Литературную деятельность начала как переводчица с польского и французского. В 1920 году эмигрировала в Эстонию, затем в Берлин и позднее в Париж. Плодотворно сотрудничала со многими эмигрантскими изданиями: газетами «Народное дело» (Таллинн), «Руль» и «Дни» (Берлин), «Волей России», издававшейся в Праге в 1920—1922 гг. и др. Рассказ «Догорающая жизнь»1 — одно из самых последних перед эмиграцией художественных впечатлений от жизни в Петрограде осенью 1920 года.
Августа Даманская
Догорающая жизнь
У меня гости. Сережа и Катя, дети умершего от сыпного тифа дворника при Доме Литераторов2. Мы соседи — Дом Литераторов по Карповке 19-а3, я — на той же Карповке, просто — 194.
С Сережей и Катей мы давние знакомые. Когда в Доме Литераторов жили Герман Лопатин5, С. А. Савинкова6 и В. Мукосеев (теперь профессор политехникума в Иванове-Вознесенске)7 — я бывала частым гостем в густом, уютном садике. И с Катей, и Сережей мы вели тесную дружбу. Семья их тогда была многочисленна: бабушка, широкая, ласковая, улыбающаяся. Молодая, миловидная, черноглазая мать. Обе они стирали на Дом Литераторов. Отец очень серьезный, и начетчик8, и богомолец, радел о порядке, в летние вечера поздно сидел на лавочке под березами и говорил — цитатами из Старого и Нового Завета. Был еще совсем маленький, грудной, и наконец гордость семьи — Леля. Гимназистка. В сером деревянном флигелечке из двух комнат с кухонькой дотянула до пятого класса, шла одной из первых учениц, и от постоянного чтения глаза были изумленные, рассеянные, нездешние. Прибегала за книжкой, шепотом благодарила, вспыхивала и убегала. Для этой тоненькой прелестной девочки было у всех одно только слово: «Вот…» И не договаривали всего нежного и милого, что теплилось для нее в сердце.
В дни первого выступления большевиков от разрыва сердца умерла бабушка. В высокую стену дома, под которым ютился деревянный флигелек, вонзилось несколько пуль. Матери пришлось уже работать за двоих. Пропало молоко. К осени не стало маленького, грудного. Через год пошли пухнуть от недоедания ноги у отца, а там сыпной тиф, и просторнее стало в двух комнатках с кухней.
Однажды в сумерки мать — мы встречались почти каждый день у ворот, в кооперативе, в очереди — как-то странно, торопливо шмыгнула мимо меня. Я окликнула ее. Она остановилась с явной неохотой. Помолчала на мой вопрос и вдруг, сразу выплеснула:
— Мы с Лелей в чайную поступили… Теперь легче будет…
И все глядя в сторону, мимо:
— Что же с голоду помирать?..
Я узнала дальше: чайная у Тучкова моста, для матросов…9 Полное продовольствие и паек… Что-то такое прозвучало в ее голосе, отчего она быстро опустила голову. Я отвернулась и пошла к себе.
Долго я не встречала ни мать, ни Лелю. Они заняты были в чайной целые дни. В одно воскресное утро — это было осенью 1920-го года — Леля встретилась мне на Карповке с кульком. Очень спешила, остановилась и рассказала: дела по горло, трудно и не очень сытно, продукты гнилые, и вообще…
Она покраснела и отвернулась.
— Что?
— Народ такой… знаете…
И, махнув рукой, сообщила: Сережа и Катя в трудовой школе. Там же, куда раньше ходили, в Петропавловское городское училище10, но теперь туда перевели всех из Константиновской гимназии11 и других, и учителей туда же, и вот «единая трудовая школа»12.
— Окрошка13, — добавила она с умной улыбкой, очевидно, повторяя с чьих-то слов. Держала она себя увереннее, говорила тверже, и глаза уже были не далекие, а здешние, совсем здешние.
