Они назначались на командно-начальствующие должности в восточные подразделения Вермахта, сформированные за предыдущие месяцы из советских военнопленных для охраны войскового тыла и борьбы с партизанамиii, а также использовавшиеся в боях с частями Красной армии. На парижском Восточном вокзале добровольцев провожали сотни соотечественниковiii. Многие участники Белого движения, находившиеся в оккупированной Европе, восприняли эту новость с одобрением, тем более что в Сербии продолжалась драматическая эпопея Русской Охранной Группы (Русского Корпуса) генерал-майора Бориса Штейфона, пополнявшейся эмигрантами не только из бывшей Королевской Югославии, но и Болгарииiv. «Известие о том, что русские офицеры допущены к действенной борьбе с большевизмом, меня чрезвычайно обрадовало»v, — писал в июне 1942 года генерал от кавалерии Петр Краснов на страницах «Парижского Вестника». Тем самым в ожесточенную борьбу Германии и Советского Союза привносился элемент гражданской войны, неизбывной с осени 1917 года и не закончившейся с отступлением Белых армий за пределы родины в 1919—1922 гг., о чем свидетельствуют публикуемые источники.
Машинописная копия первого письма из коллекции начальника РОВС, Генерального штаба генерал-лейтенанта Алексея Архангельского, хранящейся в Бахметьевском архиве Колумбийского университета (Columbia University Libraries, Rare book and Manuscript Library, Bakhmeteff Archive), была снята для оповещения чинов Союза с рукописного оригинала, принадлежавшего перу подполковника артиллерии Русской армии Проскуро-Сущинскогоvi. История его службы в Вермахте и демобилизации требует дальнейшего изучения.
Копия письма Г[осподина]на ПРОСКУРО-СУЩИНСКОГО.
14-го июня [1942]. Воскресенье.
Вот я приехал на место службыvii и сразу же попал в боевую обстановку. Живем в избе, позиция большевиков находится в двух километрах, часто строчит пулемет и под вечер летают советчики. Сейчас занимаем позицию в вершине мешка, направление на Волхов, с севера, востока и юга — красные, только на запад дорога в наших руках. Сплошных окопов нет, а стоим, так сказать, гарнизонами и выставляем караулы. В такой обстановке спим, не раздеваясь, с автоматами на 71 патронviii — лежит рядом, как милая женщина. Пулеметы находятся на крыше нашей избы. Сегодня отдыхаем, но была уже перестрелка. В пятницу двадцать человек под командой лейтенанта ПОЛУНИНАix (он уехал из Парижа 17-го мая со 2-ой группой) пошли в разведку. Через несколько часов прибежало назад 12 человек и доложили, что, выйдя из окопов, они пошли лесом и наткнулись на хорошо замаскированный бункер, их подпустили на 50 шагов и открыли пулеметный и орудийный огонь. Передние упали, и им с трудом удалось вынести только двух тяжело раненных (их сейчас же в авионеx отправили в госпиталь).
Наша [русская] рота немедленно поднялась выручать, но было поздно. Нашли всех [сослуживцев] раздетыми и с перерезанным горлом. Сперва ПОЛУНИН был ранен в ногу и грудь, и его еще живого, очевидно, мучили, лицо разбито прикладомxi, а другим обрезали носы и выкололи глаза. Не говоря ни слова, рота, не скрываясь, в рост, цепью побежала вперед, на подмогу явились запыхавшиеся две роты ССxii, и только было слышно усиленное дыхание людей и команды офицеров — «вперед, вперед» — «фор, фор»xiii. Когда подбегали к деревне, какие-то бабы, стоящие у окраины ее, подняли руки и закричали: «Мы, женщины, не виноваты, мы не воюем». Но когда наши были примерно в 20 шагах, из этой толпы баб застрочили пулеметы. Наши залегли, команда — «машингевэр фор»xiv, и через несколько минут пошла рукопашная. Потом оказалось, что под женским платьем было немецкое обмундирование, а по найденным бумагам это были регулярные красноармейцы… Пощады не было. Каждый дом в деревне был маленькой крепостью, в каждой избе пулеметы, ручные гранаты и масса патронов для автоматов. Мы захватили еще 5 орудий. Пленных не было — не брали. Командующий отрядом генерал приказал привести ему хотя бы одного пленного. Доставили, генерал в течение получаса задавал ему вопросы, но пленный хранил упорное молчание. У одинокой березы его расстреляли солдаты из СС. Вот наша жизнь теперешняя и один из эпизодов войны, которых впереди, очевидно, будет очень много. Сейчас офицеры играют в бридж, где-то такает пулемет, а я сижу, примостившись у своей кровати, и строчу это послание. Я сейчас в чине лейтенанта, форма у нас германская, разница только в погонах, они у нас сейчас защитного цвета, вдоль погона серебряная полоска (как в русской армии у капитанов) и одна золотая звездочкаxv. У командира тот же погон, но две звездочкиxvi, фуражка «фельдмютце»xvii обшита серебряным шнуром, немецкая кокарда и серебряный орел. На левом рукаве черный круг и в нем серебряный крест. Это — т.[о] е.[сть] мы — будущие кадры Российской Армии. Германское Командование относится к нам не только хорошо, но даже с уважением. Солдаты у нас все бывшие красноармейцы, но ребята очень развитые и дисциплинированные. Как-то непривычно сейчас, что перед тобой вытягиваются немцы и титулуют — «Господин Лейтенант»… В штабе фронтаxviii мы пока считаемся переводчиками… Кончена батрачная жизнь, я опять офицер. Если увидишь О.xix, скажи ему: имеется кавалерия, командует ею Лейб-казак РЫКОВСКИЙxx.
