Но впоследствии образ Лапшина-ученого явно поблек — практически во всех публикациях он представал в тени своего маститого и авторитетного учителя. У меня создалось впечатление, что это происходит из-за недостаточного знакомства наших современников с трудами Ивана Лапшина, которые весьма глубоки и многогранны, находятся на стыке психологии, гносеологии, логики и эстетики. Но самое главное — мы мало знаем о его личности.

О жизни Лапшина в эмиграции в Праге написано очень скудно. В основном это эпизодичные воспоминания людей, которые были рядом с ним в тот период. А ведь эмиграция — это отдельная страница, и даже целый этап в научном творчестве и в судьбе И. И. Лапшина. Я только надеюсь, что кто-то из потомков эмигрантов восполнит этот пробел. На счастье, память о Лапшине сохраняет общество «Русская традиция», которое ухаживает за его могилой на Ольшанском кладбище и оплачивает ее. Казалось бы, как просто, но как много это значит во всех смыслах — память о нем живет, пока существует место, куда можно прийти. А лично у меня появилось желание поделиться накопленной ранее информацией о нем, чтобы помнили талантливого ученого и просто замечательного человека. Я собрала по крупицам биографические сведения в целостный портрет И. И. Лапшина, безусловно, не претендуя на его окончательную полноту, и с удовольствием представляю его вам.

Пожалуйста, знакомьтесь, русский интеллигент и истинный джентльмен — Иван Иванович Лапшин.

ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ

Иван Иванович Лапшин родился 11 (23) октября 1870 года в Петербурге. Его отец, Иван Осипович Лапшин (ок. 1825—1883), известный востоковед, был женат на англичанке швейцарского происхождения Сусанне Дионисовне Друэн. Мать была учительницей музыки и пения, именно она привила своему единственному ребенку глубокий интерес к музыке и искусству, знатоком и тонким ценителем которых он слыл на протяжении всей своей жизни. Также благодаря матери, И. И. Лапшин хорошо играл на фортепиано и пел приятным баритоном. Мальчик рос в музыкальной атмосфере и в среде петербургской научной интеллигенции.

Во второй половине XIX века вошел в моду спиритизм. Родители И. И. Лапшина не просто увлеклись этим, но и организовали кружок по изучению спиритических явлений. В доме у Лапшиных бывали известные ученые того времени — один из лидеров «медиумического движения», профессор Петербургского университета, академик А. М. Бутлеров, философы П. Д. Юркевич, В. С. Соловьев, А. А. Козлов. Вероятно, эти встречи и непосредственное общение с выдающимися мыслителями уже в детские годы пробудили у Лапшина интерес к гуманитарному знанию.

Большое впечатление на И. И. Лапшина произвела личность Владимира Соловьева. Знакомство его родителей с В. С. Соловьевым состоялось в конце 1871 года. С этого времени философ стал частым гостем в их доме — приезжал раза два в месяц. Маленькому Ване он всегда привозил что-нибудь в подарок — то книги (в частности, «Жизнь животных» Брема, сочинения гр. А. К. Толстого в новом издании), то марки для коллекции.

Как следует из записей С. М. Лукьянова, биографа В. С. Соловьева, составленных им на основе бесед с И. И. Лапшиным, «конторка, за которой занимался в детстве И. И. Лапшин, помещалась в зале, а не в детской комнате. Поэтому он часто слышал разговоры гостей. Содержание разговоров Соловьева с отцом И. И. Лапшина было часто недоступно ребенку, но остался в памяти их общий тон светлого характера. Мальчик часто вмешивался в разговор, чтобы уточнить непонятные моменты, задавал вопросы по религии, поэзии, а Соловьев давал объяснения. С ребенком он говорил как со взрослым, уважал его достоинство. Беседа принимала иногда неподходящий оборот, вследствие несоизмеримости детского понимания со сложностью темы; отсюда — смех, но отнюдь не злобный». В девятилетнем возрасте И. И. Лапшин увлекся написанием стихов и всегда показывал их В. С. Соловьеву. Правда, тот иногда иронизировал над «высокопарным» слогом юного сочинителя.

