Ольга Александровна была дочерью московского губернского инженера-архитектора, действительного статского советника Александра Адольфовича Мейнгарда (1825—1894). Ольга Мейнгард росла в доме отца в центре Москвы, на углу Чистопрудного бульвара и Большого Харитоньевского переулка. Согласно семейному преданию, у А. А. Мейнгарда был домашний музыкальный салон, в котором бывали П. И. Чайковский и братья Н. Г. и А. Г. Рубинштейн. Музицировала ли Ольга Мейнгард, я не знаю. Знаю другое: учась в гимназии, она брала уроки рисования. Ей это пригодилось спустя много лет в Праге.

У ее матери Юлии Карловны Мейнгард (ур. Мориц, 1832—1913) было небольшое имение у сельца Старые Лески в Одоевском уезде Тульской губернии. Скорее всего, оно было приданым у ее старшей сестры Софии Карловны Мейнгард (ур. Мориц, 1828—1864). Когда она скончалась от туберкулеза, Александр Мейнгард женился на младшей сестре покойной супруги, чтобы детям от первого брака не пришлось привыкать к чужой женщине в своем доме.

На рубеже XIX — XX вв. ситуация с имением сложилась аналогично той, что описана в чеховском «Вишневом саде», с той лишь разницей, что у Мейнгардов сад был не вишневый, а яблоневый. Тогда Ольга Александровна с согласия матери и старшего брата Георгия Александровича Мейнгарда (1866—1945) взяла управление имением в свои руки.

Первым делом она распорядилась вырубить яблони, оставив минимум для личных потребностей хозяев, и выкорчевать пни. Освободившиеся земли засеяли кормовыми травами для крупного рогатого скота. Были куплены коровы и бык швейцарской породы швиц. Со временем коровы отелились и стали давать хорошие надои молока. Дело пошло на лад. Не последнюю роль сыграло то обстоятельство, что Ольга Мейнгард наняла толкового управляющего (имя его, к сожалению, семейная история не сохранила).

Едва ли не каждый вечер в одной из комнат усадьбы проводились своего рода «планерки». Хозяйка имения обсуждала с управляющим итоги очередного трудового дня, намечались хозяйственные планы на будущее: сколько и каких площадей отвести под те или иные кормовые культуры, сколько нанять рабочих в преддверии сенокосов, достаточно ли тары для транспортировки молока до ближайших станций Московско-Курской железной дороги и т. д.

Нина Петровна Мейнгард (ур. Миловидова, в замужестве Гринич, 1926—2014) запомнила из рассказов родных, что у Ольги Александровны было начальное медицинское образование. Если кто-то из местных жителей нуждался в несложной медицинской помощи, она ее оказывала. Если же требовалось более серьезное вмешательство, больного отправляли в фельдшерский пункт или, например, в село Сергиевское (ныне Плавск), где в конце XIX века иждивением князей Гагариных была открыта больница.

Со слов Нины Петровны мне известен такой эпизод. Ее мать Елена Евгеньевна фон Колен (в замужестве Миловидова, 1899—1989) как-то решила прокатиться верхом в Лески. Вдруг лошадь понеслась вскачь и угодила ногой в яму. Падение слегка оглушило наездницу. Но самое скверное — она повредила щиколотку. В это время управляющий объезжал мейнгардовские владения. Он помог барышне выбраться из ямы и занять место в повозке. Повозка была без рессор. Передвижение в таком экипаже отдавалось в ноге, но с Божией помощью Елену довезли до барского дома. В ближайшем населенном пункте фельдшера не оказалось. Откуда-то привезли акушерку, она перевязала ногу, но пациентке становилось только хуже. Тогда тетя Оля самолично наложила ей шину. После этого дело пошло на поправку.

Оказывала Ольга Александровна крестьянам и материальную помощь. Осенью, когда был собран и продан урожай, они отмечали это событие, и нередко подобные праздники заканчивались пожарами. Потом погорельцы, посчитав убытки, просили помочь соседей и барыню — якобы такой обычай существовал еще со времен крепостного права.

Как мне удалось узнать благодаря краеведам из Плавска, в начале ХХ века О. А. Мейнгард одно время была совладелицей небольшого предприятия в селе Сергиевском, принадлежавшего ее младшему брату Ф. А. Мейнгарду (1873—1941).

