«Справедливый старик»

Появившийся на свет в 1855 году в селе Грачевка Бузулукского уезда Самарской губернии в семье крестьянина-вольноотпущенника Егор Лазарев будет странствовать по всему миру: Петербург, Сибирь, Япония, Соединенные Штаты, Британия. Он пересечет Тихий океан и Атлантику, но лишь две страны, помимо России, можно считать его домом — Швейцарию и Чехословакию.

«Справедливым стариком» назвал его в своих воспоминаниях историк, пражский эмигрант Николай Андреев. «В 1937 году умер дедушка русской революции, как мы его называли, Егор Егорович Лазарев, который долгие годы провел в разных местах заключения как социалист-революционер. Он был очень популярен в Праге, не только среди чехов, но и среди русских, потому что был, как говорили, справедливый старик, он все свое отрицание перенес на большевизм, и, как и А. Ф. Керенский, он искал широкого фронта борющихся против Сталина и компании. Его редкие выступления всегда были интересны, он не был ни левый доктринер, ни правый, это был просто Егор Егорович Лазарев».

Стремление к справедливости вообще можно назвать девизом его жизни: именно потребность в ней и сделала его революционером. Лев Толстой, который встречался с Лазаревым не только в Ясной поляне, но и в Бутырской тюрьме, куда тот попал за участие в военной организации «Народной воли», увековечил его в «Воскресении» в образе революционера Набатова.

Гражданин кантона Во

Так какой же оказалась одиссея Егора Лазарева?

В 1890 году из очередной сибирской ссылки он бежит в США; позже он разработает настоящую технологию побегов политических ссыльных. Ему тридцать пять. Он пересекает всю страну: Калифорния, Колорадо, Висконсин. Он и филолог, изучающий английский в «Академии красноречия и выразительного чтения», составитель лингвистических заметок, и крестьянин на ферме, и рабочий на заводе, и наборщик в типографии. Тогда же он впервые знакомится с чехами: в Милуоки чешская колония наняла его печатать свою газету. В Чикаго происходит интересный «литературный» эпизод в биографии Лазарева: на Всемирной выставке именно он познакомит Владимира Короленко с героем будущей повести «Без языка».

В Нью-Йорке Лазарев так погружается в деятельность социалистов, как русских, так и американских, что даже подумывает о гражданстве США, однако судьба возвращает его в Европу, куда его звали товарищи и где он намеревался заняться объединением разрозненных социалистических групп. В 1894 году он приступает к активной работе в Фонде русской прессы в Лондоне. Передвигаться по Старому Свету ему непросто: в Париже его арестовывают и высылают в Британию, где он занимается переправкой из Англии в Россию запрещенной литературы.

В 1895 году открывается швейцарская глава его жизни. Пробравшись на территорию Конфедерации в объезд Франции, где он числится в списках анархистов, через Бельгию, Люксембург и Страсбург, он поселился в Божи над Клараном. Там же он познакомился со своей будущей женой, вдовой русского революционера Юлией Александровной Лакиер, которая, как говорило их окружение, «располагала средствами». Он хочет остаться в Швейцарии, о чем и сообщает товарищам по Фонду во время своего приезда в Лондон зимой 1895 года.

В марте 1896 года глава заграничной агентуры Департамента полиции в Париже П. И. Рачковский сообщает: «Эмигрант Егор Лазарев отправился из Лондона в Швейцарию и поселился в Кларане у г-жи Лакиер, на которой он намерен жениться после Пасхи. Если положение дел „Фонда Вольной русской Прессы“ не потребует его пребывания в Лондоне, то он решил на неопределенное время основаться в Швейцарии, чтобы закончить организацию местных революционных кружков и принять на себя руководство их деятельностью».