После того, как в 1883 году умер отец И. И. Лапшина, а его мать вышла замуж во второй раз за Сергея Ивановича Богданова, мирового судью 5-го участка Петербурга, В. С. Соловьев перестал бывать у них в семье. Но Иван Иванович сам часто наведывался к известному философу то в гостиницу «Англитер», то в «Европейскую». Возможно, в период юношеского взросления И. И. Лапшина В. С. Соловьев восполнял ему отца. Их общение продолжалось еще многие годы.

В 1882—1889 годах Иван Лапшин учился в 8-й гимназии (9-я линия Васильевского острова, д. 8). Это была одна из лучших гимназий города — и по составу преподавателей, и по организации учебного процесса. Директор гимназии, известный латинист Я. Г. Мор, построил обучение таким образом, что вся учебная программа изучалась на уроках (без домашних заданий), а свободное время ученики должны были посвящать самообразованию — читать, заниматься языками, науками, музыкой и т. п. — в зависимости от интересов и склонностей. Подобный педагогический подход способствовал гармоничному развитию личности гимназистов. Именно в гимназические годы укрепились два наиболее сильных увлечения И. И. Лапшина — философия и музыка.

В период обучения в гимназии круг его общения пополнился новыми интересными людьми. Соседями Лапшиных по дому (Васильевский остров, 8-я линия, д. 39) была семья известного путешественника П. П. Семенова-Тян-Шанского, с детьми которого — Измаилом, Ольгой и особенно со своим одноклассником Вениамином — Иван дружил с детских лет. Их квартира напоминала музей, где были собраны многочисленные свидетельства культур народов Азии и Востока и уникальная коллекция рисунков голландских мастеров XVII века, а также имелась огромная библиотека. Среди гостей путешественника бывали Ф. М. Достоевский, И. Е. Репин, Н. М. Пржевальский, П. А. Кропоткин и другие известные личности. Здесь молодой Лапшин познакомился с этнографом, профессором Петербургского университета В. И. Ламанским. Его сын Владимир и пасынок Николай Штруп тоже учились в 8-й гимназии. По их инициативе гимназисты по субботам стали собираться в доме у В. И. Ламанского, чтобы помузицировать и побеседовать о музыке и творчестве русских композиторов. Позже, по свидетельству Л. Г Барсовой, наиболее увлеченные участники этой группы «фанатиков русской музыки» (в том числе и Лапшин) познакомились с Н. А. Римским-Корсаковым и даже оказывали ему поддержку, когда в начале 1890-х годов он переживал душевный и творческий кризис.

ALMA MATER: НА ПУТИ К ПРОФЕССИОНАЛЬНОМУ СТАНОВЛЕНИЮ

Окончив гимназию, И. И. Лапшин поступил в Петербургский университет, выбрав, с учетом своей гуманитарной направленности, историко-филологический факультет. Во времена студенчества Лапшин прошел увлечение европейским позитивизмом (в частности, философией Дж. С. Милля), а также идеями Н. Г. Чернышевского, Н. Я. Данилевского и Н. Н. Страхова. Его привлекала культурно-историческая идеология, нравился славянофильский романтизм.

И. И. Лапшину необычайно повезло: в период его обучения в университете с 1889 по 1893 г.г. многие преподаватели факультета находились в расцвете своей научной и педагогической деятельности. Среди педагогов рубежа 80—90-х годов XIX века можно назвать М. И. Сухомлинова, О. Ф. Миллера, П. О. Морозова, И. Н. Жданова, Л. Н. Майкова, И. В. Ягича, но, как отмечает Л. Г. Барсова, «судя по упоминаниям в научных статьях и письмах, наиболее значимыми для Лапшина были лекции и труды А. Н. Веселовского, уже при жизни признанного самым выдающимся филологом XIX века в России. Выдвинутая Веселовским идея о том, что литературный процесс должен изучаться не только филологами, но и с точки зрения психологии, эстетики, философии …, принципиально развивается Лапшиным в трудах по научной философии, музыкальной и литературной эстетике и других. Одна из проблем — психология художественного творчества, которой Веселовский занимался в конце 1880-х годов, работая над исследованием „Историческая поэтика“, — становится ведущей в трудах Лапшина: он рассматривает проблему творчества ученого, писателя, композитора, актера, мыслителя с точки зрения логики, философии, эстетики, психологии, истории, социологии, вырабатывая собственную теорию творчества.»