Окончив Высшее императорское техническое училище (ныне Московский высший технический университет), Федор Александрович несколько лет прослужил инженером-механиком на Императорском Тульском оружейном заводе. Позднее он арендовал небольшие чугунолитейные и механические мастерские на станции Паточной Московско-Курской железной дороги, которая уже тогда была одним целым с селом Сергиевским, а спустя несколько лет выкупил это предприятие. Однако, как рассказывали родственники, он был большим фантазером и прожектером. Именно он распорядился, чтобы вдоль дороги, ведущей к усадьбе Лески, были высажены деревья. Ямы были выкопаны, а деревья не высадили — инициатор переключился на что-то другое. Лишь после того, как его племянница Елена фон Колен получила травму, ямы засыпали.

Предприятие в Сергиевском несло одни убытки. Дело кончилось тем, что Ф. А. Мейнгард продал его местным купцам братьям Тепляковым. Могу предположить, что, если бы полноправной владелицей стала О. А. Мейнгард, возможно, оно бы со временем приносило доход и его не пришлось бы продавать.

Г. А. Мейнгард в управление хозяйством при имении Лески не вмешивался. Он был очень занятым человеком. Юрист по образованию, он помимо своей профессиональной деятельности занимался еще и общественно-политической. Когда в 1905 году во исполнение Манифеста Николая II в России стали регистрировать политические партии, Г. А. Мейнгард вступил в Партию народной свободы (кадеты). Членами той же партии стали его сестра О. А. Мейнгард и старший брат А. А. Мейнгард (1861—1932), но для них это была своеобразная дань моде, а вот Г. А. Мейнгард действительно увлекся политикой и, приезжая на лето в Лески со своей семьей, любил обсуждать политические новости.

О. А. Мейнгард с мая по октябрь по большей части жила в Лесках, а остальное время — в Москве, в доме своего брата Г. А. Мейнгарда в Трубниковском переулке. Женившись на Софии Александровне Холмской (1872—1946), внучке известного московского архитектора Ф. Ф. Рихтера, он получил хорошее приданое и построил доходный дом в четыре этажа. Второй этаж занимал сам домовладелец с семьей, остальные жилые площади сдавались квартирантам. Где-то между 1905-м и 1912 годом старый мейнгардовский дом на углу Чистопрудного бульвара и Большого Харитоньевского переулка был продан, и Георгий Александрович перевез к себе престарелую мать. У нее на втором этаже дома в Трубниковском переулке была своя комната. Одну или две комнаты занимала Ольга Александровна, в остальных жили Георгий Александрович с супругой и их дочери — гимназистки Юля и Наля.

По-видимому, в последний раз Ольга Александровна была в Лесках в 1916 году — может быть, успела приехать на Рождество. Разразившаяся в следующем году Февральская революция на жизни Ольги Александровны и ее близких первоначально почти не отразилась. Но Мейнгарды-москвичи с тревогой встречали каждую новую весть от петроградских родственников. В Трубниковском переулке они пережили октябрьское вооруженное восстание большевиков и захват ими Москвы. В боях против Красной гвардии принимал участие племянник Ольги Александровны, прапорщик-артиллерист. Когда большевики овладели Москвой, он перешел на нелегальное положение, жил в доме своего дяди по чужим документам. Более того, вступил в подпольную антисоветскую организацию, которая занималась отправкой офицеров и юнкеров из Москвы на Дон, к генералу Л. Г. Корнилову.

В канун 1918 года в дом Г. А. Мейнгарда, вероятно, по доносу кого-то из соседей нагрянули вооруженные красногвардейцы — солдаты одного из расквартированных в Москве во время Великой войны запасных пехотных полков. Они арестовали племянника Ольги Александровны и пять или шесть офицеров, которые пришли на конспиративную встречу, и под конвоем препроводили в Бутырскую тюрьму.

Георгий Александрович Мейнгард, участвуя в работе Политического Красного Креста, хлопотал за племянника. Хлопоты увенчались успехом. Вероятно, в связи с праздником 1 мая его выпустили из тюрьмы.

Жаркое лето 1918 года Ольга Александровна и ее родственники пережили в Москве. По рассказам ее племянницы, Юлии Георгиевны, жильцам дома в Трубниковском переулке пришлось тогда осваивать профессию огородников. Явочным порядком или с ведома местных советских властей они засеяли семенами и рассадой участки земли на территории Зоосада на Красной Пресне. Однако воспользоваться урожаем им так и не удалось: в октябре 1918 года они покинули Москву, и, как оказалось, навсегда.