Я заходила несколько раз в деревянный флигелек. В классные часы. Дети один, другой — всегда кто-нибудь дома. Отчего? Холодно. Дров нет в школе — сказали, что можно не приходить. Только завтракать ходили туда. Или — ремонт, потолок обвалился. Или праздник. Занятий нет. Праздников много14. Дети смешно коверкают имена святых: Люксембург и Либкнехт15, Интернационал, представители иностранных рабочих делегаций…
Катя — ничевушка16. Неумная, неясная, и глаза — на одном бельмо — всегда прячет. Маленькое, кругленькое животное с желудком. Если говорит, то лишь о том, чем кормили в школе… Но Сережа — к этому сероглазому с чудесно выгнутыми ресницами бледному мальчику у меня влеченье — род недуга17. Он на год старше сестры, ему двенадцать лет, и перечитал он уже все мало-мальски доступные ему книги из моей библиотеки, Чехова, Тургенева, Гарина, читал «Жака» — Додэ18, и Диккенса, и многое другое. Приходит, берет книгу с полки, приносит обратно, ставит аккуратно на прежнее место. Последнее время — приходил реже.
— Керосину нет — по вечерам читать нельзя. Как темнеет — под одеяло… А днем, как-то так все… не знаю… То за обедом, то в очереди… Некогда…
Сегодня они у меня оба в гостях. Это прощальный обед. В квартире моей два градуса холода. Еще только половина октября. Дров нет. Я переезжаю на зимние месяцы в «Дом Искусств»19. Но сегодня я для званых гостей кухонными табуретами и вставными досками из обеденного стола растопила камин, развела плиту. У нас — пир горой. Пшенный суп, тот же, что по всем советским столовым всего Петрограда20, но заправленный двумя грибами и куском сливочного масла, и я вижу, и слышу, как раздуваются ноздри у Кати, она глубоко вздыхает. Гастроном.
Когда я приношу из кухни обваленную в черной муке, поджаренную на подсолнечном масле селедку, Катя быстро прижимается узкой грудкой к столу, и я вижу, как Сережа дергает ее под скатертью за юбку.
Я подхожу к буфету за тарелкой, и за моей спиной внятное, укоризненное:
— Ка-тя!
Потом у нас чай с искусственным медом21. Он пахнет керосином22. Мы получили его из кооператива «Дома Искусств», все состоящие в списке членов, и попеняли было на аромат, но примирились: «Пускай керосином — только бы сладко…»
Сахару в те дни не было ни у кого.
И вдруг Катя, уже раскрасневшаяся, уже с маслянистыми глазами, медленно, спокойно сообщила:
— У Лели теперь много сахару.
Звякнула ложечка о блюдце Сережи. Он сидел с опущенными глазами, багрово-красный, подбородок его дрожал. Я не спрашивала, догадываясь. И Катя, вкусно слизывая с ложечки надушенный керосином мед, подтвердила догадку:
— Она уже не с нами… Переехала к Степке… За совсем…
Сережа толкнул ее под столом ногою, задел носком меня и строго, убедительно добавил:
— Он на ней будет жениться. Это тот матрос, помните, что приходил — давно…
Я не могла вспомнить. Мне казалось: Сережа знал, что мне нечего вспоминать, но ему нужно было установить какую-то давность, прочность знакомства.
…Так… У тоненькой, гибкой, как былинка, Лели с васильковыми глазами теперь сахару вдоволь…
— Долго мы теперь с вами не увидимся — говорю. — Я на Мойку переезжаю, далеко…23 Уже весною, когда потеплеет, вернусь опять сюда… Что-то с нами будет со всеми до тех пор?
Я делаю попытку повернуть разговор на политическую тему.
Катя вытерла губы и равнодушно, видимо, повторяя слышанное много раз, промолвила: «Помрем» и сложила ручки на животике.
Сережа сказал больше. Задумчиво перебирая крошки черного хлеба и глядя на дотлевшие в камине головни:
— Я в чайную скоро поступлю мальчиком… Мне еще по годам в школе, но он… Степка попросил. Примут…
— А ученье?
Он пожал плечиками.
— Ну, какое там ученье… Я все позабыл за этот год, что раньше знал…
И, не поднимая головы, встал из-за стола. Я не удерживала их.
Холодно, неприветно было у меня в квартире.
Больше я Сережи не видела.
Когда я вернулась весною на Карповку, деревянный флигелечек при Доме Литераторов был пуст. Крышу снесло зимой снежной бурей.
Подготовка публикации и комментарии О. Репиной
1 Печатается по изданию: «Воля России» № 149. 10 марта 1921 г., Прага.