Но все же решающая роль в профессиональном становлении И. И. Лапшина принадлежит его учителю и наставнику, известному кантианцу профессору А. И. Введенскому. Он преподавал на факультете обязательные дисциплины — логику, психологию, историю философии. Введенский был не только талантливым философом, но и опытным педагогом. Он учил своих студентов критически мыслить, делать логически правильные выводы и умозаключения, аргументировать свою точку зрения. На его лекциях выросла целая плеяда выдающихся отечественных ученых, среди которых Н. О. Лосский, С. А. Аскольдов, Б. В. Яковенко, П. Б. Струве, М. М. Бахтин и многие другие. И. И. Лапшин оказался наиболее близок по взглядам своему учителю: под влиянием Введенского он стал приверженцем кантовского критицизма.

Осенью 1892 года И. И. Лапшин представил на факультет обширный реферат на тему «Полемика между Гассенди и Декартом по поводу „Медитаций“», т. е. труда Р. Декарта «Размышление о первой философии» (эта работа сохранилась в архиве И. И. Лапшина). После окончания университета, по предложению А. И. Введенского, способный студент был оставлен при кафедре философии «для приготовления к профессорскому званию». Вскоре И. И. Лапшина направили в Англию на стажировку, где он специализировался при Британском музее по кантианству и английской философии. В Англии Лапшин серьезно заинтересовался психологией и в 1896 г. опубликовал в своем переводе книгу У. Джемса «Основы психологии» со вступительной статьей «Философское значение психологических воззрений У. Джемса» (СПб., 1896). По результатам второй научной командировки в 1898—1899 г.г. он подготовил статью «Судьба критической философии в Англии до 1830 г.», в которой проявил себя не только как аналитик, но и как историк философии.

НАУЧНО-ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ И. И. ЛАПШИНА

В 1897 году И. И. Лапшин был переведен в должность приват-доцента университета и приступил к активной преподавательской деятельности. Он читал лекции по истории философии (в частности, спецкурс по истории философии XIX века), истории педагогики, теории познания и психологии. Лапшин преподавал и в других учебных заведениях Петербурга: вел занятия по логике в Александровском лицее (с 1900 г.), психологию на Высших женских Бестужевских курсах, читал лекции в Коммерческом институте, на военно-педагогических курсах, в гимназиях. Педагогическая работа отнимала много сил и времени, о чем Лапшин часто сетовал в своих письмах друзьям и знакомым. Так, в его письме из Швейцарии Н. И. Забеле-Врубель от 19 августа 1910 года есть строки: «Увы! через три недели очарование заграничного путешествия пропадет и предстоит снова быть илотом во власти бесконечных лекций и экзаменов». А 1 июня 1912 года, будучи в Петербурге, он написал тому же адресату: «Проэкзаменовав 900 человек и прочитав несметное количество лекций, я чувствую буддийское равнодушие ко всему на свете (кроме музыки!), и даже страшно увлекательная работа, которую я был намерен закончить к осени (статья „Тайна перевоплощения“ — о художественном творчестве) представляется мне непомерно трудной и не увлекает меня». Однако, несмотря на огромную нагрузку, И. И. Лапшин иронично признавался что, «будучи поставлен в возможность никаких уроков не давать, лекций не читать», не сделал бы и того, что теперь делает, «а разъезжал бы по заграницам, по картинным галереям да концертным залам и в качестве „эстета“ был бы вреднейшим общественным паразитом».