С весны 1896 года Егор Егорович — швейцарский житель. Летом вместе с Юлией Александровной, а также с Г. В. Плехановым и Е. Д. Кусковой-Прокопович вновь отправляется в Лондон, на открытие международного социалистического конгресса. В столице Британии Лазарев и Лакиер заключают гражданский брак, поскольку в Швейцарии у подданных Российской империи признавался только церковный обряд. Невесте — сорок, жениху — сорок один, и он никогда еще не был женат: больше половины своей жизни он провел в тюрьмах и ссылках…

Швейцарский период был очень насыщенным и, возможно, самым счастливым в жизни Егора Лазарева. «Я успел переплыть океан и после нескольких туров остался на более оседлое положение в Швейцарии: женился и дою коров <…> теперь сижу и слежу, как живут, думают и движутся кругом меня народы. А ведь я, действительно, как раз среди народов Европы. Дойка коров, будучи повелительно необходимой, не может захватить все мои симпатии, и потому я занимаюсь переводной и компилятивной работой», — сообщает он в письме В. Г. Короленко.

«Чисто русская волость»

«Многие российские политэмигранты, оказавшись в стране-курорте, где врачевателем выступала сама природа, старались поправить подорванное в тюрьмах и ссылках здоровье. Большинство из них, конечно, были крайне стеснены в средствах и в то время не могли позволить себе лечение, доступное богатым иностранцам <...>. Русские были вынуждены изыскивать другие возможности и места, чтобы лечить свои телесные хвори. Таким местом „санаторно-курортного лечения“ и одновременно „домом творчества“, где революционеры всех мастей и направлений вольно и невольно взаимодействовали друг с другом, стала молочная ферма в деревне Божи над Клараном (фр. Baugy sur Clarens) в районе Монтрё. Содержали ее известный народник, один из основателей партии эсеров Егор Егорович Лазарев (1855—1937) и его жена Юлия Александровна (по первому мужу Лакиер; 1854—1932), организовавшие здесь лечение кефиром — модным в то время в практике европейских и российских медиков целебным напитком»¹.

Кларан и Монтрё уже тогда, задолго до появления там Владимира Набокова, были популярнейшими курортами Швейцарии, «международной гостиницей», где отдыхали и лечились. Здесь можно было встретить и русских студентов, и политэмигрантов, и обычных туристов.

Летом 1896 года в Божи приехали Екатерина Дмитриевна Кускова и Сергей Николаевич Прокопович. Пройти здесь курс лечения страдавшей от туберкулеза Кусковой порекомендовала жена Г. В. Плеханова Римма Богорад, считавшая, как врач, что кефир фермы Лазарева — «средство еще более действенное, чем кумыс». Побывал там и туберкулезник Плеханов, хотя и называвший уже тогда Лазарева своим политическим врагом.

Кускова вспоминала о Лазареве: «Полная противоположность Плеханову. Веселый, шутник, объятия ко всем людям. А людей на ферме много, почти все революционеры. Почти все они были больные, с привязанными к поясу бутылками: кефир. Кефир подавался и за чаем. Это был замечательный напиток, нигде потом такого не встречала. Лазарев говорил, что коровам для кефирного молока нужны были особые травы, они паслись тут же на ферме».

С кумысом Лазарев познакомился еще в самарском имении Льва Толстого, где, как пишет Егор Егорович в своих воспоминаниях, «отдых заключался в переваривании поглощенного кумыса и философических перекличках, лежа на спине».

«Дом у нас всегда полный. Уже несколько лет, как мы перешли совсем на демократический лад. Прислуги у нас нет, приходится отдуваться жене и самим сожителям. Тут чисто русская волость у нас. Русских больше, чем в России, хоть отгребай. Летом сюда съезжаются старые друзья со всей Западной Европы, кроме матушки Руси», — писал Лазарев в апреле 1903 года А. Д. Чарушиной в Вятку. Кроме временных постояльцев, с 1901 года в доме в Божи жили внучатые племянники Лазарева Петя и Миша, которых Егор Егорович и Юлия Александровна, за неимением собственных детей, взяли на воспитание.

На лазаревской ферме собрания, по свидетельству Кусковой, затягивались и до четырех утра. Критиковался Плеханов, критиковался марксизм. «И дался же вам этот „капиталист“, к Рассеюшке нашей совершенно неприменимый… К чему тратите время? Я много раз пробовал осилить его „Капитал“ и с досадой швырял эту насыщенную мнимой ученостью книгу. Ну, абсолютно-таки никакого отношения к России она не имеет», — такую оценку Лазаревым Маркса приводит Кускова.

