История борьбы против советской власти в ходе Гражданской войны широко освещается на страницах журнала «Русское слово» — это было дело прежде всего военных: офицерства, казачества, юнкеров. Не так эффектна и действенна была позиция большинства гражданских лиц, хотевших жить и работать в человеческих условиях, не опасаясь за себя и своих близких. Прозорливые поняли, к чему все идет, и успели уехать из России заранее. Но многие или не имели такой возможности, или считали, что в трудный час надо быть вместе со своей страной¹. «При всякой смене режима, при всякой политической катастрофе, — писал профессор Н. К. Кольцов² после революции, — Институты (научные. — С. Ф.) обязаны всеми силами продолжать свою работу, чтобы избежать гибельного перерыва научных исследований, который неизбежно приведет к распаду и надолго остановит развитие науки в стране»³. Никто, однако, тогда и подумать не мог, что этот трудный час будет длиться десятилетия!

Если к бытовым проблемам большинство уже привыкло за последние предреволюционные годы, то моральный гнет был еще новостью, к нему трудно было адаптироваться. Весьма показательны в этом смысле поздравления, которыми обменивались ученые на новый 1918 год. «Поздравляю Вас с Новым годом и желаю всего лучшего, — писал из Севастополя в Петроград академик-зоолог В. В. Заленский. — Знаю, что это только поздравительная формула и что ждать лучшего в настоящее время я, по крайней мере, не могу. На меня нападает отчаянье вследствие неприглядной мерзости, которая мне кажется в перспективе. Ни одного светлого луча для России. <…> Едва ли теперь кого-нибудь может интересовать судьба человека, работавшего всю жизнь мозгами, а не мозолями. Последние теперь в большой преференции. Если так пойдет далее, то мы обратимся в табун ломовых лошадей»⁴.

«Простите, что так долго не писал, — так начиналось новогоднее письмо зоолога-гистолога А. А. Заварзина⁵ из Перми в Петроград в январе 1918 года. — Уж очень гнусно на душе! Поздравляю Вас (впрочем, можно ли теперь поздравлять?) с Новым Годом, и так как в прошлом году мы пережили все самое новейшее до социализма включительно, то позвольте пожелать чего-нибудь старенького. Итак, самые худшие опасения сбылись. России нет. Вместо нее огромная куча каких-то уродливых экскрементов, и выработать себе модус вивенди и найти свое место в этой куче, словом, самоопределиться, чрезвычайно трудно. Живу в безвоздушном пространстве, измучиваю себя очередной повседневной работой, и так день за днем проваливается куда-то к чертовой матери под хвост. Впрочем, пока еще бодрюсь и инстинкт жизни сохраняю, что будет дальше — не знаю»⁶.

После официального начала красного террора (постановление СНК РСФСР от 5 сентября 1918 года) многим стало понятно, что речь идет не просто о тяготах жизни при новой власти (в крупных городах европейской России ситуация приближалась к катастрофической уже в 1916—1917 гг.), но что большевики сознательно проводят политику борьбы против «классовых врагов», в число которых автоматически попало большинство представителей культурного слоя страны. Более того, насилие все чаще оборачивалось именно прямым уничтожением не только активно несогласных с сутью и методами установившегося режима, но даже подозреваемых в таком несогласии. Орган этих бессудных расправ, Всероссийская чрезвычайная комиссия, был создан уже в декабре 1917 года. Вопрос об эмиграции стал насущным не в последнюю очередь и для ученых: некоторые уехали, некоторые были высланы, многие остались.

Закономерно, что для нескольких поколений русской интеллигенции, к которой принадлежали в том числе и ученые-биологи, октябрьский переворот 1917 года стал чертой, разделившей жизнь надвое и разлучившей многих друзей и коллег — кого надолго, кого навсегда.

Ученые — не самые заметные члены культурного социума. Промышленники, банкиры, художественная элита всегда были много известнее и понятнее для обывателя. Однако, лично принадлежа к ученому сословию и долгое время занимаясь историей его видных и незаметных российских представителей⁷, я и в этот раз хочу представить читателям историю именно этого сегмента первой волны русской эмиграции: зоологов, оказавшихся вне родины после событий осени 1917 года.

В книге П. Е. Ковалевского о зарубежной России упомянуто, что общее число ученых, покинувших отечество после 1917 года, превысило тысячу⁸. Очевидно, что речь в этой публикации шла только о сохранившихся в профессии, а это удалось далеко не всем эмигрантам.

Наука русского зарубежья — тема настолько широкая, что реально осветить ее можно только в солидной коллективной монографии. Поэтому логично, что содержание данных статей сужено до описания судеб избранных представителей сообщества российских зоологов-эмигрантов⁹.

Не так давно в России был издан увесистый том энциклопедического словаря под названием «Биология в Санкт-Петербурге 1703—2008»¹⁰. Понятно, что в него попали далеко не все даже известные ученые, работавшие в культурной столице Российской Империи, советской России, Советского Союза, а потом снова России. Однако качественные биографии ученых, собранные в этом издании, позволяют хотя бы приблизительно оценить масштаб потерь отечественного научного сообщества (на примере биологов) после 1917 года. Это были прямые потери (гибель от рук новой власти)¹¹ и непрямые — утрата активно работавших ученых, выбравших, часто не по своей воле, отъезд на чужбину вместо жизни (а на самом деле — скорее, смерти) в стране Советов.