Активной была и общественная деятельность И. И. Лапшина. С момента создания в 1897 г. Философского общества при Петербургском (позже — Петроградском) университете, инициатором которого был А. И. Введенский, И. И. Лапшин принимал активное участие в его деятельности в качестве секретаря и члена Совета. Эти обязанности он исполнял до 1917 года. На заседаниях Философского общества Лапшин выступал с докладами «О трусости в мышлении» (1900 г.) и «О мистическом познании и „вселенском чувстве“» (1905 г.). Последняя тема содержала критические замечания по поводу интуитивизма, который набирал популярность благодаря талантливым работам Н. О. Лосского. Это выступление вызвало научную дискуссию, Лапшину оппонировали известные петербургские философы Н. Г. Дебольский, Л. Е. Оболенский, М. М. Филиппов, К. Ф. Жаков, и, конечно, на защиту своей позиции встал Н. О. Лосский.

Кроме того, И. И. Лапшин, как и многие его петербургские коллеги, состоял действительным членом Психологического общества при Московском университете и был в числе авторов издаваемого обществом журнала «Вопросы философии и психологии». Так, в Книге 5 за 1900 год была опубликована его статья «О трусости в мышлении (этюд по психологии метафизического мышления)».

В начале 1900-х годов благодаря своей активной деятельности И. И. Лапшин становится заметной фигурой в философской жизни Петербурга. Этот период его биографии связан с работой над магистерской диссертацией «Законы мышления и формы познания», которая длилась почти 10 лет. Лапшин не стремился к скорейшей защите, для него был характерен длительный процесс размышлений, поиска и накопления знаний.

ВВЕДЕНСКИЙ И ЛАПШИН: УЧИТЕЛЬ И УЧЕНИК

Своими мыслями в процессе работы над темой И. И. Лапшин часто делился с профессором А. И. Введенским. Следует отметить, что у И. И. Лапшина сложились хорошие отношения с заведующим кафедрой философии, несмотря на крутой нрав последнего. Лапшин и Введенский совпадали и в философских воззрениях (многие историки русской философии называют И. И. Лапшина последователем А. И. Введенского, и в человеческих качествах. Как говорится, «сошлись характерами». Все это время А. И. Введенский оказывал своему коллеге моральную поддержку, а когда капитальный труд И. И. Лапшина «Законы мышления и формы познания» был завершен и опубликован (в 1906 г.), выступил одним из оппонентов на его защите. Защита состоялась весной 1907 года. По рекомендации оппонентов (кроме А. И. Введенского в этом качестве выступал еще Н. О. Лосский) и при единодушном голосовании членов Совета, «ввиду особо выдающихся достоинств этого труда», Лапшину была присуждена, минуя магистерскую, степень доктора философии, что, по замечанию Лосского, «случается весьма редко в наших университетах». Звание экстраординарного профессора Петербургского университета И. И. Лапшин получил спустя семь лет — в 1913 году. В этом звании он продолжал трудиться на кафедре философии до 1922 года.

А. И. Введенский и И. И. Лапшин часто обсуждали научные проблемы, как на кафедре, так и вне рабочей обстановки, в результате чего рождались новые идеи, появлялись оригинальные мысли. Так Введенский смог заинтересовать своего коллегу философско-психологической проблемой «чужой одушевленности»: в 1910 году в Петербурге была издана книга И. И. Лапшина «Проблема чужого „Я“ в новейшей философии». К этой теме он возвращался еще не раз на протяжении своего творческого пути.

А. И. Введенского и И. И. Лапшина объединяла не только близость научных интересов, их связывали и прекрасные человеческие отношения. И. И. Лапшин часто бывал в семье Введенских, общался со всеми ее членами и даже был шафером на свадьбе их младшей дочери Зинаиды. На службу в университет Александр Иванович и Иван Иванович тоже часто ездили вместе. В семье Введенских на тему этого «тандема» даже сохранилась байка: «Введенский был сухощавый, высокий и худой, а Лапшин, напротив, невысокий и коренастый. По этому поводу их знакомый извозчик часто шутил: „Господа, чем изволите расплачиваться — пудами или аршинами?“». (История рассказана И. М. Лихаревым, внуком А. И. Введенского, во время нашей личной беседы в апреле 1999 г.).