Венценосная пациентка

На протяжении двадцати лет на ферме и в доме Лазарева побывали тысячи людей самых разных национальностей и слоев общества. Заглянула туда и знаменитая Сисси — императрица Елизавета, супруга Франца Иосифа. Лето 1897 года она проводила в Монтрё — как обычно, инкогнито, под именем герцогини Гогенлоэ. Экстравагантная монархиня, любившая эпатировать австрийский двор и предпочитавшая общаться с венценосным супругом преимущественно эпистолярным путем, лучше всего чувствовала себя в космополитической атмосфере Швейцарии. Она часто живала в Террите, деревне в Монтрё, недалеко от Божи.

Кефир Лазарева за два года уже успел приобрести широкую популярность — большинство окрестных отелей закупали продукцию фермы, известной своим «молоком для больных». Официально его производительницей считалась «русская дама», то есть супруга Лазарева Юлия Александровна.

Сисси всегда тщательно следила за своим весом, который при достаточно высоком росте никогда не превышал у нее 50 килограммов. Современники описывали ее многочисленные изнурительные диеты, когда она питалась лишь мясным соком. Вряд ли 59-летняя императрица страдала тяжелыми заболеваниями: по свидетельству очевидцев, она всегда много двигалась, ездила верхом, однако уже скрывала под вуалью свое покрывшееся морщинами из-за голодовок лицо и испортившееся зубы. Еще в 1894 году ее фрейлина, графиня Ирма Сцтараи, рассказывала об увлечении императрицы апельсиновой и молочной диетами, когда в течение всего дня она ела только эти два продукта. В 1895 году во время поездки во Францию, в Кап-Мартен, монархиня приобрела коров, отослав их в Австрию для создания молочной фермы. Швейцарская «кефирная диета» не могла не заинтересовать императрицу, и она без всякой предварительной договоренности отправилась к Лазареву.

После осмотра фермы и двухчасовой беседы с хозяином Елизавета пригласила Лазарева стать ее лейб-медиком на все время ее пребывания в Швейцарии. Ранее эту должность занимал чешский врач, который был отправлен с неким «экстренным поручением» в Вену, чтобы освободить место для русского целителя.

Сам Лазарев в письме болгарскому социалисту Каялову в Софию от 9 апреля 1897 года описывает ситуацию в свойственной ему ироничной манере: «Приехала сюда императрица австрийская Елизавета, стала пить кефир, молоко от нашей фермы. И то и другое ей так понравилось, что она заинтересовалась фермой и пожелала узнать подробности <...>, совершенно неожиданно явилась к нам на ферму. Я пригласил ее в сад… и, усевшись, она выпила с удовольствием бутылку кефира и провела больше часа, толкуя о политике. Инкогнито живет она в Гранд Hôtel-ле, особа очень милая, симпатичная. Пробудет она еще недели две здесь и все это время мне придется бегать, как борзому кавалеру».

В течение шести недель русский революционер заботился о здоровье коронованной особы и ежедневно навещал ее. Подружившись со старой фрейлиной императрицы, он узнал все интриги и тайны австрийского двора, в том числе обстоятельства смерти сына Елизаветы, кронпринца Рудольфа.

Егор Егорович стал такой важной фигурой при «швейцарском дворе» австрийской монархини, что через него о краткой аудиенции у Елизаветы ходатайствовал Франц Фердинанд — тот самый, чье убийство в Сараево станет сигналом к началу Первой мировой войны.

Через год Елизавету в Женеве зарежет заточкой итальянский анархист, и это событие глубоко потрясет ее врача, русского революционера. В семейном альбоме Лазарев до конца дней хранил фотографию Елизаветы и открытку с памятником императрице в Террите.