Среди приблизительно 250 биологов-петербуржцев подходящего возраста (на момент 1917 года) около 10 % уехало (бежало) из страны за первые шесть лет советской власти, столько же было убито преступным государством в 1936—1941 гг. Можно думать, что пропорции эмигрантов и безвинно убитых были сходны во многих культурных центрах бывшей Российской Империи. При этом надо понимать, что существенное число как эмигрировавших, так и погибших на родине просто не успели стать известными учеными и, следовательно, не попали в этот внушительный том. Вероятно, не будет натяжкой считать, что доля покинувших родину биологов приближалась к 15—20 % от их числа на 1917 год.

Героям этой статьи «повезло» — они разными путями оказались вне советской России и как минимум сохранили себе, а часто и своим близким, жизнь. Правда, как читатель увидит дальше (в следующих частях статьи), не все из них смогли состояться как ученые вне России, чему было множество объективных и субъективных причин.

Специфика биографического жанра в контексте персональной истории российского зарубежья последнее время не раз дискутировалась в литературе¹². Исследования в этой области могут быть весьма разноплановыми. Конечно, они должны предполагать соблюдение научной беспристрастности и попытку отделения реальности от мифов и минимизацию невольных или сознательных ошибок, бытующих как в мемуарной и научной литературе, так иногда даже в архивных материалах¹³. «Если автор исторических воспоминаний неверно истолковывает изложенные им факты, — это еще полбеды, читатель может прийти к собственным выводам. Но плохо, когда изложенные события не соответствуют тому, что было в действительности»¹⁴.

Мне лично было интересно выяснить в том числе и отношение уехавших ученых к происходившему в России¹⁵, понять, что превалировало при решении вопроса об отъезде: неприятие новой власти как таковой, невозможность продуктивно работать и нормально жить или какие-то другие причины. Это, к сожалению, далеко не всегда удается сделать¹⁶. Кроме того, чаще всего это был комплекс причин, среди которых бытовые были весьма актуальны и тесно переплетались с остальными. Примерами этого полны письма и дневники того времени, равно как и мемуары, посвященные первым годам советской власти.

Так, профессор Ю. А. Филипченко¹⁷ (не покинувший родину) писал в дневнике зимой 1918/1919 года: «В городе сплошная эпидемия сыпного тифа и полное отсутствие продуктов. <…> Организуются и посылаются продовольственные отряды. Мы записались в два, но как-то и что-то они привезут, да и что вообще с нами будет? <…> Электричество горит теперь только с 8 до 11 вечера, остальное время освещаемся лампадным маслом <…>. В целом ряде квартир замерз водопровод, и нечистоты из клозетов льют прямо на двор у самого нашего входа <…>. Трамы почти всю неделю не ходят, электричество горит плохо. Говорят — грозит полная остановка водоснабжения. Все чаще и чаще встречаешься с людьми, которые решили ждать до лета, а там, если не будет перемены, бросать все здесь и уезжать подальше в хлебные места <…>. На заводах — особенно Путиловском — начинаются брожения. Говорят, были демонстрации с плакатами „Не хотим Ленина с кониной, хотим Николая со свининой“. Рабочим уже обещано в день по ½ фунта хлеба экстра, однако в виду прекращения железнодорожного движения и тем самым мешочничества на 3 недели, это едва ли разрешит надвигающуюся на нас угрозу голода. Жутко!»¹⁸

После революции и во время красного террора и Гражданской войны люди часто бежали на Юг и оттуда во Францию, в Чехословакию и на Балканы или на Восток (через Сибирь) — в Китай, Японию, а оттуда или в Европу, или в США. Ставшая независимой Финляндия давала шанс попасть в Скандинавию и Германию, а Прибалтика — в Польшу и далее по всей Европе и в Англию.

Среди героев этой статьи ученые-зоологи, которым в 1917 году было от 28 до 55 лет. С некоторыми из них я уже знакомил читателей «Русского слова». Это были люди, оказавшиеся за пределами России совершенно разными путями: от ушедшего зимой 1922 года пешком в Финляндию профессора К. Н. Давыдова¹⁹, выехавшего по поддельным документам в Эстонию (1921) магистранта Б. Ф. Соколова²⁰ до эвакуировавшегося из Новороссийска (1919) С. С. Чахотина²¹ и высланного на «философском пароходе» (1922) профессора М. М. Новикова²². Б. П. Уваров и В. М. Шиц, собственно, специально и не покидали Россию, так как в конце 1917 года жили и работали за ее пределами — в Грузии (Уваров) и во Франции (Шиц)²³. Однако к 1923 году разными путями все герои этой статьи оказались на Западе. Там — в Англии, Франции, Германии, Швейцарии, Сербии, Чехословакии и США — почти всем им предстояло прожить остаток жизни, а часто и ее бóльшую часть. Их судьбы представляют полный спектр возможной научной карьеры в эмиграции — от более чем успешной до полностью несостоявшейся.

Одним из научных институтов на Западе, в работе которого русские ученые-эмигранты принимали активное участие после 1917 года, был, по-видимому, Пастеровский институт в Париже и его отделения в разных странах²⁴. Это вполне понятно, так как с 1888 года, когда там утвердился И. И. Мечников²⁵, в институте постоянно работали ученые-биологи из России. Российская эмиграция во Францию была самой многочисленной.