Именно И. И. Лапшина хотел видеть А. И. Введенский своим преемником в должности заведующего кафедрой философии. В 1913 году, получив профессорское звание, Лапшин сменил на этом посту своего учителя, с одобрения и согласия последнего. Введенский и Лапшин работали вместе вплоть до 1922 года, когда судьба И. И. Лапшина, как и ряда других русских философов, круто изменилась: в августе он был арестован и выслан за границу.

ИВАН ЛАПШИН — УЧЕНЫЙ, ЭРУДИТ, ЭСТЕТ

К этому времени И. И. Лапшин опубликовал целый ряд трудов по философии и психологии. Среди них: «О трусости в мышлении. Этюд по психологии метафизического мышления» (М., 1900); «О мотивации человеческих поступков» (СПб., 1904); «О мистическом познании и „вселенском чувстве“» (СПб., 1905); «Законы мышления и формы познания» (СПб., 1906); «История педагогических теорий. Лекции, читанные в 1899—1900 гг.» (СПб., 1909); «Проблема чужого „Я“ в новейшей философии» (СПб., 1910); «Гносеологические исследования. Вып. 1. Логика отношений и силлогизм» (1917); «Художественное творчество» (Пг., 1922), «Философия изобретения и изобретение в философии» (Пг., 1922). Кроме того, И. И. Лапшин является автором 36 статей в известной Энциклопедии Брокгауза и Ефрона.

По единодушному признанию современников, а также критиков творчества И. И. Лапшина, как ученый он обладал огромной эрудицией и широтой интересов. Его перу принадлежат не только фундаментальные труды по логике, психологии, истории философии, но и ценные работы по эстетике, по психологии творчества, статьи, где дается философско-психологический анализ творчества А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого, Н. А. Римского-Корсакова, Б. Сметаны и др. Научный стиль И. И. Лапшина отличает огромное количество цитат из самых разнообразных источников — от античных фолиантов до самых современных научных новинок той поры. В качестве примеров и иллюстраций к своим мыслям философ широко использовал также отрывки из русской и зарубежной литературы. Этот факт, безусловно, свидетельствует о его поразительной эрудиции и широком кругозоре. Отмечая, что «потребность приводить чужие наблюдения и цитировать самых различных авторов соответствует идеям Лапшина о наукообразности философии», протоиерей В. В. Зеньковский вместе с тем сетовал, что «собственные мысли Лапшина часто теряют в своей рельефности от коллекции цитат и ссылок». И. И. Лапшиным было собрано большое количество книг по философии, психологии, эстетике, истории литературы. В 1914 и 1917 годах он передал в дар Петербургскому университету 1 100 томов из личной библиотеки. (В настоящее время они хранятся в фонде важнейших книжных коллекций Научной библиотеки Санкт-Петербургского университета).

Исключительно в позитивных тонах современники отзывались и о человеческих качествах И. И. Лапшина. Л. Г. Барсова собрала высказывания разных людей о Лапшине в единый словесный портрет: «Ум, „склонный к философской систематике и синтезу“ (А. Н. Римский-Корсаков), соединялся в нем с широчайшей образованностью и духовностью — одухотворенностью, особым светом озарявшей его жизненное и философское творчество, — именно в этом сопряжении кроется потаенный контекст его судьбы. „Человек славный, типичный интеллигент“, — писал о нем Б. Астафьев, „очаровательно незлобивый, совершенно забывающий о самом себе человек, преданный одновременно философии и музыке“ (В. И. Вельский) и, наконец, высказывание Н. О. Лосского, более полувека связанного с Лапшиным профессиональными и дружескими узами: „В характере Ивана Ивановича было сочетание добрых свойств русского интеллигента и английского джентльмена“. Для полноты портрета необходимо добавить и еще одно свойство Лапшина: вне работы он не мыслил своей жизни, о чем читаем в его письме М. Н. Римскому-Корсакову, написанном на самом склоне жизни (23 декабря 1949 г.): „…ведь Вы, как все истинные ученые, enrage de travail (фанатик труда — фр.), для Вас творческий труд — неудержимая стихийная потребность“. Неустанным трудом был наполнен каждый миг жизни Лапшина: чтение, наблюдение, вслушивание, всматривание, вчувствование в совокупности становились фундаментом создания собственной концепции художественных и интеллектуальных исканий».

