Слово коричневый в русском языке нейтральное. Первоначально оно означало «цвет корицы» (коричный). На чешский коричневый переводится как hnědý. В русском тоже есть слово гнедой, но оно служит исключительно для характеристики масти лошадей: гнедая кобыла, гнедой жеребец, но не «гнедой медведь». Многие синонимы из этого ряда закрепились в русском языке за определенными существительными, что создает трудности при изучении языка иностранцами, но позволяет передавать нюансы значений, которые нельзя донести средствами чешского языка.
Зеленый — это цвет надежды, символ вечной жизни, возрождения, блаженства в райском саду. Однако это и знак зависти, тоски, бренности, разложения, гниения.
Продолжим начатый в прошлом году разговор о словах и выражениях, связанных с цветовой гаммой, и обратимся на этот раз к желтому (по-чешски žlutý).
Время предрождественских приготовлений, называемое Адвент (от лат. аdventus — приход), традиционно отводится для уборки и украшения дома, посещения концертов, покупки подарков и, что очень важно для многих, изготовления разных видов кондитерских изделий, которые в Чешских землях называются vánoční cukroví. На русский язык, за неимением подобной традиции, это словосочетание приходится переводить как рождественское печенье.
Не знаю, как вам, а мне очень нравится слово «голубой». Оно часто встречается в поэтических текстах: «Белеет парус одинокий / В тумане моря голубом…» (М. Ю. Лермонтов), «Манит в чудную даль голубая равнина…» (П. А. Вяземский), «Небо бледно-голубое / Дышит светом и теплом» (Ф. И. Тютчев). В Чехии моря нет, и в стихах этот образ используется нечасто. Реже, чем в русской поэзии, упоминаются и небеса, хотя выбор синонимов для этого слова достаточно велик: от нейтрального obloha до поэтичных nebe, nebeská báň, nebeská modř, blankyt, éter, nebeská klenba и др.
Иногда в модных каталогах можно найти удивительные формулировки для описания расцветки одежды: «цвет бедра испуганной нимфы», «оттенок влюбленной жабы» и т. п. Однако подобные названия вовсе не новинка, чаще всего они восходят к XVIII веку, т. е. пришли в мир значительно раньше глянцевых журналов.
Продолжим начатый в прошлом номере «Русского слова» разговор об интересных явлениях, связанных с названиями городов и других географических объектов.
Если вы в разговоре с французом скажете, что бывали в Париже, вас могут не понять: название города Paris по-французски произносится как «Пари». Чешский вариант (Paříž) фонетически еще дальше от французского…
Географические названия, передаваемые средствами иностранного языка, иногда настолько значительно отклоняются от звучания и/или написания в языке оригинала, что могут вызывать трудности с пониманием и иногда требуют пояснений. Поэтому, например, в некоторых случаях в чешских текстах название Ахен (Аахен) приводится и в историческом виде — Cáchy, и в современном — Aachen.
В очерке «Это непереводимое слово „хамство“» Сергей Довлатов рассказывает: «Владимир Набоков, годами читая лекции <…> юным американским славистам, бился в попытках объяснить им „своими словами“ суть непереводимых русских понятий — „интеллигенция“, „пошлость“, „мещанство“ и „хамство“. Говорят, с „интеллигенцией“, „пошлостью“ и „мещанством“ он в конце концов справился, а вот растолковать, что означает слово „хамство“, так и не смог».
«Розовое платье с зеленым пояском на мещанке Наташе в чеховских „Трех сестрах“. Все это — фу. Но во сне другая культура, не европейская, своя какая-то», — пишет Татьяна Толстая в «Зверотуре»1. В русском сознании понятия «мещанин», «мещанка» прочно ассоциируются с пошлостью и дурновкусием, ограниченностью и приземленностью. По-чешски эти слова звучат совершенно нейтрально.
Люди, считающие своим родным языком русский, но живущие многие десятилетия за границей, должны постоянно проверять актуальность своего словарного запаса. Нравится нам это или нет, современное поколение говорит на языке, существенно отличающемся от того, который привыкли использовать мы, рожденные в прошлом веке.
Этот разрыв сегодня настолько огромен, что и живущие всю жизнь в России представители старшего поколения нередко чувствуют себя дома иностранцами, и часто внуки служат им переводчиками с языка рекламы и техники на общеупотребительный русский. Думаю, не стоит стремиться быть современным любой ценой, многие слова, широко употребляющиеся в современной России, я никогда не произнесу, даже прекрасно понимая их значение (причем я не имею в виду ненормативную лексику). Еще с социалистических времен я не «беру» молоко в магазине, а покупаю, хожу в университет, а не в «универ», в автобусе мне продают билет, а не «обилечивают».