2 Неточность автора. Собственно Дом литераторов (1918—1922), организованный для материальной поддержки писателей, находился по адресу ул. Некрасова, 11 (до 1918 г. — Бассейная ул.).
3 По адресу ул. Литераторов (примыкает к набережной реки Карповка), 19а располагался не Дом литераторов, а Дом-общежитие писателей им. В. Ф. Голубева. Участок под дом в 1899 г. был передан по завещанию историка и журналиста В. О. Михневича Обществу Литфонда (основано в 1859 г.), здание строилось на деньги, полученные по завещанию инженера и предпринимателя В. Ф. Голубева. Строительство продолжалось с июня 1904 г. до мая 1905 г. В доме было 12 больших комнат, общая зала, библиотека, столовая, кухня, комната для прислуги. Цена за саму комнату была достаточно низкой. Отопление, электричество и стирка предоставлялись бесплатно. Здесь жили в разное время В. И. Засулич (с 1909 г. по 1919 г.), В. Фигнер, художник П. Н. Филонов (с 1919 г., умер от голода во время блокады в 1941 г.), литературовед Б. Л. Модзалевский. В 1960 г. здание отдано детсаду № 50.
4 Дом № 19 по ул. Литераторов построен в 1912—1913 гг. архитектором А. И. Зазерским для 2-го Петроградского общества по устройству постоянных квартир. В 1916 г. в квартире № 20 жила жена И. Е. Репина Вера Алексеевна с дочерьми Татьяной и Верой. С 1917 по 1922 гг. в квартире № 4 — писатель Е. Замятин, завершивший здесь летом 1921 г. роман «Мы». 21 мая 1921 г. на квартире Замятина состоялось знакомство М. М. Зощенко с Б. Пильняком.
5 Герман Александрович Лопатин (1845—1918) — революционер, политический деятель, член Генерального совета Первого интернационала, первый переводчик «Капитала» Маркса на русский язык. Жил в этом доме с 1913 г. «Он жил на Карповке, в „Доме писателей“, и был очень доволен обстановкой — „тихо, уютно, чисто, и садик свой“. С любовью показывал письменный стол, и ящички удобные, тут же полка с книгами, „а здесь чай себе готовлю“… Видно, свежа была еще радость своего угла: здесь он был у себя дома» (Е. Ю. Григорович «Г. А. Лопатин. Воспоминания 1909—1916 гг.». «Воля России», Прага, 1928).
6 Софья Александровна Савинкова (1852/1855—1923) — журналистка, драматург, мемуаристка. Литературный псевдоним — С. А. Шевиль. Родная сестра художника Н. А. Ярошенко, автора знаменитой «Курсистки» и не менее знаменитой картины «Всюду жизнь». Мать Б. В. Савинкова, руководителя Боевой организации партии эсеров. С 1920 г. жила в Варшаве, затем в Праге, в 1922 г. переехала в Ниццу.
7 Владимир Алексеевич Мукосеев (1879—?), с 1919 г. доцент кафедры «Наука о финансах», с 1921 г. экстраординарный профессор по кафедре «Прикладная экономика» Иваново-Вознесенского политехнического института (ИВПИ), учрежденного 6 августа 1918 г. Данные взяты в «Биографическом и библиографическом справочнике профессоров и преподавателей Ивановской государственной архитектурно-строительной академии». Иваново, 2001. С. 34.
8 Начетчик (устар.) — в христианстве мирянин, допущенный к чтению священных текстов в церкви или на дому у верующих; псаломщик.
9 Установить адрес данной чайной не удалось. Но известно, что на Петроградской стороне, где происходит действие рассказа, множество чайных появилось после призыва Совета рабочих депутатов 27 февраля 1917 г. к гражданам сделать пожертвования для их устройства с тем, чтобы накормить солдат. В таких заведениях можно было не только поесть, но и переночевать. Возле чайных стояли столики для добровольных пожертвований.
10 Имеется в виду основанная в 1709 г. школа при лютеранском приходе Святых Апостолов Петра и Павла (нем. St. Petri-Schule, с 1915 г. написание по-русски — Петришуле), с 1836 г. до 1918 г. — Главное немецкое училище при церкви св. Петра. Объединяло мужскую и женскую гимназии, реальное училище, приготовительные классы и элементарные трехклассные школы для мальчиков и девочек. Среди воспитанников: историк А. И. Михайловский-Данилевский, зодчие К. И. Росси, Н. Л. Бенуа, композитор М. П. Мусоргский.