«ФИЛОСОФИЯ, МУЗЫКА И МОИ СИЛЬНЕЙШИЕ ПРИВЯЗАННОСТИ…»

И. И. ЛАПШИН И Н. А. РИМСКИЙ-КОРСАКОВ

Особое место в жизни И. И. Лапшина занимала музыка и театральное искусство. «Если вычеркнуть музыку из моего существования, то оно крайне потускнеет», — писал он в одном из своих писем (Письмо от 15 февраля 1912 г.). И. И. Лапшин был завсегдатаем оперных спектаклей и концертных залов и слыл большим знатоком и ценителем в этой сфере. «Способность прожить почти месяц, не слышавши музыки, свидетельствует о том, что в человеке оскудевает fons vital (источник жизни — лат.)», — был убежден Лапшин. В его философских тетрадях имеются заметки о произведениях Моцарта, Бетховена, Берлиоза, Глинки, Мусоргского, Чайковского. Но особенно близким по духу Лапшин считал творчество Николая Андреевича Римского-Корсакова, с которым его связывали еще и дружеские отношения. Как отмечает музыковед, специалист по творчеству Н. А. Римского-Корсакова Л. Г. Барсова, знакомство Лапшина с композитором состоялось в 1892 году, и вплоть до 1908 года он был постоянным участником музыкальных собраний в доме Римского-Корсакова, присутствовал на репетициях его опер, беседовал с ним по вопросам философии и искусства. В пражский период жизни И. И. Лапшин вел переписку с сыновьями композитора — Михаилом и Андреем.

В 1910 году И. И. Лапшин публикует в «Русской мысли» статью «Н. А. Римский-Корсаков. Философские мотивы в его творчестве». Творчество композитора, по мнению Лапшина, пронизано идеей прекрасного, верой в добро, истину и красоту; оно воплощает теургическую идею искусства, его способность преображать общество и человека. Эти же цели ставил И. И. Лапшин перед своей философской концепцией.

Музой и живым символом этико-эстетических исканий Н. А. Римского-Корсакова в 1897 году стала оперная певица, обладающая прекрасным сопрано, Надежда Ивановна Забела-Врубель (1868—1913), жена и модель художника М. А. Врубеля. Впервые композитор услышал ее в партии Волховы в опере «Садко» и был поражен точностью попадания в образ. С тех пор Н. И. Забела-Врубель стала «корсаковской певицей». Она была главным действующим лицом в постановке таких шедевров Римского-Корсакова, как «Псковитянка», «Майская ночь», «Снегурочка», «Моцарт и Сальери», «Царская невеста», «Вера Шелога», «Сказка о царе Салтане», «Кощей Бессмертный».

Современники утверждали, что Надежда Ивановна была красавицей. «Возможно ли было, раз увидев это существо, не обольститься им на всю жизнь! Эти широко расставленные сказочные глаза, пленительно-женственная, зазывно-недоуменная улыбка, тонкое и гибкое тело и прекрасные длинные руки…», — писал о ней М. Ф. Гнесин. Зрительный образ оперной дивы запечатлел для потомков ее муж М. Врубель на своих полотнах.