«Богачи и голоштанники»

Ферма «работала на полную мощность» до самого отъезда Егора Егоровича в Россию. «Здесь народу видимо-невидимо. Вместо ссылки в Сибирь теперь стали высылать сюда по паспорту без права возвращения на год, на полтора, на 2 и на 3 года. Да еще с оплатой паспортных пошлин. Или в Туруханск, или в Париж! — выбирай любое. Если в Туруханск — вот тебе 1 ½ целковых в зубы, в месяц; а если в Париж — пожалуйста, по 30 руб. в год за удовольствие! — Что же, при нынешней бедности и 30 руб. деньги для нашего государства. Платят и едут. Вы понимаете, что это значит для моей персоны: с утра до темной ночи — ни отдыху, ни сроку! Идут разом две волны: богачи и голоштанники. Богачи с семьями, многие евреи. А вы знаете из Библии, до какой степени божественно плодовит этот народ избранный. И вот для ослабления зла я стараюсь теперь основать общество для примирения богачей с голоштанниками. Пусть первые приглашают вторых для обучения их чад и домочадцев. Иногда удается такой компромисс. Но, в общем, все-таки туго приходится», — писал хозяин фермы Н. А. Рубакину.

При этом продолжалась и революционная деятельность Лазарева. Появилась «Социалистическая аграрная лига», целью которой было идеологическое окормление русского крестьянства. Его брошюра «Воля царская и воля народная» расходится в России с огромным успехом. Для контактов с эмигрантами народники посылают двух гонцов. Их имена — Григорий Гершуни и Евно Азеф. На свет появляется партия социалистов-революционеров, в составе которой оказывается и Лазарев. В 1904 году, уже после убийства Плеве, на конгрессе в Гамбурге официально от лица партии выступают Лазарев и Брешко-Брешковская.

Швейцария еще долго продолжает оставаться центром политической эмиграции: в Женеве издается «Революционная Россия», а ферма Божи служит перевалочным пунктом для многих «политических», бежавших из сибирской ссылки. В разное время там побывали Ленин, Зиновьев, Бухарин, Луначарский.

Через революции и войны

Приходит революция 1905 года. После манифеста 17 октября социалисты-революционеры устремляются в Россию и встают на путь боевой деятельности. В 1907 году Егор Лазарев ненадолго возвращается на родину. В июле 1907 года жена пишет ему о делах на ферме: «…живем в твое отсутствие спокойно, любовно и дееспособно, потому что у нас не было трактира, и если люди приходили, то не мешали нам работать, потому что бывали только по делу и не засиживались. И дети пришли в себя, да и я отдохнула и телом, и душой. <…> А филантропия и восточное гостеприимство принижают личность и изматывают силы до полной апатии ко всему и всем. Так жить нельзя. За период твоего отсутствия мы жили и ни в чем себе не отказывали. Заплатили за лошадь, за постройки, поставщикам сена, поставщикам провизии, оделись. <…> Кроме всего этого, мы давали деньги по подписным листам на бедных и вообще никогда не отказывали в помощи, но делали это, зная, что ход нашей жизни никак не нарушался, и мы жили спокойно, без вспышек и раздражения, радовались, что у нас все идет так ладно и складно».

В России обстановка совершенно иная, чем в идиллической Швейцарии: разоблачение Азефа, разгром партии, арест эсеров, включая Брешко-Брешковскую. Однако в 1909 году Лазарев уже в Петербурге, работает в журнале «Вестник Знания». В 1910 году, после студенческой демонстрации на Невском в связи с кончиной Льва Толстого, его арестовывают, Сибирь заменяют высылкой за границу. И снова за его окнами Швейцарские Альпы.

А в письмах жены уже чувствовалась глубокая усталость: «Боже, как я проклинаю себя за то, что связала себя по рукам и ногам этой фермой. Ведь она поглощает такую массу у всех нас времени, что один ужас берет, и невольно спрашиваешь себя: неужели такая сфера деятельности есть цель жизни? Нет, это что-то кошмарное, и я не могу себе представить, как это люди мирятся с подобной жизнью?!»

1914 год. Первая мировая. Путь в Россию надолго отрезан, в партиях, движениях, организациях воцарился раскол: национальная оборона и пацифизм, «последовательные» и «непоследовательные» интернационалисты, «пораженцы» и «социал-патриоты», в числе которых очутился и Лазарев. Все это бурлило, взрывалось и ломалось вплоть до прихода известия о Февральской революции. Из Швейцарии на восток пошли пломбированные вагоны.