В начале 1990-х Юлия Георгиевна в одном из писем рассказала мне об этом крайне опасном путешествии на Юг России, контролируемый Добровольческой армией генерала А. И. Деникина. При нашей первой встрече, которая состоялась в ноябре 1994 года, Юлия Георгиевна подарила мне машинописный текст, озаглавленный «Хождение по мукам. 1919/1920». В нем не названо ни одного имени, но в разговоре Юлия Георгиевна подтвердила то, о чем сообщила в одном из писем. Выехали они из Москвы все вместе: ее родители (Георгий Александрович и София Александровна), она сама, ее младшая сестра Наля (Наталия Георгиевна), тетя Оля и еще кто-то из соседей.

Путешествие заняло около месяца. Оно началось на Брянском (ныне Киевском) вокзале. На поезде доехали до Унеча, при помощи контрабандистов нелегально пересекли демаркационную линию между Советской Россией и германской оккупационной зоной в районе города Клинцы. Легализовавшись на территории, занятой вчерашними врагами, добрались до Гомеля, а оттуда на пароходе «Атаман» по Днепру прибыли в Киев. Прожив какое-то время у дальних родственников в доме на Бибиковском бульваре, на пароходе по Днепру доплыли до Екатеринослава, оттуда поездом отправились в Бердянск, а затем морем в Ростов-на-Дону. Но из-за тяжелой ледовой обстановки пароходу пришлось изменить курс и вернуться в Таганрог. Поездом через Ростов-на-Дону они наконец-то доехали до Екатеринодара — конечной цели своего опасного путешествия.

Прибыли они в тот день, когда было получено официальное известие о перемирии на Западном фронте — 12 ноября 1918 года. По такому случаю город был украшен трехцветными русскими флагами и флагами держав Антанты. Путешествие заняло ровно месяц¹.

Г. А. Мейнгард включился в работу правительства при командовании Добровольческой армии, был назначен председателем Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков. О. А. Мейнгард поступила на службу в ОСВАГ, где проработала вплоть до эвакуации в марте 1920 года. Из Новороссийска она эвакуировалась вместе с семьей своего брата Георгия и с племянницей Еленой. На пристани им помогал донести чемоданы ее племянник поручик Александр Августович Арнштейн (1893—1921?), тот самый, который в чине поручика участвовал в обороне Москвы в октябре 1917 года. Его они больше не видели.

Пароход с русскими беженцами благополучно достиг Константинополя. Там их разместили на острове Антигона, находившемся под управлением итальянской оккупационной администрации. По воспоминаниям Елены Евгеньевны и Юлии Георгиевны, итальянцы к русским беженцам относились хорошо. По словам других русских, лучше, чем французы и англичане.

Осенью 1920 года в Константинополь пришла русская эскадра под общим командованием генерала П. Н. Врангеля. Ольга Александровна наняла лодку и стала на ней обходить один за другим суда, на которых прибыли на Босфор русские военные и гражданские беженцы. Она искала своего племянника Александра фон Колен (1902—1920). Было известно, что он с родителями и младшей сестрой переехал из Ростова-на-Дону в станицу Святой Крест (ныне город Буденновск). Там А. фон Колен присоединился к проходившей через город воинской части ВСЮР. С остатками войск генерала Деникина был эвакуирован в Крым, где вместе со своим приятелем Андреем Челищевым окончил военное училище и был выпущен в полк (точнее, это был эскадрон Конногвардейского полка, символизировавший весь полк). Командовал эскадроном ротмистр Матвеев. Буквально через несколько дней фон Колен вызвался в разведку. В степи они наткнулись на конный разъезд красных. Завязалась перестрелка, в которой он был тяжело ранен. Товарищи вывезли его с поля боя, но до лазарета не довезли, похоронили на кладбище на окраине Мелитополя. Однополчанин вручил Ольге Александровне нарисованную от руки схему кладбища с указанием могилы Саши и фамильный перстень с гербом германо-балтийского (остзейского) дворянского рода фон Колен (von Kohlen).

Еще до того, как новая и самая массовая волна беженцев с Юга России докатилась до берегов Босфора, Ольга Александровна познакомилась с Аделаидой Владимировной Жекулиной (ур. Евреиновой, 1866—1950), которая еще в России участвовала в работе Всероссийского Союза земств и городов и состояла в кадетской партии. Пережив смену властей в Киеве, она в 1919 году оказалась в Константинополе. Вместе с князем Петром Дмитриевичем Долгоруковым (1866—1951) она оказывала помощь русским детям и молодежи. Ольга Александровна стала одной из ее самых деятельных помощниц.

После двух одесских и новороссийской эвакуаций в бывшей столице Османской империи оказалась масса русских беженцев всех возрастов, включая и детей. Кто-то потерял родителей еще в России, кто-то в суматохе эвакуации, кто-то уже в Константинополе. Дети бродили по улицам в поисках пропитания и крыши над головой. Их надо было спасать.