После октябрьского переворота одним из первых среди биологов в Париже появился Сергей Иванович Метальников (1870—1946), несколько раз работавший в Пастеровском институте еще при Мечникове²⁶. Известный отечественный биолог, выпускник ИСПбУ, Метальников родился 23 апреля²⁷ 1870 года в Симбирской губернии, в семье потомственного дворянина. Его биографии посвящены несколько моих статей²⁸, поэтому я лишь вкратце, как и для остальных протагонистов, остановлюсь на российском периоде жизни и научной деятельности этого ученого.

В ИСПбУ Сергей Иванович специализировался в Зоотомическом кабинете и начал исследовательскую работу под руководством академика А. О. Ковалевского²⁹, одним из немногих учеников которого в Петербурге он был. Определенное влияние (в смысле выбора направления ряда исследований) на Метальникова оказал протозоолог (специалист по одноклеточным организмам), тогда еще приват-доцент В. Т. Шевяков³⁰, под руководством которого Метальников начал свою научную деятельность в Особой зоологической лаборатории Академии наук (ОЗЛ)³¹. Параллельно Сергей Иванович работал, еще будучи студентом, и в Биологической лаборатории профессора П. Ф. Лесгафта³².

Окончив университет, Метальников, оставленный на два года для подготовки к профессорскому званию при ИСПбУ, поработал в Зоологическом институте Гейдельбергского университета у протозоолога профессора О. Бючли (1897), на Русской Вильфраншской зоологической станции (1895) и дважды (с октября 1897-го по январь 1898-го и с ноября 1898-го по апрель 1899 года) на Неаполитанской зоологической станции. После этого он стажировался у Мечникова в Институте Пастера, а по возвращении поступил в ОЗЛ. В этой лаборатории Метальников состоял штатным лаборантом с 1901-го по 1910 год. Кроме того, он активно работал в Биологической лаборатории П. Ф. Лесгафта (с 1900 года как член совета лаборатории), преподавал (с 1902 года) на курсах воспитательниц и руководительниц физического образования (Лесгафтовских), на Высших женских (Бестужевских) курсах, где был избран профессором зоологии в 1911 году. Значительное время Метальников посвятил работе в Институте экспериментальной медицины, в качестве стажера проводил исследования в лабораториях Н. О. Зибер-Шумовой (1856—1916) и М. В. Ненцкого (1847—1901).

Помимо научной и преподавательской деятельности Метальникова всегда волновали общефилософские вопросы бытия и, в частности, проблема бессмертия. В период работы в Биологической лаборатории Метальников стал масоном³³. Он вел активную общественно-научную деятельность: сотрудничал с популярными научными изданиями; был редактором отдела журнала «Природа», главным секретарем «Санкт-Петербургского Биологического общества», организованного при его участии в 1912 году.

Начав свою научную карьеру как зоолог-физиолог, Метальников в 1900—1908 гг., как уже отмечалось выше, неоднократно работал в лаборатории профессора Мечникова в парижском Институте Пастера. Эта работа определила его интерес к новому направлению научных изысканий — иммунологии. После смерти Лесгафта в 1909 году Метальников возглавил Биологическую лабораторию, где развернулись его работы по сперматотоксинам, иммунитету у насекомых и физиологии пищеварения у инфузорий, а также изучению условно-рефлекторного механизма иммунных реакций (1909—1916). В эти же годы он был избран заместителем директора Высших лесгафтовских курсов. То есть к моменту революционных событий 1917 года профессор Метальников был уже состоявшимся ученым (магистерская диссертация была защищена им в 1908 году), имевшим значительный вес среди коллег-зоологов и определенную международную известность. Однако он хорошо понимал, что при новой власти все это может ему «не пригодиться».

Летом 1917 года Сергей Иванович писал своему другу профессору Ю. А. Филипченко: «Конечно, у меня слишком много связей с Петербургом и Биологической лабораторией, и я не знаю еще, смогу ли порвать эти связи <…>. Дело в том, что мои финансовые дела при новом республиканском или даже социалистическом строе могут значительно измениться, да уже изменились <…>. Пока я оставил решение этого вопроса до осени. Вообще очень трудно сейчас загадывать. Может быть, я уеду даже в Америку, в Рокфеллеровский институт, где я мог бы продолжать свою работу над туберкулезом. И об этом я думаю. Если в России воцарится вместо Николая II, Нахимкисы и Троцкие, то по всей вероятности, нам придется эмигрировать куда-нибудь. Кронштадт показал нам³⁴, что можем мы ждать от Советов рабочих депутатов, руководимыми такими деятелями как Рахья, Луначарский, Ленин и др.»³⁵

Захват власти большевиками Метальников воспринял как катастрофу. Сразу после октябрьского переворота, в ноябре 1917 года, Сергей Иванович уехал в Крым, где у него возле Аю-Дага было солидное имение Артек³⁶. В открытке своему другу и однокурснику по университету Н. Я. Кузнецову³⁷ он писал: «Милый и дорогой друг, Николай Яковлевич, вот уже 3 недели, как я в Артеке. Уехал из Петрограда, т. к. боялся, что проклятые бандиты-большевики перервут сообщение с Югом и я не буду в состоянии поехать к своим. Живем мы в Артеке. Здесь пока что очень спокойно, но людей почти не видим, о событиях узнаем дней через 10 после того, как они свершились»³⁸.