11 Названа в честь великого князя Константина Константиновича Романова, представившего в 1900 г. Николаю II проект преобразования Женских Педагогических курсов в Женский Педагогический институт и открытия при нем гимназии, в которой полученные знания будущие педагоги смогут применить на практике. После одобрения проекта императором гимназия получила официальный статус «С. Петербургская Константиновская женская гимназия при Женском Педагогическом институте».
12 16 октября 1918 г. ВЦИК издал декрет «Об единой трудовой школе Российской Социалистической Федеративной Советской Республики», в котором, в частности, говорилось: «Всем школам РСФСР, состоящим в ведении Народного Комиссариата Просвещения, за исключением высших учебных заведений, присваивается наименование „Единая Трудовая Школа“. <…> Разделение школ на начальные, высшие начальные училища, гимназии, реальные училища, ремесленные, технические, коммерческие училища и все другие виды низших и средних школ упраздняется».
13 Здесь в переносном значении: смесь разнородных предметов, неразбериха.
14 2 декабря 1918 г. Совнарком принял постановление «О еженедельном отдыхе и праздничных днях». Нерабочими днями объявлялись: 1 января — Новый год, 22 января (отмечался день 9 января 1905 г.), 12 марта — свержение самодержавия, 18 марта — день Парижской коммуны, 1 мая — день Интернационала; 7 ноября — день Пролетарской революции. Кроме того, местные профсоюзы получали право устанавливать особые дни отдыха (но не более десяти в году).
15 Руководители коммунистического движения в Германии Роза Люксембург и Карл Либкнехт после их гибели 15 января 1919 г. фактически были канонизированы большевиками. Возможно, сыграло свою роль уподобление Р. Люксембург святой, сделанное поэтом И. Бехером в «Гимне о Розе Люксембург» (1919).
16 Ничевушка — ничтожный, ни на что не годный человек (Словарь русского языка XI—XVII вв. М., 1986).
17 Цитата из комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума», слова Репетилова, обращенные к Чацкому:
Пожалуй, смейся надо мною...
А у меня к тебе влеченье, род недуга,
Любовь какая-то и страсть,
Готов я душу прозакласть,
Что в мире не найдешь себе такого друга.
Выражение стало крылатым: так говорят о бессознательном пристрастии к чему или кому-либо.
18 Роман А. Додэ, написанный в 1876 г., имеет оригинальное название «Jack», поэтому правильным является перевод не «Жак» (Jacques), а «Джек». Это очень «диккенсовское» произведение французского писателя о трудной судьбе незаконнорожденного мальчика.
19 «Дом искусств» был создан в 1919 г. по инициативе К. И. Чуковского и М. Горького для организации литературных вечеров, художественных выставок, концертов. Одновременно был и жилым домом, в котором жили: А. Грин, О. Форш, В. Ходасевич, О. Мандельштам, Вс. Рождественский, В. Шкловский и др.
20 В мемуарах В. В. Стратонова, ученого-астрофизика, жившего в эмиграции в Праге, в главе «В Петрограде при большевиках. В 1920 году» об этом рассказывается так: «С питанием, однако, тогда обстояло и в Петрограде совсем плохо. Это был период, когда весь север России питался почти исключительно одним пшеном. Во дворце все четырнадцать дней моего пребывания пшено подавали два раза в день — и на обед, и на завтрак. Часто оба блюда состояли только из пшена: суп с пшеном и пшенная запеканка и т. п. При посещении знакомых я неизбежно наталкивался на пшено… Одним словом, тогда это было настоящей пшенной казнью египетской. Я слышал, что в это время здесь стала развиваться особая „пшенная“ болезнь, как следствие слишком однообразного питания».
21 Искусственный мед получают в результате кипячения сахара с кислотой.
22 Ср. у А. Платонова в «Чевенгуре» (1927): «Мед пах керосином, но все-таки съели его начисто».
23 Именно на Мойке и находился «Дом Искусств»: наб. р. Мойки, 59 (на углу с Невским просп.).