А. В. Жекулина получила материальную помощь от чешских дипломатов. В том же 1920 году в Константинополе был открыт русский детский дом. Туда поступила на работу Ольга Александровна. Скорее всего, она работала по административно-хозяйственной части, а ее племянница Елена какое-то время подвизалась там же в роли воспитательницы, но довольно скоро уехала в Прагу. С оформлением документов ей помогла А. В. Жекулина. Первые месяцы Елена фон Колен провела в Моравской Тршебове, где делала первые шаги знаменитая в будущем русская гимназия, а затем переехала в Прагу. Это было в канун Рождества, в декабре 1921 года.

Весной 1922 года в Прагу из Константинополя приехала О. А. Мейнгард. Именно тогда в рамках Русской акции правительства Чехословацкой республики из Турции перевозились русские детские учреждения.

К сожалению, о работе Ольги Александровны на ниве дошкольного образования я запомнил со слов родственниц немногое. Она руководила русскими яслями и детскими садами в Праге и пригородах. В сборнике «Дети русской эмиграции» есть фото участников Педагогического съезда по дошкольному воспитанию, состоявшегося в Праге в 1927 году. В первом ряду, третья слева, сидит О. А. Мейнгард, а почти в середине первого ряда — А. В. Жекулина. К открытию съезда была организована выставка детских художественных работ. С большой долей вероятности можно предположить, что О. А. Мейнгард давала своим питомцам первые в их жизни уроки рисования.

Летом детей вывозили за город. В этой работе ей помогала племянница Елена. Потом она вышла замуж за Петра Филипповича Миловидова (1896—1974), в 1926 году у нее родилась дочь Нина, которую тоже отдали в русский детский сад. Ольга Александровна жила в семье Елены и помогала растить свою внучатую племянницу.

Родная бабушка Нины, Лидия Александровна Мейнгард (в замужестве фон Колен, 1870—1941), оставшаяся в подсоветской России, хлебнула лиха. В 1920 году она получила известие о гибели дочери Елены: якобы пароход «Св. Константин», отплывший из Новороссийска в Константинополь, попал в шторм и потонул со всеми, кто был на борту. А потом кто-то сообщил безутешным родителям о гибели их сына Александра. В 1920-х Лидия Александровна несколько раз приезжала из Святого Креста в Мелитополь, чтобы побывать на могиле сына.

Можно представить себе радость родителей, когда они получили письмо из Праги от старшей дочери, в котором она сообщала, что жива, как и остальные родственники, с которыми она уплыла из Новороссийска. Позднее она им написала о замужестве и рождении дочери Нины.

В 1934 году по доносу был арестован супруг Лидии Александровны, школьный учитель Евгений Константинович фон Колен (1863?—1941), и осужден на несколько лет лагеря и ссылки. В кругу своих сослуживцев он имел неосторожность рассказать какой-то политический анекдотец.

В конце 1930-х он получил разрешение от НКВД переехать из Казахстана в Вологодскую область. Лидия Александровна перебралась к нему. Там, на Вологодчине, они скончались в апреле 1941 года. Смерть избавила их от новых репрессий, которые неминуемо постигли бы их после 22 июня 1941 года.

Но вернемся в Прагу. Жизнь русских изгнанников понемногу налаживалась. Несколько раз в 1920-х и 1930-х О. А. Мейнгард ездила Париж. Было ли это связано с ее педагогической деятельностью или поездки носили частный характер, я не знаю. В Париже она останавливалась у своего брата Георгия Александровича, который с семьей жил в 15-м арросиманте (округе) французской столицы, на улице Теодор Дэк.

Не так одиноко было ей и в Праге: в чешской столице в начале 1920-х обосновалась ее старшая сестра Анна (Жаннета) Александровна Мейнгард (в замужестве Гретер, 1856—1932)². Она жила в семье своей младшей дочери Натальи Карловны Гретер, которая вышла замуж за германского подданного Генриха Рюпе. Он был представителем крупной немецкой торговой фирмы и почти постоянно жил в Праге, изредка уезжая с семьей в соседнюю Австрию или Германию.

Тетя Оля поддерживала связь с родственниками не только в Швейцарии и Франции, но и с теми, кто остался подсоветской России.

Она очень привязалась к своей внучатой племяннице Нине, воспринимала ее как родную внучку и принимала деятельное участие в ее воспитании, помогала делать уроки, особенно по математике и немецкому языку. Нине хорошо запомнилось, как она под руководством бабушки Оли учила произведения Гете, написанные готическим шрифтом.