Однако и Крым скоро перестал быть спокойным местом. В конце января 1918 года Сергей Иванович писал в Петроград: «9-го в Ялту явились большевицкие суда из Севастополя и началось форменное сражение матросов и татар… 6 суток город бомбардировали с моря. Можешь себе представить, что испытывали все мирные жители. Теперь весь город находится во власти матросов и хулиганов-красногвардейцев. Очень мечтаем эмигрировать куда-нибудь: в Америку или Австралию. Но как это сделать!? Вот вопрос…»³⁹

Очевидно, профессору Метальникову было ясно, что из страны надо уезжать; когда — это был вопрос, связанный с обстановкой в Крыму. В Петербург он больше не вернулся. Ученый принял деятельное участие в организации Таврического университета, который открылся в Симферополе в октябре 1918 года, и какое-то время состоял там профессором⁴⁰. В 1919 году вместе с семьей через Константинополь Метальников уехал в Париж⁴¹, куда был приглашен директором Института Пастера профессором Э. Ру⁴² возглавить одну из лабораторий. В октябре 1920 года Сергей Иванович на месяц вернулся в Крым для участия в съезде ученых Таврии и чудом попал на французский дредноут «Вальдек Руссо», который последним ушел из Севастополя на Запад⁴³.

Во французский период своей жизни профессор Метальников стал одним из основоположников психонейроиммунологии. Он занимался изучением иммунитета беспозвоночных (прежде всего насекомых), связью иммунитета с деятельностью нервной системы, а также разработкой биологических способов борьбы с вредными насекомыми. По всем перечисленным направлениям исследований им были опубликованы многочисленные статьи. Среди них такие работы как «Роль нервной системы в иммунитете», «Использование микробов в борьбе против вредных насекомых», «Роль рефлексов для иммунитета», «Действие радиоактивных лучей на структуру микроорганизмов»⁴⁴.

Пока это было возможно (до 1940 года), профессор Метальников поддерживал переписку с некоторыми своими коллегами в СССР. Прежде всего это были ученые, вместе с ним работавшие в разных научных организациях Петербурга и несколько близких друзей еще по совместному обучению в университете. В письме профессору Н. А. Морозову от 14 марта 1926 года Метальников, например, сообщал⁴⁵: «Я работаю по-прежнему в Пастеровском Институте с увлечением. У меня есть там своя лаборатория, есть несколько молодых учеников, с которыми я живу и работаю душа в душу. Работа эта наполняет всю мою жизнь, и почти ничего не остается на другое. Сейчас мы работаем по вопросам иммунитета и пытаемся создать новую теорию иммунитета. В скором времени я пришлю Вам для Известий Научного Института Лесгафта⁴⁶, статью „Иммунитет как реакция защиты“, которая даст Вам некоторое представление о работе».

В начале 1930-х гг. эта тематика получила логическое завершение: «Через месяц я выпускаю книжку, которая представляет резюме всех работ, сделанных мною по иммунитету, — писал Сергей Иванович своему товарищу по ИСПбУ профессору М. Н. Римскому-Корсакову. — Пришлю ее Вам. Много всяких начинаний и планов новых работ, но, к сожалению, у меня слишком маленькая лаборатория и мало сотрудников, чтобы осуществить все эти планы. Да и старость приходит с ее недугами. Очень хотелось бы повидать Вас всех. Как жаль, что Вас не было на энтомологическом Конгрессе»⁴⁷. В работе «Биологические и психические факторы иммунитета» ученый отмечал: «Иммунитет представляет собой проблему не только биологическую и физико-химическую, но и психологическую. <…> Нельзя отрицать, что ослабление психических сил является не только результатом, но <…> часто и причиной различных заболеваний»⁴⁸.

Начиная с 1930-х гг. Метальников все больше внимания уделял проблемам эволюции и бессмертия. «Борьба против смерти» (1937)⁴⁹ и «Роль психических факторов в эволюции» (1940) — его последние крупные произведения.

Несмотря на постоянную работу до 1940 года и значительные доходы (в том числе несколько премий Парижской Академии наук), семья Метальниковых, как и большинство эмигрантов, жила весьма скромно. У Сергея Ивановича и Ольги Владимировны Метальниковых было трое детей. Хотя старшие, Анна (1897—1964) и Екатерина (1902—?), были уже замужем и жили отдельно, отцу приходилось им помогать. Помимо сына Сергея (1906—1981) в семье в это время жила теща, внучка Сергея Ивановича и сын его друга Николая Лосского⁵⁰. «Здесь масса русских эмигрантов (более 200 000) и нами начинают тяготиться, — писал Метальников своему самому близкому другу Н. Я. Кузнецову⁵¹. — …Темная сторона — это недостаток материальных средств. Приходится всегда думать о приработках и даже коммерческих предприятиях <…>. Семейство у меня огромное, а средств очень мало…»

Вначале, как у многих эмигрантов, у Сергея Ивановича были надежды на скорое возвращение в Россию, но они быстро рассеялись. В 1926 году он писал в Ленинград: «Я не знаю, почему Стрельников⁵² вывел заключение о моем намерении приехать на родину. По временам я скучаю, и мне очень хотелось бы побывать у вас, повидаться со всеми друзьями и близкими, но я понимаю, что это пока невозможно»⁵³. В 1930-е гг. в сфабрикованном НКВД деле о контрреволюционном движении в СССР профессор Метальников числился одним из эмигрантов, финансировавших антисоветское подполье⁵⁴. Несмотря на нелепость такого утверждения, путь на родину Сергею Ивановичу был заказан.