17 мая через Англию и Скандинавию Егор Егорович приезжает в Россию, добирается до Петрограда 2 июня 1917 года, а уже через месяц, 3 июля, в день выступления большевиков против Временного правительства, отправляется в Самару, где к власти пришли советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Там его родная Грачевка, и Лазарев, вечный революционер, немедленно становится членом партийного губернского комитета. Там же его застают октябрьские события. Учредительное собрание, в подготовке которого принимает участие примчавшийся в Петроград Лазарев, разогнано. Егор Егорович и Екатерина Брешко-Брешковская фактически переходят на нелегальное положение, уезжают в Москву. Оттуда летит письмо в Божи жене: «Сколько ни писал открыток и закрыток — ответа не было. <…> Жива ли ты, ничего не знаю. Как живешь? Здорова ли? И ты не знаешь — жив ли я. Жив. А это одно, по нынешним временам, много значит…»

Вместе с чехами

Последним проблеском надежды стало выступление в Самаре чехов; там же образуется правительство из членов Учредительного собрания. Лазарев и Брешковская пробираются в Вятку, откуда Екатерина Константиновна отправляется в Омск. Лазарев ставит своей целью пробиться в Самару. Ему удается перейти в Симбирске большевистский фронт и добраться в родной город к середине июля 1918 года. Именно тогда в его руках оказывается министерский портфель: Егор Егорович руководит ведомством народного просвещения, открывает университет. Однако волны революции и Гражданской войны поднимаются все выше: директория, эвакуация из Самары, Екатеринбург, омский переворот Колчака. Члены КОМУЧа попадают под арест, высылаются в Челябинск и Уфу.

Егор Егорович остается в Екатеринбурге, его знает комендант, чех Блага. Лазарев присутствует на войсковом смотре, устроенном там генералом Штефаником — чешская мелодия все громче начинает звучать в его судьбе. После расстрела членов Учредительного собрания, в феврале 1919 года, Лазарев присоединяется к чехословацким легионерам и с их эшелоном через битвы Гражданской войны пробивается во Владивосток.

Егор Егорович остается политиком: во Владивостоке встречается с американским генералом Гревсом, узнает о планах признания правительства Колчака. Эта новость вызывает у него бурю негодования: он считает колчаковский режим «авантюрой». Чтобы доказать губительность политики союзников, даже решает ехать в США, однако судьба адмирала была уже решена без участия Лазарева.

Во Владивостоке Егор Егорович встречает известного ему чешского генерала Чечека и знакомится с доктором Вацловом Гирсой, одним из главных инициаторов «Русской акции помощи»: в 1921—1926 гг. в должности заместителя министра иностранных дел и уполномоченного при президенте Т. Г. Масарике он многое сделает для помощи русским беженцам. В июле 1919 года вместе с чехословаками 64-летний Егор Егорович вновь пересекает Тихий океан, попадает в Сан-Диего и через Нью-Мексико, Аризону, Новый Орлеан, Южную Каролину и Джорджию добирается до Вашингтона. Там легионеров принимает президент Вильсон. Независимая Чехословакия уже провозглашена. В США Лазарев не остался — он отправляется в Прагу, где и проживет оставшиеся восемнадцать лет своей долгой и непростой жизни.

Среди пражских эсеров

В Чехословакии он не сразу смог восстановить связь с Юлией Александровной, однако в октябре 1919 года от О. К. Фоновой получил сообщение о том, что жена продала ферму и поселилась там же, в Божи, в небольшом доме. Перевезти супругу в Чехословакию Лазарев смог только в 1922 году. Здесь они прожили вместе еще более десяти лет. Ее смерть в 1932 году стала для Лазарева огромным ударом.

