О родина моя, не имеющая морей, не слишком ли узок твой горизонт, тебе не хватает, пожалуй, шумных далей? Да, да, но могут быть шумящие просторы в наших головах; и если нельзя уйти в плавание, можно по крайней мере мечтать, бороздить широкий и высокий мир в полетах мысли; на свете еще хватит места для путешествий и больших кораблей.

Карел Чапек¹

«И порою простая гайка — верх формального совершенства»

Карел Чапек приехал в Англию по приглашению Пен-клуба, но для оформления командировки на столь долгий срок этого, видимо, было недостаточно. Решить финансовые проблемы помогло то, что в тот год в Уэмбли проводилась всемирная выставка технических достижений, которая привлекла всеобщий интерес, и Чапек отправился туда, чтобы написать о ней в газете. Выставка вызвала смешанные чувства: слишком много народу, некоторые достижения совершенно бесполезны. Но в английских инженерных шедеврах он увидел красоту:

«И прекраснейшие произведения британского изобразительного искусства — это локомотивы, пароходы, котлы, турбины, трансформаторы, такие странные машины с двумя рогами спереди, механизмы всякого рода, всевозможно вращающиеся, трясущиеся и стучащие чудовища, гораздо более фантастические и бесконечно более элегантные, чем праящеры в Естественно-историческом музее. Не знаю, как эти машины называются и для чего они служат, но они красивы, и порою простая гайка (этак фунтов на сто весом) — верх формального совершенства».

Технические достижения разных эпох и сейчас составляют гордость Великобритании, создаются специальные общества, которые оберегают и сохраняют это наследие. В интереснейшем музее внутри Тауэрского моста можно увидеть подъемный механизм; старинные паровозы и маленькие поезда-паровички, блестящие, покрашенные, смазанные до последнего винтика, позволяют проехать в Уэльсе и на севере Англии по таким местам, где не проложить современную железную дорогу. Потрясающее сооружение в музее Абердина — современная нефтяная платформа. Я уже не говорю об английских часах, автобусах, подъемниках и многом другом! Параллельно идет изучение старинных механизмов и строительных технологий, которые обнаруживаются в ходе раскопок, в том числе и римских времен.

Не только Англия

Просто удивительно, сколько удалось увидеть Чапеку всего за пять недель, сколько деталей он заметил — это был не только великолепный литератор, но и прекрасный, вдумчивый, внимательный наблюдатель. Описывая Дартмур с его болотистыми холмами, он вспоминает о месте действия «Собаки Баскервилей»: именно там Конан Дойл увидел местность, которая вдохновила его на создание образа Гримпенской трясины². Чапек упоминает и местную достопримечательность — tors, «гранитные глыбы, напоминающие алтари каких-то великанов или допотопных ящеров». Он нашел место в Бристоле, откуда «отправилась на Остров Сокровищ стивенсоновская Эспаньола», посетил Озерный край, где жил Вордсворт, много гаваней и соборных малых городков.

Написал он и об Уэльсе и Шотландии. Это особые части страны, у каждой свой парламент, а в Шотландии даже своя валюта, поэтому совсем некорректно будет говорить о них в очерке с названием «По Англии». Шотландцы и валлийцы нас не поймут…

Неожиданно выглядят «Письма об Ирландии». Это всего лишь две страницы, на которых объясняется, почему туда не удалось поехать: английские друзья Чапека его отговорили, и не без оснований. В Ирландии еще с 1916 года шел революционный процесс, недавно закончилась Гражданская война, Ирландия получила статус доминиона (Ирландское Свободное Государство). И все же жаль, что эта страница путешествия Чапека так и осталась ненаписанной.

Итак, вернемся в Англию и выберем темы, которые по-прежнему, «делают Англию Англией», и поговорим о Гайд-парке, о Кембридже и Оксфорде, об английской сельской жизни.