Профессор Метальников, несомненно, был не только видным, но и креативным ученым, он опубликовал около двухсот пятидесяти научных трудов (более половины — после 1917 года)⁵⁵, прежде всего в области сравнительной физиологии беспозвоночных, прикладной микробиологии и иммунологии. Некоторые из его работ открыли новые направления исследований и имели значительный потенциал для практического использования в промышленности и сельском хозяйстве.

В 1937 году он писал Римскому-Корсакову: «В последнее время я болел немного и очень переутомился. Теперь я усиленно работаю над применением микробов против вредных насекомых. Сейчас ставим большие опыты в разных частях Франции над вредными насекомыми на винограде, фруктовых деревьях и огородах. Результаты получаются очень хорошие, и я надеюсь, что этот метод будет применяться в скором времени всюду»⁵⁶.

Вместе со своими учениками профессор Метальников отбирал бактерии, патогенные для насекомых-вредителей (кукурузного мотылька, непарного шелкопряда, вредителей хлопчатника и т.д.); с использованием этих микроорганизмов были созданы бактериальные препараты, которые использовались во Франции и в других странах. Для проведения полевых испытаний Сергею Ивановичу приходилось выезжать в разные районы Франции, а также в Польшу, Германию, Венгрию, Сербию и Египет⁵⁷.

Работой Сергея Ивановича в области прикладной микробиологии перед Второй мировой войной активно интересовались в Германии и Соединенных Штатах Америки⁵⁸. «Получил приглашение в Америку, где очень интересуются этими работами, — писал Метальников Римскому-Корсакову в начале Мировой войны. — Возможно, что я уеду через месяц или полтора»⁵⁹. Если бы не война, вероятно, эти исследования ученого получили бы международную поддержку и имели бы значительный экономический эффект. Увы, этого не случилось.

Много позднее, в конце XX века, одно из семейств антимикробных пептидов, участвующих в иммунном ответе насекомых, было названо в честь первооткрывателя гуморального иммунитета насекомых метальниковинами⁶⁰. В знак признания заслуг ученого в 1993 году Международное научное общество по нейроиммуномодуляции учредило медаль имени Метальникова, присуждаемую за выдающиеся достижения в этой области⁶¹. 

В Париже у Метальникова было около ста учеников разных национальностей; многие из них впоследствии сделали карьеру в науке⁶². Среди учеников, оставшихся в советской России, наиболее известным стал И. Д. Стрельников, крупный специалист по эволюционной морфологии и физиологии животных и экологии насекомых.

Помимо научной работы в Институте Пастера С. И. Метальников активно участвовал в общественной жизни русской эмиграции во Франции. Он был одним из инициаторов создания Русской академической группы в Париже, участвовал в работе организованного там Русского народного университета, где читал лекции по биологии и медицине. Метальников был избран председателем Комиссии по вопросам о положении науки и ученых в России. Выступал ученый с докладами и в многочисленных научных эмигрантских ассоциациях: Обществе русских химиков, Научно-философском обществе, Христианском союзе врачей при Русском студенческом христианском движении, в Обществе русских врачей имени И. И. Мечникова⁶³. Входил профессор Метальников и в попечительский совет Русской зоологической станции Вилла-Франка (около Ниццы), который добился субсидий на ее поддержку от Чехословацкого правительства.

Во Франции Метальников был членом ложи «Северная Звезда» и активно сотрудничал с другими масонскими организациями, где неоднократно выступал с докладами: «Наука и мораль», «Бессмертие и эволюция смерти», «Материализм и мировая катастрофа»⁶⁴.

Сергей Иванович всю жизнь был общительным и отзывчивым человеком, до революции достаточно богатым. Многие его ученики и коллеги не раз пользовались его помощью. Поддерживал он соотечественников и живя во Франции. В 1927 году Метальниковым удалось приобрести небольшой участок земли недалеко от Тулона на Средиземноморском побережье. В доме, построенном там, как когда-то в Артеке, бывали коллеги и знакомые, там же семья пережила начало Второй мировой войны.

В 1939 году, накануне войны, Сергей Иванович писал своему товарищу по Петербургскому университету М. Н. Римскому-Корсакову: «Я по-прежнему здоров и совсем не чувствую старости… и никогда у меня не было такого стремления к творчеству как теперь»⁶⁵. К сожалению, обстановка, создавшаяся в Институте Пастера в начале войны, не способствовала продолжению исследований Метальникова. Осенью 1940 года его лаборатория была закрыта, и он был отправлен на пенсию, что, конечно, сильно повлияло на его материальное и моральное состояние. По-видимому, к 1943 году психическое самочувствие Сергея Ивановича настолько ухудшилось, что он был помещен в клинику для душевнобольных в Медоне. Там он и скончался 27 сентября 1946 года⁶⁶. Похоронен профессор Метальников на русском кладбище в Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем.

До сих пор во Франции живут потомки (правнуки) С. И. Метальникова. Никто из них уже не говорит по-русски, хотя эти относительно молодые люди — Мария, София и Николай (сейчас в возрасте между 40 и 50) — помнят своего ученого предка⁶⁷.

