К концу второго года русско-украинской войны ее исход в целом очевиден: Россия ее проиграет, более того, уже проигрывает — достичь политических целей, ради которых она была начата, невозможно. У Москвы нет сил превратить Украину в свой протекторат и развернуть ударные армии на польско-украинской и румыно-украинской границах. Кроме того, Кремль втянул страну в противоборство с «коллективным Западом», выиграть которое она не в состоянии. По объему ВВП и военным расходам Россия уступает странам НАТО и Японии в 12—13 раз¹, а по расходам на НИОКР — почти в 30 раз². Последнее особенно важно: способность выдвигать и реализовывать прорывные научные идеи и разрабатывать новые технологии определяет важнейшие качественные характеристики экономического и военного потенциалов, в том числе возможность создавать вооружения, меняющие характер военных действий, как, например, беспилотники.

Отставание России от Запада нарастает неотвратимо, но медленно. Российский военный и военно-экономический потенциалы далеко не исчерпаны. Не исключено, что в ближайшие годы Украине, Европе и всему миру придется иметь дело с агрессивной, озлобленной страной, обладающей ядерным оружием, стремящейся максимально отсрочить поражение на поле боя, а если это произойдет — восстановить вооруженные силы и взять реванш. Это ставит вопрос принципиальной важности: как организовать систему европейской безопасности, чтобы устранить исходящую от России угрозу?

Истоки российской угрозы

Российскую угрозу обычно связывают с личностью Путина. Путин и ряд лиц из его окружения действительно являются важнейшей движущей силой российской агрессии. Но секрет его длительного пребывания у власти и отсутствия значимых оппозиционных движений и настроений в том, что стратегические амбиции и фобии Путина совпадают с инстинктами российского правящего класса и массового сознания, а его политика реализует притязания российской правящей элиты и общества: исторический реванш и восстановление мощной евразийской империи.

По данным Левада-центра, публикующего достаточно достоверные (по крайней мере, наиболее достоверные из всех известных) данные об отношении российского населения к войне в Украине, ее стабильно одобряют около 70 % опрашиваемых, не одобряют — примерно 20 %, остальные не могут сформулировать своего к ней отношения³. Эти данные, естественно, были многими взяты под сомнение: в жестко авторитарном, переходящем в тоталитарный режиме люди опасаются высказывать свое реальное отношение к актуальным политическим проблемам, опасаясь репрессий.

Социологам можно верить или не верить. Но нельзя не верить фактам. Антивоенные выступления в начале войны были слабы и сегодня свелись к минимуму. Осенью прошлого года из страны бежало от мобилизации несколько сот тысяч человек. Это незначительная (максимум — 10 %) доля тех, кого могут призывать в армию. Оставшиеся в большинстве своем, получив повестку, послушно идут на призывные пункты. Недовольство мобилизованных вызвано не протестом против агрессивной войны, но головотяпством властей, плохим обеспечением, запозданием с выплатой денег и тому подобным.

Перспективы войны и европейская безопасность

Создание после завершения войны или хотя бы более или менее длительного прекращения военных действий системы европейской безопасности, нейтрализующей российскую угрозу, становится исключительно актуальным. Облик этой системы зависит от того, как закончится война и в каком состоянии Россия из нее выйдет.

Распад России, считавшийся до русско-украинской войны совершенно невозможным, становится реальной перспективой. Для политических кругов Запада это выглядит крайне опасным кошмаром глобальных масштабов. Их беспокоит судьба российского ядерного арсенала и вообще перспектива превращения огромной страны в ядерную «прореху на человечестве». Этой обеспокоенностью в полной мере пользуются прокремлевские пропагандисты, особенно из академических кругов, доказывающие, что сохранение путинского режима — единственная возможность предотвратить в России войну всех против всех.

Но реалистически мыслящие западные политики хорошо понимают политическую несостоятельность формулы «мир в обмен на территории». Так, министр иностранных дел Чехии Ян Липавский писал, что нельзя стремиться к мирному решению любой ценой: «Это может иметь непредсказуемые последствия. Некоторые считают, что мир наступит, если украинцы признают претензии России на территорию Крыма и востока Украины, если Украина откажется от вступления в ЕС и НАТО и выполнит хотя бы некоторые другие требования Кремля. Но эта перспектива — только ловушка, устроенная Путиным. Даже если бы украинцы покорились, мир бы не наступил. Он не наступил бы потому, что Владимир Путин, поддерживаемый его окружением и значительной частью населения России, не хочет мира»^4.