НАДЕЖДА ЗАБЕЛА-ВРУБЕЛЬ — ЖЕНСКИЙ ИДЕАЛ

Иван Иванович Лапшин впервые увидел и услышал Надежду Ивановну Забелу-Врубель весной 1898 года на «среде» у Римского-Корсакова и был покорен ее красотой и талантом на всю оставшуюся жизнь. Но в ближайшее десятилетие их отношения оставались в русле «певица — слушатель». Лапшин был свидетелем и расцвета ее оперной карьеры 1898—1903 годов, и ее личной трагедии (болезнь мужа М. Врубеля — смерть маленького сына — смерть М. Врубеля). Наконец, он оказался в круге посетителей скромных музыкальных собраний, происходивших с 1909 года (ввиду прекращения «сред» у Римских-Корсаковых) в доме Н. И. Забелы на Екатерининском канале. Здесь певица жила вместе с сестрой мужа Анной Врубель, здесь все было пропитано «врубелевской» атмосферой: его картины на стенах, мебель в чехлах любимых художником оттенков, всегда задумчивая и молчаливая Забела, оживавшая лишь во время музицирования. Лапшину импонировал этот особый «дух», но в то же время он пытался вернуть Надежде Ивановне радость жизни: приглашал ее выступать на его лекциях об эстетике творчества Н. А. Римского-Корсакова, а также в театр, на концерты, выставки. Наконец, он советовался с нею по поводу своих научных изысканий. Ему не хватало общения с певицей во время лишь редких посещений ее обители, и он писал ей письма и находясь в Петербурге, и из других городов и весей. (К сожалению, переписка И. И. Лапшина с Н. И. Забелой-Врубель сохранилась лишь в одностороннем виде: судьба домашнего эпистолярия Лапшина не выяснена). Вот, например, отрывок из его письма, написанного в Петербурге в апреле 1909 г.: «…В моем сердце живет не только Ваш артистический образ, но и прежде всего искренняя привязанность к Вашей прекрасной душе, и Ваше дружеское расположение ко мне безмерно дорого для меня ... У меня от этого вечера осталось впечатление чего-то никогда не забываемого, но фантастического, неправдоподобного. Философия, музыка и мои сильнейшие привязанности — все здесь соединилось в необычайные сочетания: что в мечте, казалось, ожило» (Письмо от … апреля 1909 г.).

Лапшин мечтал сопровождать певицу во время ее путешествия в Лондон, о чем вдохновенно писал в последних письмах: «Ура! ровно через десять дней мы отъезжаем в Лондон, и Вы подчиняетесь на время путешествия диктаторской власти Вашего английского учителя» (Письмо от 17 июня 1913 г.).

Однако его попытка пробудить Надежду Ивановну к жизни закончилась вполне «литературно»: эта загадочная, погруженная в свое неведомо-затаенное страдание женщина в июне 1913 года скоропостижно умирает от чахотки накануне, возможно, решающей встречи с И. И. Лапшиным... В жизни философа Н. И. Забела-Врубель так и осталась единственной воплотительницей исконно русского образа Вечной Женственности — сказочной Царевны.

И. И. ЛАПШИН О ФИЛОСОФСКОЙ И ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ПРИРОДЕ ТВОРЧЕСТВА

Творческая деятельность человека, как в сфере искусства, так и в области науки, техники и самой философии, составляла основной интерес и предмет исследований И. И. Лапшина. Это нашло выражение в таких его работах как «О перевоплощаемости в художественном творчестве» (Пб., 1913), «Художественное творчество» (Пг., 1922), «Философия изобретения и изобретение в философии» (Пг., 1922). Оказавшись в эмиграции, в начале 30-х годов ХХ века он публикует в зарубежных периодических изданиях ряд статей о научном творчестве, предвосхитивших позднейшие исследования логики и методологии науки: «Бессознательное в научном творчестве» (Прага, 1929), «О значении моделей в научном творчестве» (Прага, 1931), «О схематизме творческого воображения в науке» (Белград, 1931). Этот глубокий интерес к творческой деятельности человека в различных ее проявлениях был не случаен для философских воззрений И. И. Лапшина, ибо творчество, по его убеждению, и есть то, что противостоит смерти: «В экстазах творчества и созерцании красоты, в актах деятельной любви мы как бы выключаем себя из временной цепи событий и приобщаемся к вечному», — писал он.