Безусловно, во Франции Метальников был не единственным успешным эмигрантом-зоологом из России. Профессор К. Н. Давыдов, жизни которого мною был посвящен обширный очерк, опубликованный в «Русском слове»⁶⁸, также сделал весьма успешную научную карьеру во Франции. С точки зрения мотивов эмиграции, Давыдов представлял собою исключение: он мало обращал внимание на условия жизни и, похоже, был (по крайней мере, первые годы) вполне лояльным по отношению к новой власти. Основным мотивом эмиграции для него стала возможность соединиться с любимой женщиной, иначе, вполне возможно, он бы остался в советской России.

Достаточно успешным и известным биологом-эмигрантом стал во Франции и С. С. Чахотин⁶⁹. Правда, он жил там только с 1934-го по 1954 год. Один из немногих среди моих героев, он активно участвовал в Белом движении, хотя и не с оружием в руках⁷⁰. Но уехал ученый в Европу осенью 1919 года, задолго до победы большевиков в Гражданской войне, и на Западе неоднократно менял сферы деятельности, не занимаясь исключительно наукой.⁷¹

В своих политических пристрастиях Чахотин уже в 1920 году совершил крутой поворот, встав на позиции «сменовеховства». Его широко известная статья «В Каноссу» (1921) была положительно встречена большевиками и специально отмечена Лениным. Профессор Чахотин (хотя он не получил магистерскую научную степень и даже не сдал магистерских экзаменов, а следовательно, формально не мог занимать профессорскую должность)⁷² единственный из героев этой публикации вернулся в СССР (1958), но это, похоже, не принесло ему ожидаемого удовлетворения.

На словах, впрочем, Чахотин сохранил веру в торжество социализма на родине и, уже прожив в СССР семь лет, писал в воспоминаниях: «При всех переживаниях, во всех случаях, если я спрошу себя, я могу сказать: „Я остался социалистом“ <…>. Ничто не могло сбить меня с избранного мною пути <…> ни явные политические провалы, когда, казалось, шансы победы социализма рушились как в обеих мировых войнах, так и <…> в разгроме всех социалистических и человеческих принципов во время тридцатилетнего царствования Сталина <…>. Ни разочарование, когда приехав семь лет назад на родину, я должен был столкнуться с фактом тысячи затруднений и помех для борьбы за основные принципы реального насаждения у нас социалистической мысли и жизни»⁷³. Оставшиеся С. С. Чахотину (1883—1973) восемь лет жизни никак не подтвердили его веры в «светлое будущее» СССР. Встреча с родиной состоялось после 39 лет эмиграции, и ученый вернулся совсем не в ту страну, которая рисовалась ему издалека.

 

Продолжение в следующем номере

 

Иллюстрации к статье

1. С. И. Метальников — выпускник университета. СПб, 1896.

2. С. И. Метальников (крайний справа) со своими близкими друзьями: В. А. Чистович (Ковалевской) и Ф. Я. Чистовичем, а также Н. О. Зибер-Шумовой. СПб, 1907.

3. С. И. Метальников (в центре на переднем плане) — делегат ИСПбАН на Международном зоологическом конгрессе в Бостоне, США. 1907.

4. С. И. Метальников за работой в лаборатории. Петроград, 1917. Рисунок И. Б. Стреблова

5. И. И. Мечников и Э. Ру. Париж, начало 1900-х.

6. Главное здание Института Пастера в Париже. Начало 1900-х.

7. С. И. Метальников (стоит в центре) на Международной конференции по зерновым вредителям. США, 1930.

8. С. И. Метальников с братом Н. И. Метальниковым. Тулон, 1937.

9. С. И. Метальников. Париж, 1940.

10. Памятник на могиле С. И. Метальникова и его родственников. Русское кладбище Сен-Женевьев-де-Буа, Франция.

11. К. Н. Давыдов. Париж, 1947.

12. С. С. Чахотин. Париж, 1936.

 

1 Например, история «Тактического Центра», раскрытого ВЧК в Москве в 1919 г., в который входило более 20 ученых, приговоренных к расстрелу (среди них — профессора Н. А. Бердяев, А. А. Кизеветтер и Н. К. Кольцов); в 1920 г. после вмешательства А. М. Горького приговор был заменен на разные сроки заключения, в основном условные.

2 Николай Константинович Кольцов (1872—1940) — зоолог, экспериментальный цитолог, генетик; основатель Ин-та экспериментальной биологии, чл.-корр. ИСПбАН (1916), академик ВАСХНИЛ (1935); автор идеи клеточного цитоскелета и матричного синтеза хромосом.

3 Кольцов Н. К. Устремление в новую область науки // Природа. 2008, № 5. С. 68.

4 Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 1129. Оп. 1. Д. 110. Л. 7—8. Владимир Владимирович Заленский (1847—1918) — зоолог-морфолог и эмбриолог, выпускник Харьковского университета (1867), профессор Казанского и Новороссийского университетов, академик Императорской Санкт-Петербургской академии наук (ИСПбАН) (1897). Умер через десять месяцев в Севастополе.

5 Алексей Алексеевич Заварзин (1886—1945) — гистолог-морфолог, выпускник (1907) Анатомо-гистологического каб. и магистр зоологии (1914) ИСПбУ. Проф. Пермского ун-та (1917) и Военно-медицинской академии (1930), д-р биол. наук, академик АН СССР (1943) и АМН СССР (1944).

6 Архив семьи Заварзиных.

7 См.: Русское слово. 2013, № 2; 2015, № 2, 6, 11; 2016, № 2, 10; 2017, №3.

8 Ковалевский П. Е. Зарубежная Россия: История и культурно-просветительская работа русского зарубежья за полвека (1920—1970). Париж, 1971.