«Я сразу повеселел»

«…мне просто хотелось пойти на восток, чтобы быть поближе к родине, но я ошибся, пошел прямо на запад и очутился около Гайд-парка; это место называется Marble Arch, потому что там находятся мраморные ворота, которые никуда не ведут; я, собственно, так и не знаю, по какому случаю они там поставлены. Мне даже жалко их стало, и я пошел на них посмотреть и увидел парк. Там были толпы людей, и я помчался узнать, что случилось. А когда я понял, что тут делается, я сразу повеселел».

В моем первом путешествии в Англию был похожий эпизод, с той только разницей, что мы искали как раз Гайд-Парк. Мы с коллегами решили, что стоит пройти туда пешком, потому что по карте казалось, что из всех известных нам достопримечательностей Лондона эта самая близкая. Географически почти так и было, однако красивая, но небольшая карта Лондона нас подвела. Мы жили в двух шагах от Аксбридж-роуд, длинной магистрали, связывающей Илинг, бывший пригород, который входит в Большой Лондон, и Бейсуотер-роуд, идущую вдоль Гайд-парка. Расстояние почти 11 километров нас тогда не смущало: мы были молоды и энергичны. Но, как и Чапек, перепутали восток и запад, удалились километра на два от центра и увидели большой зеленый массив, но это были фермерские владения… Потом это расстояние мы уже не пытались пройти пешком, а ездили на автобусе, благо нам, студентам на стажировке, был выдан проездной на месяц. И увидев вдали Мраморную арку, сразу понимали, что центр совсем близко.

Что же заставило Чапека повеселеть? Конечно, Speakers' Corner, знаменитый уголок ораторов, где каждый может высказать свою точку зрения, попытаться в чем-то убедить собравшихся, прочесть проповедь, призвать к чему-то, выразить протест.

Традиция субботних и воскресных (а когда-то только воскресных) собраний в этой части Гайд-парка началась в 1855 году: здесь проходили митинги рабочих, выступавших против запрета на торговлю по воскресеньям, которое тогда было их единственным выходным. Но почему рабочие в 1855 году пришли митинговать сюда, а не на Трафальгарскую площадь, например? Могу предположить, что был выбран общественный парк, где народ собирался именно по воскресеньям. Кроме того, рядом находится хорошо известное лондонцам место публичных казней, поглазеть на которые приходило много народу.

Сейчас об этих страшных страницах английской истории напоминает треугольный островок прямо на проезжей части. Надпись гласит: Tyburn, Treeple tree. Тайберн — еще одна маленькая деревушка, влившаяся в структуру Лондона, а тройное дерево — это своего рода техническое усовершенствование: три вертикальных шеста, к которым сверху крепился треугольник, что позволяло одновременно повесить 24 человека (по восемь с каждой стороны). Активно пользовалась этим сооружением Елизавета I, безжалостно расправлявшаяся с католиками, хотя так казнили и воров, насильников и убийц. Это сооружение в народе получило прозвище three-leg mare (трехногая кобыла), а слово Тайберн стало синонимом смертного приговора. Так продолжалось почти до конца XVIII столетия, позже многие казненные за веру были объявлены великомучениками.

В конце 60-х XIX века здесь собирались чартисты, постепенно возникла традиция, о которой Верховный судья Седли написал: «Толерантность, которую, с одной стороны, проявляет закон к любому мнению и которая, с другой стороны, как ожидается представителями закона, будет проявлена всеми, кто против и даже активно против того, что слышит».

Кажется, что ораторам действительно предоставлена полная свобода, однако в правилах есть оговорки: например, запрещено агитировать в пользу чего-либо противоречащего английским законам, поэтому и здесь, хотя и очень редко, бывали аресты.

Чапек мастерски описывает ораторские выступления:

«Один необычайно оборванный джентльмен отстаивал консервативные общественные принципы, но он говорил на таком ужасном кокни, что я его совсем не понял; ему возражал эволюционный социалист, судя по всему — процветающий банковский служащий. Другая группа насчитывала всего пять слушателей. Она состояла из какого-то одноглазого человека в приплюснутой кепке, толстого армянского еврея и двух молчаливых мужчин с трубками. Одноглазый с ужасающим пессимизмом твердил, что „нечто есть иногда ничто“, тогда как индус отстаивал более радостную теорию, что „нечто всегда есть нечто“».

