по столыпинской технологии, через суд из пяти офицеров, после которого он был немедленно повешен. Иван Иванович Тхоржевский в эмиграции оставил после себя не только любопытные воспоминания, но и замечательные переводы из Омара Хайяма:
Мир я сравнил бы с шахматной доской:
То день, то ночь. А пешки? Мы с тобой.
Подвигали, притиснут — и побили;
И в темный ящик сунут на покой.
Список использованных источников.
1. Красный Архив. 1924. Т. 5
2. ГАРФ, Ф. 271, Оп. 1, Д. 26, Допрос Кулябко
3. РГВИА, Ф. 1769, Оп. 13, Д. 11, Допрос Богрова