9 Большинство из них — выпускники Императорского Санкт-Петербургского университета (ИСПбУ), биографиями которых я занимался в первую очередь. О некоторых — К. Н. Давыдове, М. М. Новикове, Б. Ф. Соколове, В. М. Шице, С. С. Чахотине — я писал уже на страницах этого журнала и им будет в настоящей публикации уделено меньше внимания.

10 Э.И. Колчинский (отв. ред.). Научный Санкт-Петербург. Биология в Санкт-Петербурге 1703—2008. Энциклопедический словарь. СПб., 2011. 566 с.

11 В 1918—1920 гг. надо еще учесть и массовую гибель ученых просто от голода и холода.

12 См.: Бочарова З. С. Биографика в контексте персональной истории российского зарубежья // Берега. 2014. Вып. 18. С. 47—51 и ссылки на литературные источники, приведенные в этой статье.

13 ^ Фокин С. И. Биографии петербургских зоологов: Ошибки, мифы, реальность // Там же. С. 38—47.

14 Александров В. Я. Трудные годы советской биологии: записки современника. СПб., 1993. С. 2.

15 В целом понятно, что у подавляющей части интеллигенции оно не было позитивным. Активное участие в Белом движении или явные симпатии к его целям почти автоматически означали начало преследований после захвата власти и победы большевиков в Гражданской войне.

16 К счастью, большинство эмигрантов вели переписку с российскими коллегами; из нее иногда можно узнать мотивы и обстоятельства отъезда. Вообще, письма мне представляются одним из самых продуктивных источников как для биографики, так и для «широкой» истории.

17Юрий Александрович Филипченко (1882—1930) — зоолог, генетик, основатель петроградской генетической школы, выпускник ИСПбУ (1906), ученик В. Т. Шевякова.

18 Рукописный отдел Российской национальной библиотеки (ОР РНБ). Ф. 813. Д. 42. Сначала Филипченко

рассматривал вариант переезда на Украину, где он провел с семьей лето 1917 г., но с 1918 г. обстановка и там резко ухудшилась.

19 Константин Николаевич Давыдов: человек весны // Русское слово. 2016, № 2—4. С. 16—23, 16—21, 22—27.

20 Борис Соколов с берегов Невы. Жизнь как роман // Русское слово. 2015, № 2. С. 15—23.

21 Ангелы на земле не водятся — на ней живут люди // Русское слово. 2015, № 11. С. 14—19.

22 Михаил Новиков. Судьба странствующего профессора // Русское слово. 2013, № 2. С. 23—27.

23 Виктор Шиц — так прошла жизнь // Русское слово. 2016, №10, 11.

24 Ковалевский П. Е. Зарубежная Россия…

25 Впоследствии (с 1905) Илья Ильич Мечников (1845—1916), зоолог-эмбриолог и патолог, выпускник Харьковского университета (1864), почетный член ИСПбАН, нобелевский лауреат 1908 г., был вице-президентом института Пастера.

26 Я сознательно оставляю в стороне работавших в Институте Пастера бактериологов, врачей и микробиологов, среди которых были такие известные ученые, как А. М. Безредко (1870—1940), И. И. Манухин (1882—1958), С. Н. Виноградский (1856—1953) и Н. А. Добровольская-Завадская (1878—1954).

27 Здесь и далее даты до 1918 г. даны по старому стилю.

28 Фокин С. И. Разные судьбы: Петербургские зоологи-эмигранты // На переломе: Отечественная наука в конце XIX — XX в. // Нестор, № 9. Вып. 3 : Источники, исследования, историография. СПб., 2005. С. 236—254; Фокин С. И. Документы не горят — их просто не читают: Биолог С. И. Метальников (1870—1946) // Право на имя : Биографика 20 века: 8-е чтения памяти В. Иофе, 2010. СПб., 2011. С. 181—189; Фокин С. И., Телепова М. Н., Шаварда П. А. Профeссор С. И. Метальников и его парижский архив // Вопросы истории естествознания и техники. 2004, № 3. С. 110—123. Далее — Фокин С. И. и др.

29 Александр Онуфриевич Ковалевский (1840—1901) — зоолог-эмбриолог, основатель эволюционной сравнительной эмбриологии, выпускник ИСПбУ (1861), академик ИСПбАН (1890).

30 Владимир Тимофеевич Шевяков (1859—1930) — зоолог-протозоолог, один из основателей отечественной школы протозоологов, профессор ИСПбУ, Императорского женского педагогического института и Иркутского университета, товарищ министра народного просвещения России (1911—1917), член-корреспондент ИСПбАН (1908), выпускник Гейдельбергского университета (1889), ученик профессора О. Бючли.

31 В. Т. Шевяков с момента открытия ОЗЛ в 1894 г. до 1901 г. работал там лаборантом.

32 Петр Францевич Лесгафт (1837—1909) — анатом, врач, педагог; окончил Медико-хирургическую академию (1861); профессор Казанского университета (1869—1871), ИСПбУ (1884—1894), основатель Санкт-Петербургской биологической лаборатории (1893) и Лесгафтовских курсов (1896).

33 Серков А. И. История русского масонства. 1845—1945. СПб., 1997.

34 В начале марта 1917 г. в Кронштадте было убито около 200 кадровых офицеров флота во главе с адмиралом Непениным.