Денуклеаризация России

Необходимым элементом послевоенной архитектуры безопасности в Европе является ядерное разоружение России. Один из уроков русской агрессии против Украины в том, что ядерное оружие рассматривается Москвой и как практическое средство ведения военных действий, и как инструмент шантажа с целью предотвращения помощи жертве агрессии со стороны «третьих стран». О первом свидетельствуют угрозы применить ядерные боеприпасы против Украины, о втором — регулярно раздающиеся из российских правящих кругов угрозы развязывания ядерной войны в случае пересечения Западом неких «красных линий». В свете этого денуклеаризация России относится к ключевым интересам безопасности не только окружающих Россию стран, но и государств «коллективного Запада», а по сути — всего мирового сообщества. Это важно, поскольку добиться ядерного разоружения России можно только коллективными усилиями.

Стратегия денуклеаризации России зависит от конкретных итогов русско-украинской войны, точнее, от того, в каком состоянии Россия окажется после неизбежного поражения. Возможны три варианта.

Первый — Россия распадается на несколько государственных и квазигосударственных образований в результате борьбы за власть в Москве после ухода или отстранения Путина, вызванного этим паралича центра принятия решений, распада централизованного аппарата госуправления и в конечном итоге перехода реальной власти в руки региональных элит.

Второй — Россия остается единым государством, но до предела ослабленным, жизненно заинтересованным в нормализации отношений с западным миром. Проигравшие войну военные теряют политическое влияние, власть переходит в руки деидеологизированных технократов.

Третий — Россия выходит из войны, сохраняя костяк военной машины, более или менее работоспособный военно-промышленный комплекс, систему государственного управления. Ее политическая система может быть либо авторитарной военно-фашистского толка, либо полудемократической — республика с преобладающим влиянием генералитета армии и спецслужб. Не исключено сохранение Путина в качестве высшего должностного лица.

Первый вариант часто рассматривается многими лидерами и политическими силами Запада как самый опасный, поскольку чреват попаданием ядерного оружия, как тактического, так и стратегического, в руки безответственных, возможно, криминальных группировок. Однако ослабление (вплоть до распада) аппарата управления и силовых структур позволит Западу взять под контроль «объекты С» Минобороны РФ (централизованные базы хранения ядерного оружия), командные центры дивизий РВСН, дальней авиации, а также соединений морских стратегических сил, центры связи и другие ключевые объекты управления ядерными силами путем проведения десантных операций. Можно также попросту выкупить ядерные боеприпасы у тех лиц, которые их контролируют.

В случае кардинального ослабления России в результате поражения в войне с Украиной денуклеаризация должна стать одним из пунктов договоренностей или соглашений о ее капитуляции, условием нормализации отношений с победившей коалицией Украины и ее западных союзников. Не вызывает сомнений, что ядерное разоружение России встретит сопротивление части ее политического класса, госаппарата и общественного мнения. Однако это сопротивление вряд ли будет иметь решающее значение в условиях, когда и население, и элиты России будут озабочены прежде всего собственным выживанием и/или сохранением положения в общественной системе, а не ядерного статуса.

Наиболее сложной будет денуклеаризация России, если она выйдет из войны, сохранив значительную часть вооруженных сил, а также способность к восстановлению военного потенциала с учетом опыта российско-украинской войны. Проигранная война порождает реваншистские настроения, а сохранившийся военно-промышленный и ядерный потенциал создают материальные предпосылки для повторения агрессии. Добиться денуклеаризации России при таком развитии событий можно, убедив ее политическое руководство и военное командование, во-первых, в бессмысленности ядерного шантажа, иными словами, в том, что Запад, прежде всего страны НАТО, в случае угрозы применения Россией ядерного оружия используют все имеющиеся в их распоряжении средства для того, чтобы устранить эту угрозу, в том числе путем превентивного удара либо ядерного, либо конвенционального. Во-вторых, в том, что продолжение политики запугивания реальных и потенциальных противников и подготовки к ядерной войне приведет для нее к тяжелым последствиям. Результатом этого будет гонка вооружений, которую Россия проиграет, в том числе в силу растущего отставания в научно-технической области.