В Чехословакии Егор Егорович продолжает активно участвовать в диспутах, не отрывается от политической жизни, по крайней мере, в том масштабе, в каком она была возможна в эмиграции. Эсеры в Чехословакии пользовались определенной поддержкой правительства Масарика, это отношение сложилось еще в России в годы Гражданской войны, когда партия сблизилась с чехословацкими легионерами. Весной 1921 года, в период Кронштадтского восстания, для организации выступлений против большевиков из Чехословакии им было передано 10 миллионов крон. В итоге именно в Чехословакии осели сумевшие эмигрировать эсеры: В. Н. Чернов, Е. К. Брешко-Брешковская, И. М. Брушвит. Так что Лазарев не оказался оторванным от своих былых соратников. Их силами десять лет, с 1922 по 1932 гг., в Праге издавался такой влиятельный журнал, как «Воля России». В 1921 году эсеры выступают инициаторами создания Земгора — Объединения российских земских и городских деятелей в Чехословацкой республике.

«Мы все делали ошибки и все виноваты»

Лазарев много и плодотворно работает, пишет, выступает с лекциями, общается с молодежью. Мысли о покинутой родине не оставляют никого их русских эмигрантов в Чехословакии, и уж, конечно, не эсеров. В выступлениях на съезде партии в конце ноября 1923 года звучит надежда на новую революцию и свержение большевиков. Правда, Лазарев эти чаяния не разделяет: «Могу констатировать, что все мы находимся в атмосфере сумасшедшего дома. В нас набито столько утопизма, максимализма, что дальше идти некуда. Мы, прежде чем строить центральную организацию, должны дать друг другу амнистию: раз и навсегда забыть прошлое. <…> Мы все делали ошибки и все виноваты».

В 1924 году выходит его брошюра «Ленин-Ульянов», по случаю смерти этого хорошо ему знакомого по эмиграции человека, которого он называет «гением демагогии». «Его огромная энергия и работоспособность <…>, его деспотический характер, ненасытное честолюбие и упрямство и, наконец, его знание массовой психологии и, главным образом, слабых сторон рабочей массы — все это вместе взятое создало из Ленина редкий тип скромного на вид, но по существу чудовищного демагога», — пишет Лазарев. Однако больше Егора Егоровича интересует не фигура Ульянова, а осмысление большевистского режима, который он считает «социальной вивисекцией на обширном и могучем теле русского народа».

В январе-феврале 1931 года в Праге прошла политическая конференция, которую открывал Егор Егорович Лазарев. «Тяжело нам всем осознавать себя оторванными от нашей родины, дававшей смысл нашей жизни и деятельности. Тяжело видеть нашу родину, тринадцать лет переживающей политический, экономический и культурный кризис, не имевший прецедентов в человеческой истории. Под видом коммунизма великий русский народ лишен самых элементарных прав. <…> Лозунг „Земля и Воля“, осуществленный Февральской революцией, ныне, после тринадцати лет советского „классового“ правления, снова стал заветным идеалом».

80-летие Егора Лазарева отмечалось всеми его соратниками. Он ушел из жизни 23 сентября 1937 года, на 83-м году жизни. Незадолго до кончины он писал: « … стою накануне путешествия по стопам моей супруги, с которой решил соединиться в местном крематории». Последняя воля Егора Егоровича была выполнена.

Литература

Андреев Н. Е. То, что вспоминается. Из семейных воспоминаний Николая Ефремовича Андреева (1908—1982). Таллинн, 1996.

Воспоминания. Дневники. Беседы. Русская эмиграция в Чехословакии. Составление и общая редакция Л. Белошевской, коллектив авторов. Прага, 2011.

Ёхина Н. А. Егор Егорович Лазарев: Из материалов к биографическому словарю российской эмиграции в Чехословакии // Российская эмиграция в 1920-е гг. в Праге: Мат-лы Всерос. науч.-практ. конф. Воскресенск, 2013.

Кускова Е. Д. Давно минувшее // Новый журнал. Нью-Йорк, 1958.

Лазарев Е. Е. Ленин-Ульянов. Прага, 1924.

Лазарев Е. Е. Моя жизнь: Воспоминания, статьи, письма, материалы. Прага, 1935.

Перский С. М. Швейцария на берегу Женевского озера: Веве, Монтре и их окрестности. Женева, 1896.

Фролова Е. И. «Если любишь Россию…». Егор Егорович Лазарев (1855—1937) // Осмысление судьбы: Историко-биографические очерки, публицистика. СПб., 2011

Шишкин М. Русская Швейцария. Цюрих, 2000.