35 ОР РНБ. Ф. 813. Д. 421. Л. 56.

36 То самое, где в советское время был организован знаменитый всесоюзный пионерский лагерь.

37 Николай Яковлевич Кузнецов (1873—1948) — энтомолог, основатель отечественной физиологии насекомых, выпускник ИСПбУ (1895), ученик Н. Е. Введенского и В. Т. Шевякова.

38 Санкт-Петербургский филиал Архива Российской академии наук (ПФА РАН). Ф. 793. Оп. 2. Д. 418. Л. 69.

39 Там же. Л. 71.

40 Ульянкина Т. И. Таврический университет (1917—1920) и российская научная эмиграция // Общие проблемы развития науки и техники: История физико-математических наук: XIX годичная конференция Института истории естествознания и техники. М., 2013. Т. 1. С. 57—66.

41 Там же. С. 62. Ссылаясь на воспоминания родственников Метальникова, Т. И. Ульянкина указывает, что ученый уехал во Францию один, а семья присоединилась к нему позднее. Есть, однако, и противоположные данные (воспоминания В. Н. Лосской в записи А. В. Смирнова).

42 Эмиль Ру (1853—1933) — французский бактериолог, ассистент Л. Пастера, с 1895 г. вице-директор, а после смерти Л. Пастера директор Пастеровского института.

43 Ковалевский П. Е. Дневники 1918—1922. СПб., 2002. Т. 1. C. 230.

44 Travaux du Professeur S. Metalnikov chef de Service à l’Institut Pasteur. МТА // Archive Institute Pasteur.

45 Шыбырова Л. Г. Жизнь и научная деятельность Сергея Ивановича Метальникова во Франции // С. 4. notabene.ru/lr/anonym_19107/.html. Дата обращения 12.10.2017.

46 Морозов был тогда директором этого научного института.

47 Имелся в виду 5-й Международный конгресс по энтомологии (Париж, 1932).

48 Metalnikov S. Facteurs biologiques et psychiques de l'immunite. //Biological Reviews and Biological Proceedings of the Cambridge Philosophical Society. University Press 1932. Vol. 7. P. 212—233.

49 Эта книга имела большой успех и была переведена на шесть языков.

50 ПФА РАН. Ф. 793. Оп. 2. Д. 418. Л. 73.

51 ПФА РАН. Ф. 793. Оп. 2. Д. 418. Л. 78.

52 Иван Дмитриевич Стрельников (1887—1981) — один из учеников Метальникова по Биологической лаборатории, считавший его своим приемным отцом.

53 ^ ПФА РАН. Ф. 793. Оп. 2. Д. 418. Л. 77. Взгляд Метальникова на советскую власть в эмиграции с годами не переменился. В следственном деле Н. И. Вавилова (1940) на это есть прямое указание, вряд ли полностью инспирированное НКВД: «Я должен сообщить следствию, что среди перечисленных мною белоэмигрантов я встречал резко антисоветски настроенных. К таким относятся: Метальников С. И. (Франция) и Уваров Б. П. (Англия). В разговорах со мной они высказывали свою озлобленность и явную враждебность по отношению к Cоветской власти». http://istmat.info/node/36645. Дата обращения 16.11.2014.

54 ^ Сойфер В. Н. Власть и наука: Разгром коммунистами генетики в СССР. М., 2002. С. 268.

55 ^ Полная библиография работ ученого до сих пор не составлена.

56 ПФА РАН. Ф. 901 Л. 15.

57 Travaux du Professeur S. Metalnikov (85), IPA

58 Фокин и др.

59 ПФА РАН Ф. 902. Оп. 2. Д. 331. Л. 22.

60 О них см., например: Chernysh S., Cociancich S., Briand J.-P., Hetru C,. Bulet P. The inducible antibacterial peptides of the hemipteran insect Palomena prasina: identification of a unique family of prolinerich peptides and of a novel insect defensin // Journal of Insect Physiology. 1996. Vol. 42. P. 81—89.

61 Корнева Е.А. Основные этапы развития и тенденции развития иммунофизиологии (к 20-летию основания Международного научного общества по нейроиммуномодуляции) // Медицина XXI век. 2007, № 5 (6). С. 76.

62 ^ Travaux du Professeur S. Metalnikov… Archive Institute Pasteur.

63 Мнухин Л. А. (ред.). Русское зарубежье. Хроника научной, культурной и общественной жизни. 1920—1940 гг. Франция. М., 1995. Т. 1—4.

64 Серков А. И. История русского масонства…

65 ПФА РАН. Ф. 902. Оп. 2. Д. 331. Л. 14. Вероятно, Метальников переоценил состояние своего здоровья — уже в 1942 г. у него начались ментальные проблемы.

66 Есть неподтвержденное указание на то, что Метальников арестовывался нацистскими властями, и это сыграло решающую роль в его болезни.

67 С одной из правнучек — мадам Перонон (Maria Metalnikoff-Peranon, Toulon, France) я переписывался в надежде найти архив ее прадеда, но тщетно — следы его затерялись.

68 См. сноску 19.

69 Русское слово. 2015, № 11. С. 14—19.

70 Фокин С. И. Сергей Степанович Чахотин — гражданин Европы // Право на имя. Биографика 20 века. СПб., 2012. С. 178—185.

71 Русское слово. 2015, № 11. С. 14— 19.

72 Он получил степень д.б.н. только в 1960 г., уже вернувшись в СССР.