Критическим фактором успеха при проведении денуклеаризации России является решимость Запада нанести поражение России превентивным применением ядерного и высокоточного неядерного оружия. Для этого, в частности, требуется пересмотр некоторых основополагающих положений стратегических доктрин и ядерной политики, ориентированных на поддержание стратегического паритета. Необходимая для обеспечения глобальной и европейской безопасности денуклеаризация России станет реальностью только после того, как Москва убедится в решимости Запада добиться стратегического ядерного превосходства.

Валерий Залужный о ситуации и перспективах

В самом начале ноября 2023 года британский The Economist опубликовал интервью с генералом Валерием Залужным. Главнокомандующий ВСУ подвел итоги летне-осенней кампании 2023 года.

«Как и в Первую мировую войну, мы достигли уровня развития технологий, который ставит нас в тупик», — сказал Главнокомандующий ВСУ. Он признал, что наступающая украинская армия «застряла на минных полях под ударами российской артиллерии и беспилотников», возникла перспектива позиционной войны, которая «может затянуться на годы и измотать украинское государство». У Украины нет другого выхода, кроме наступления, уверен Залужный. Но для успеха украинской армии необходимы преимущество в воздухе, высокоэффективные средства радиоэлектронной и контрбатарейной борьбы, новые технологии минирования, способность мобилизовать и тренировать больше резервов⁵.

Интервью Залужного нередко, особенно в России, трактуют как признание провала стратегических планов Украины, даже ее поражения и, следовательно, неизбежного прекращения огня на условиях, больше отвечающих российским, чем украинским интересам. Это имеет мало общего с реальностью.

Украина выдержала натиск российской военной машины, до сих пор превосходящей ВСУ по вооружениям и военной технике, и сорвала стратегические планы Кремля. Стабилизацию линии фронта и перспективу позиционной войны можно назвать стратегическим тупиком, но можно — и с гораздо большим основанием — равенством боевых возможностей. Нельзя не заметить: это равенство достигнуто при том, что российские потери вооружений и военной техники в 2,5—3 раза больше, чем украинские⁶. Такое соотношение потерь и боевых возможностей — весомое свидетельство того, что и командование ВСУ, и личный состав украинской армии в качественном отношении существенно превосходят российские вооруженные силы.

Это, однако, не отменяет высокую вероятность стагнации фронта и перспективу длительной позиционной войны, очень болезненной для Украины и никоим образом не отвечающей интересам ее западных союзников. Запад должен оценить свою способность в ближайшие месяцы в несколько раз увеличить военную помощь Украине и расширить номенклатуру поставляемых вооружений, а Украина — восполнить потери личного состава и компенсировать превосходство российских войск в живой силе, а также извлечь уроки из опыта завершившейся летне-осенней кампании. Если хотя бы одно из этих условий не будет выполнено, неизбежна либо, как пишет генерал Залужный, длительная позиционная война, либо, как считают многие западные аналитики, прекращение огня и поиски более или менее устойчивого перемирия.

Но это лишь одна сторона дела. Есть и другая. Длительная позиционная война может быть выгодна России, поскольку она располагает намного большими, чем Украина, ресурсами живой силы и экономическим потенциалом. В длительной войне заинтересован Путин и та сравнительно узкая часть правящей верхушки, которая вместе с ним ответственна за ее развязывание и продолжение. Для них окончание войны означает политическую смерть и, возможно, уголовную ответственность. Однако для большей части гражданской бюрократии и военного командования война, в которой невозможно добиться победы, теряет смысл и становится источником вызывающих тревогу проблем. В частности, в генералитете и офицерском корпусе усиливаются настроения в пользу прекращения военных действий с тем, чтобы получить возможность восстановить армию и попытаться обеспечить технологический рывок в военной науке и промышленности.

И, наконец, прекращение огня и некое компромиссное решение относительно условий перемирия не решают главной задачи, стоящей перед западной коалицией, — устранить исходящую от России угрозу. Более вероятно, что мир столкнется с Россией, которая воспримет компромисс как хотя и неполную, но все же победу, и укрепится в убеждении, что с помощью силы можно заставить Украину и ее западных союзников идти на уступки. И тогда новая российская агрессия будет если не неизбежной, то весьма вероятной.