Мы стали свидетелями подобного в 1979 году. Сначала мы увидели человека, который читал что-то из Библии, а потом — чернокожего оратора, стоявшего на ящике с надписью «Марксист». Понять его было сложно из-за его страшного диалектного выговора. Но и вслушавшись, мы не нашли в его речи ничего от того марксизма, который преподавался тогда у нас в университете. При этом он пытался нас удержать, потому, наверное, что около него, кроме нас, стояло всего двое слушателей. Но чаще мы ездили к Гайд-парку, чтобы просто погулять. А еще по воскресеньям вдоль всей ограды со стороны Бейсуотер-роуд художники-прикладники торговали своими поделками и сувенирами, оригинальными и не слишком дорогими. Это ли не живое доказательство того, что протесты 1855 года в поддержку воскресной торговли увенчались успехом?

Удивительно, что традиция сильна и по сей день, хотя большинство людей для выражения своих взглядов пользуется соцсетями. А идея места, олицетворяющего демократию и взаимную толерантность властей и граждан, была перенесена в ряд других стран.

«Овечья проповедь»

Самым удивительным представляется последний пассаж Чапека о Гайд-парке, где путешественник «беседует» с овцами.

«В Гайд-парке за решеткой паслись овцы. И когда я на них посмотрел, одна, видимо, самая главная, поднялась и начала блеять. Я прослушал ее овечью проповедь и, только когда она кончила, отправился домой удовлетворенный, с просветленной душой, словно после церковной службы. Я мог бы сделать отсюда превосходные выводы насчет демократии, английского характера, жажды веры и прочего, но я охотнее оставлю весь этот эпизод в его первобытной красе».

В 1979 году никаких овец на этой территории не наблюдалось, и в какой-то момент показалось, что Чапек эту сцену просто придумал, но на самом деле он запечатлел малоизвестный исторический факт: с середины 1920-х по конец 1930-х гг. был специально организован выпас овец в лондонских парках, чтобы обеспечить естественные удобрения, прополку и аэрацию травы. Английский газон должен быть настоящим английским газоном!

Прежде всего вниманию овец были предложены самые крупные и престижные городские парки: Гайд-парк, Кенсингтонские сады и Клапэм Коммон. В отличие от газонокосилок, овцы не требовали бензина, ремонта и замены масла, а делали свое дело эффективно, поэтому в целях экономии начала 1920-х им было отдано предпочтение. В архивах можно найти старые фотографии, где овцы гордо шествуют по фешенебельным лондонским улицам или лежат в Гайд-парке на берегу пруда Серпентайн.

На эти услуги объявляли тендер, не оговаривая, откуда должны быть овцы. Выиграл контракт шотландский пастух Джордж Дональд. Он регулярно путешествовал со своими овцами и собакой из Абердина, примерно за 500 миль, что стало предметом обсуждения в Парламенте. Не с этими ли шотландскими овцами беседовал в 1924 году Чапек?

«Мраморные ворота, которые никуда не ведут»

Упомянутые Чапеком Мраморные ворота (Marble Arch) появились здесь в 1851 году, и история их примечательна, потому что изначально, в 1837 году, они были поставлены в другой части Лондона и вели в Букингемский дворец.

Георг IV, слывший покровителем искусств, в середине 20-х годов XIX века решил, что необходимо кардинально улучшить состояние Гайд-парка, Грин-парка и Сент-Джеймс парка и сделать их достойными влиятельной европейской столицы. В этот период Британия все еще жила воспоминаниями о победе над Наполеоном в битве при Ватерлоо, и, чтобы не отстать от традиции установления триумфальных арок, было решено таким же образом увековечить этот военный триумф.