Так продолжалось до установления Протектората. Университет, в котором работал П. Ф. Миловидов, был закрыт, а в немецкий университет он работать не пошел. Пришлось освоить профессию агронома. Часто крестьяне расплачивались с ним за работу продуктами, что было весьма кстати.

В Праге была объявлена регистрация этнических немцев. Не только русские пражане, но и чехи подчас с удивлением узнавали, что кто-то из соседей записался как фольксдойче. Ни Ольга Александровна, ни ее племянница не стали этого делать, но при этом сохранили родственные отношения с семейством Рюпе, которое довольно сочувственно воспринимало политику Третьего рейха.

Во время войны П. Ф. Миловидова вызвали в опорный пункт, занимавшийся вопросами русских беженцев в Протекторате Богемия и Моравия, и предложили сотрудничество. Петр Филиппович отказался, ссылаясь на то, что еще в молодые годы разочаровался в политике. Больше его не беспокоили.

По словам Нины Петровны и ее школьных друзей, немцы вели себя в Праге прилично. По крайней мере, до того, как чешскими парашютистами был убит Рейхспротектор СС обергруппенфюрер Рейнхард Гейдрих. В городе были проведены обыски и аресты. Однажды ночью в дверь квартиры Миловидовых в профессорском доме в Дейвицах настойчиво позвонили. Наспех одевшись, они открыли дверь. На пороге стояли два германских солдата без оружия. Поздоровавшись и принеся извинения, они вошли в квартиру, предъявили ордер на обыск и предупредили, что, если найдут оружие, все обитатели квартиры будут расстреляны. Оружия, разумеется, они не нашли. Извинились, откозыряли и ушли.

В мае 1945 года Ольга Александровна и остальные домочадцы стали свидетелями Пражского восстания. Наверное, ей и ее племяннице вспоминались уличные бои в Москве в октябре 1917 года. Потом на улицах Праги появились танки с эмблемой РОА на борту, бои разгорелись с новой силой. А затем был поспешный уход подразделений РОА и спустя сутки — вступление в чешскую столицу советских войск под командованием маршала И. С. Конева.

К концу Второй мировой войны Ольге Александровне перевалило за 65 лет, она стала пенсионеркой. Вот тогда ей опять пригодились навыки рисования. Она расписывала абажуры для ламп, они хорошо продавались.

После войны возобновилась корреспонденция между родственниками. Ольга Александровна переписывалась с родными в Париже, Женеве, Цюрихе и Мюнхене. С оставшимися в подсоветской России переписка, скорее всего, не велась.

Время шло. Внучатая племянница Нина окончила гимназию и поступила в университет в Праге. Там она познакомилась с американским студентом, и они решили пожениться. Было ясно, что их дальнейшая жизнь будет связана с США. Тем более что на дворе стоял 1948 год. Уехав в США, Нина, ставшая теперь Ниной Гринич, переписывалась с родителями и бабушкой — так она до конца дней называла Ольгу Александровну.

Скончалась Ольга Александровна Мейнгард в 1953 году и была похоронена на Ольшанском кладбище. Каждый раз, бывая в Праге, я навещал ее могилу.

Закончить эту историю мне хотелось бы рассказом о неожиданном открытии. В начале 2000-х, будучи в гостях у родственников-петербуржцев, благодаря справочнику В. Бема, посвященному захоронениям на Волковом лютеранском, или Немецком кладбище я нашел могильный камень с именем нашего пращура — прусского подданного Адольфа Мейнгарда и его супруги Элен Мейнгард. Но, как это бывает очень часто, девичья фамилия не была указана. Единственная возможность узнать ее — поднять архивы лютеранских приходов Петербурга за начало XIX столетия. Я прекрасно понимал, что мне такое не по силам.

Но года два тому назад на меня вышел еще один родственник. Он нашел меня благодаря моим статьям по генеалогии, выложенным в интернете. По выявленным им сведениям, девичья фамилия супруги Адольфа Мейнгарда была Бруннер. Ее отец Георг Бруннер служил музыкантом в Императорской театральной дирекции, как и приехавший в Россию в 1805 году Адольф Мейнгард. Супруга Георга Бруннера носила фамилию Ранцевич. По непроверенным сведениям, она была родом из Минской губернии, из семьи польской шляхты.

Но самое интересно не это. В документах Георга Бруннера сказано, что он богемский музыкант. И кто бы мог подумать, что спустя немногим более века две его правнучки будут доживать свой век на родине своего прадеда, в Богемии…