Король повелел украсить небольшую аллею Конститьюшен Хилл, пролегающую между Гайд-парком и Букингемским дворцом, сразу двумя Триумфальными арками. Та, что находилась на выезде из Гайд-парка, должна была напоминать о герцоге Веллингтоне, дом которого находится поблизости. Описанная Чапеком арка из белого каррарского мрамора стояла рядом с дворцом со стороны улицы Молл, ее проект был создан в 1827 году Джоном Нэшем, любимцем Георга IV, архитектором, построившим Королевский Павильон в Брайтоне. Это была точная копия римской арки императора Константина, украшенная барельефами и статуей заказчика, короля Георга IV. Но в 1830 году тот умер, а новый король Вильгельм был не столь расточителен, и финансирование резко сократилось. Статуя короля оказалась на постаменте на Трафальгарской площади, ряд рельефов просто убрали.

Арка была поставлена у Букингемского дворца, который в ту пору реставрировался и перестраивался как триумфальные ворота для королевы Виктории. Работы были закончены как раз перед ее коронацией в 1837 году, и она стала первой монаршей особой, постоянно проживавшей в Букингемском дворце. В 1840 году состоялось бракосочетание Виктории, потребовалось расширение дворца, и двор, проездом в который служила арка, был перекрыт новым восточным крылом. Мраморная арка оказалась лишней: она закрывала ныне хорошо всем известный по фотографиям балкон, да и вообще не вписывалась в ансамбль.

В результате она была перевезена к Гайд-парку, по-видимому, для того, чтобы снова оказаться в паре с аркой Веллингтона, установленной на другом углу парка (Гайд-парк-корнер) молодым архитектором Децимусом Бертоном в 1827—1828 гг. Сначала ее украшала огромная статуя Веллингтона, но после его смерти было принято решение о перемещении памятника в другое место. Потом и сама арка Веллингтона была несколько передвинута и развернута, чтобы не мешать движению транспорта, и уже в царствование Эдуарда VII, в 1912 году, наверху была воздвигнута триумфальная квадрига с ангелом мира. Вот так путешествовали две знаменитые арки Гайд-парка.

В Гайд-парк-корнер находится дом герцога Веллингтона Эпсли-хаус, ставший в 1947 году музеем. В 1979 году это был самый дешевый из платных музеев Лондона — всего 1 фунт! Там хранится коллекция картин и скульптур, часть из них военные трофеи, в том числе великолепная скульптура Кановы «Наполеон в облике Марса-миротворца».

Во время нашего давнего студенческого посещения разговорчивые, внимательные и очень душевные смотрители показали нам картину, где Веллингтон скачет верхом на лошади с обнаженной саблей. Увидев, что мы рассматриваем ее, смотритель спросил: «А вы заметили?» «Заметили что?» «Что тело от одного всадника, а лицо от другого». Как выяснилось, художник был уверен в победе Наполеона, поэтому начал рисовать его, но, поняв, что ошибся, стер лицо и поверх нарисовал лицо Веллингтона. Второй интересный эпизод ждал нас в другом зале. Мы почти все проходили гидовскую практику в Эрмитаже и тут, войдя в один из залов, увидели до боли знакомые малахитовые столики. Смотритель страшно воодушевился и пояснил: «Это особый экспонат, который был подарен герцогу Веллингтону русским царем Александром I в честь победы над Наполеоном. Это особый камень, называется малахит, и добывают его только на Урале, в России!» Когда мы признались, что мы как раз из России, он расплылся в улыбке и показал нам еще и орден Андрея Первозванного на синей ленте, пожалованный Александром I герцогу Веллингтону в 1815 году.

В 1925 году, после Первой мировой войны, недалеко от арки, посвященной победе над Наполеоном, был установлен Мемориал Королевской артиллерии, и весь Гайд-парк-корнер стал ассоциироваться с военной историей. В день памяти 11 ноября здесь проходят церемонии возложения венков.

В 1952 году Черчилль выбрал слова Hyde Park Corner в качестве секретного кодового слова, оповещающего о кончине короля Георга VI. Возможно, потому, что Гайд-парк-корнер был связан с несколькими печально известными событиями: там погиб, упав с лошади Роберт Пиль, там же четыре раза покушались на жизнь королевы Виктории. А может, причина в том, что Георг VI был Главнокомандующим вооруженных сил во время Второй мировой войны и символом борьбы Британской империи против нацистской Германии.

«Завтра еду в Кембридж и Оксфорд»

22 июня 1924 года Чапек написал Ольге Шайнпфлюговой: «Завтра еду в Кембридж и Оксфорд, потом вернусь в Лондон и поеду на запад, к морю и в Шотландию. Кончаю визиты, теперь буду жить ради себя и того, что увижу собственными глазами».

Чапек подробно написал о Кембридже, где на вполне обычных улицах вдруг стоят старинные здания, похожие на замки, например, колледж «…с четырьмя дворами, с парком за рекой, собственным собором, огромной средневековой трапезной, пятисотлетними балками и с галереей старинных портретов, еще более старинными традициями и еще более знаменитыми именами». Интересно, что ни одно название колледжей он не упоминает, но в этом описании мне увиделось сходство со знаменитым «Тринити», где учился Исаак Ньютон и где в саду можно увидеть ту самую (или весьма похожую) яблоню.

«Третий колледж — самый старый, четвертый прославился научными открытиями, пятый — спортивными рекордами, шестой — самой красивой часовней, седьмой — уж не знаю, чем, так как их не меньше пятнадцати, я их все спутал».

По всей видимости, у Чапека были в Кембридже знакомые или друзья: его приглашали на торжественный обед в одном из колледжей, он общался со студентами. Он отметил красоту лужаек и внутренних дворов этих храмов науки, прекрасную архитектуру, портреты знаменитостей, которые здесь учились. Но обратил он внимание и на большое количество строгих правил и запретов, на серьезную дистанцию между профессорами и студентами, а также между выпускниками и новичками, на закрытость этого мира. Упомянул он о несчастном подопытном кролике, ставшем жертвой научных исследований, хотя у него тоже есть душа, «ушастая душа».

Тонко и иронично затронул Чапек и тему вечного соперничества двух самых знаменитых университетов Англии.

Связь Оксфорда с Прагой имеет давнюю историю. Большое влияние на Яна Гуса оказали труды профессора Оксфордского университета Джона Уиклифа. Гус перевел на чешский его книгу «Триалог» и способствовал ее распространению. После приговора Констанцского собора и сожжения Гуса останки Уиклифа были эксгумированы и тоже сожжены вместе с его книгами.

Оксфорд старше Кембриджа³. В Кембридже студенты и ученые оказались в результате ссоры между университетом в Оксфорде и горожанами и основали новое учебное заведение.

Для меня первым из них стал Оксфорд, город дремлющих шпилей. Нас привезли туда на экскурсию, и после огромного, разнородного и иногда хаотичного Лондона мы оказались в царстве сливочно-бежевого камня, в городке, где была написана знаменитая «Алиса в стране чудес». Нам показали Крайст-Черч и сад, который стал прототипом сада Королевы в «Алисе». Калитка в него маленькая, и это создает ощущение невозможности проникнуть внутрь — сказка совсем рядом, но дверь в нее закрыта… Пожалуй, будь Льюис Кэрролл жив во времена Чапека, они бы точно нашли общий язык: оба любители превращений, парадоксов и странностей, которые оказываются реальностью, и реальности, которая похожа на сказку.

А в Кембридже я почувствовала не только нарядность и причудливую красоту колледжей, но расслабленность «золотого полдня», когда сидишь на склоне речки Кэм, а мимо медленно проплывают лодки, которыми управляют с помощью шеста. Пантинг — особое искусство, им владеют многие студенты, потому что подрабатывают этим.

Что же изменилось за годы, отделяющие нас от времени визита Чапека? Значительно увеличилось количество колледжей, они стали несколько демократичнее. Новые колледжи уже не похожи на замки, но все же сохраняется основной принцип: в середине двор-сад, куда выходят окна комнат. Теперь здесь на каникулах сдают комнаты туристам и участникам конференций — так можно почувствовать себя настоящим студентом Кембриджа. Живешь там, завтракаешь в огромной студенческой столовой и на той же территории ходишь на конференции, а в перерывах любуешься замечательным английским газоном, гуляешь по саду и вдыхаешь особый кембриджский воздух.

Часто организаторами научных мероприятий выступают не колледжи, а сторонние организации, арендующие у них помещения. Все три конференции, которые я посетила в разные годы, были организованы Британской ассоциацией славянских и восточно-европейских исследований. В 2018 году мой доклад был посвящен сложной литературной судьбе книги российского богемиста И. В. Инова о Яне Верихе и Освобожденном театре⁴.

Отдельно хочется упомянуть о вахтерах, хотя их внешний вид и манера общения как-то не вяжется с этим словом: безупречные белые рубашки, галстуки с эмблемой колледжа, прекрасная грамотная речь, готовность помочь, обязательно шутливая манера общения, но при этом строгость, когда это нужно.

Особое очарование Кембриджу придает река и дивные парки, переходящие один в другой, поэтому поход пешком от современных колледжей до центра Кембриджа можно даже медленным шагом проделать за 15—20 минут, если еще и останавливаться и фотографировать.

В центре ты уже в мире старинных колледжей, во многие из них вход с улицы Кингс-парад. Здесь достопримечательности следуют одна за другой. Вот знаменитый красавец Кингс Колледж, ни одна классическая открытка Кембриджа без него не обходится. А вот Крайст, в трапезной портрет его основательницы Маргарет Бофорт, а также знаменитых выпускников, среди которых Джон Мильтон и Чарльз Дарвин.

У выхода из Кингс два голубых медальона. Это английская традиция — отмечать дома и объекты, связанные с историей и великими людьми. На одном написано «Маленькая Германия». Здесь во времена Генриха VIII, запрещавшего лютеранство, была таверна «Белая лошадь», где обсуждались книги Лютера. На второй табличке имя Алана Тьюринга, гениального математика, криптографа и логика, учившегося в Кингс с 1931-го по 1934 год.

А если повернуть за угол и пройти немного, придешь в паб «Орел», называвшийся сначала «Орел и дитя», как в Оксфорде. Здесь частенько отдыхали и обсуждали научные вопросы молодые ученые, которые в 1953 году открыли структуру ДНК и произвели революцию в биологии — этот паб просто был ближайшим к их лаборатории. Там и сейчас всегда много народу и подают десерт с шоколадной ДНК в виде украшения.

При всей парадности Кембриджских колледжей их парки и зеленые лужайки напоминают о сельской Англии, больше всего привлекавшей Чапека.

«Где найти поэтические слова, чтобы изобразить тихую, зеленую прелесть английской деревни? Я побывал на юге, в Сэррее, и на севере, в Эссексе; ходил по дорогам, окаймленным живыми изгородями, настоящими живыми изгородями, которые делают Англию настоящей Англией, ибо они ограничивают, но не стесняют».

И в заключение Чапек обратился к тому, что действительно является отличительной чертой Англии и английского стиля жизни.

«Английский дом — это теннис, горячая вода, гонг, зовущий к обеду, книги, газоны, изысканный комфорт, сложившийся и освященный столетиями, свобода детей и патриархальность родителей; гостеприимство и формы приличия, удобные, как халат; короче говоря, английский дом — это английский дом, и я нарисовал его на память вместе с кукушкой и кроликом; здесь живет и пишет один из умнейших людей в этом мире⁵, а снаружи кукует кукушка по тридцать раз подряд. И на этом я заканчиваю сказку о самом прекрасном, что есть в Англии».

1 «Письма из Англии» цитируются по: Чапек К. Собр. соч. в 7 т. Т. 5. М., 1976. С. 59—134.

2 Чапек интересовался жанром детектива, в том же 1924 г. написал прекрасное эссе «Холмсиана, или о детективных романах» // Карел Чапек. Об искусстве. Л., 1969. С. 198—210.

3 В «Кентерберийских рассказах» Дж.Чосера, созданных между 1387 и 1400 гг. упоминается clerk of Oxenford (в значеним «студент Оксфорда»).

4 Ионов И. Ян Верих. М., 1971. Книга вскоре была запрещена, тираж уничтожен, сохранились редкие экземпляры. Перевод на чешский (Ionov I. Jak to všechno bylo, pane Werichu? Praha, 1992) вышел только после Бархатной революции.