Второе письмо принадлежит неустановленному офицеру Алексеевского пехотного полкаxxi, уехавшего из Парижа на Восточный фронт со второй группой 17 мая 1942 года.
Письмоxxii от 23 июня 1942 г.[ода] из района Вязьмыxxiii.
…После некоторого перерыва имею возможность черкнуть Вам несколько слов. Получил впервые марки воздушной почты (нам полагается по 2 марки в месяц). Пишите подробнее все новости Парижской жизни и даже [описывайте] политические крупные события, потому что около месяца мы не читали ни одной газеты ни на одном языке и совершенно не знаем, что творится на белом свете. Два дня тому назад вернулся с передовых, где провел восемь дней под непрерывным дождем, частью в палатке, частью под открытым небом. Что за удивительно мерзкая здесь погода — дождь, ветер и холод такие, как в Париже в декабре. Больше 2 недель не видал солнца.
Из нашей группы, с которой я уехал из Парижа, уже есть первая жертва — лейтенант Полунин. Раньше я его не знал, но за дорогу мы сошлись. Вечная ему память.
В серьезных делах мне еще не приходилось побывать, зато мелкие перестрелки чуть ли не каждый день. Ожидаем солнца и чтобы подсохли дороги, по которым сейчас ни пройти, ни проехать. Сейчас мы держим второстепенный фронт. Живем в халупах, которые, к слову сказать, очень и очень неказисты на вид, как снаружи, так и внутри. Население очень страдает от зеленыхxxiv. Есть большая опасность, что зимой будет голод, так как много земли в наших районах не засеяно. Крестьяне нам рады, мы даем им возможность жить спокойно и заниматься своим делом. Все в один голос клянут советскую власть и колхозы, в которых им буквально не было житья. С нашими [«подсоветскими»] бойцами отношения быстро наладились, к нам относятся с доверием и почтением. Почти не тревожит мысль, что они могут предать нас в бою. Поражаемся низким знаниям, хотя у нас несколько лейтенантов и много бойцов, окончивших семилетку и даже десятилетку, что на словах равняется нашему среднему образованию.
Задача белых офицеров из [«подсоветских»] бойцов сделать хороших солдат, из лейтенантов [—] сносный командный состав, чтобы они были годны на должности взводных офицеров. Нас пугали в Парижеxxv, что в Красной армии офицеры ушли настолько вперед в смысле техники и военного образования, что мы им в подметки не годимся — однако на деле совершенно обратное. Так, например, в моем взводе на должностях взводного и отделенного командиров стоят лейтенантыxxvi, но расторопный ефрейтор доброго старого времени куда лучше знал технику обучения. Поразительно то, что три отделенных [командира], и каждый по-разному обучает какому-нибудь немудрому приему. Спросишь, почему такая разноголосица — отвечают, я обучаю по уставу [19]37-го [года], другой [19]40-го, а третий — [19]34-го. Оказывается, у них за какие-нибудь 5-6 лет были отменены три устава, и в каждом были существенные изменения в ружейных приемах, так и в строевом учении и командах. Сейчас думаем, как устранить эту разноголосицу и заменить ее чем-то единым. Эта задача осложняется еще тем, что рота ни одного дня не стояла в одном месте на отдыхе, а взводы, каждый в отдельности, выполняли разные задания и часто были разъединены друг от друга десятком-двумя километров.
На днях наши бойцы получили из Парижа с оказией подарки от парижских дам, правда, досталось по жребию далеко не всем, но если бы Вы видели, как они были рады какой-нибудь расческе, зеркальцу или безопасной бритве из «юнипри»xxvii. В моем взводе один боец получил мешочек с подарками, и там было вложено письмо м[ада]м Падалкинойxxviii, которую я знаю по Парижу. Этот боец пошлет ей благодарность по приложенному ею адресу. У нас явилась мысль ходатайствовать перед командованием, чтобы оно разрешило отправку подарков-мешочков с разными мелочами из Парижа бойцам нашего отряда. Я думаю, что таких подарков с разными мелочами, полезными в солдатской жизни вещами, можно было бы приготовить много, тем более что этого добра в Париже и много, и оно дешево. Взять на себя такую отправку могло бы Управление г.[осподина] Жеребковаxxix, о чем мы будем писать ему. Деньги на подарки можно было бы добыть каким-нибудь концертом-бриджем. Уверен, что каждый Алексеевец сочтет долгом пожертвовать один-два таких мешочка с пятью вещами (в том числе пакетики папиросной бумаги). Все это 20—30 франков, а радости доставят очень и очень много. Желательно вложение писем в мешочек и адрес отправителяxxx. Настроение мое бодрое, хотя часто, очень часто вспоминаю Париж. Да разве сразу можно забыть его[?] А нашу тесную дружную компанию[?] В минуты ночных бодрствований вспоминаю всех друзей Алексеевцев… Уверен, что и они помнят обо мне.
Здесь на месте я убедился, что наши убеждения правильны, надо спасать народ от окончательной гибели, а о территории разговор надо отложить. Трудно представить, сколько горя, слез и крови выпало на долю нашего народа, и все же русский остался русским.
i Александров К. М. Николай Николаевич Головин: последние годы жизни // Труды III международных исторических чтений, посвященных памяти профессора, Генерального штаба генерал-лейтенанта Н. Н. Головина (1875—1944). Санкт-Петербург, 18—20 октября 2012 года. / Сост. К. М. Александров, О. А. Шевцов, А. В. Шмелев. СПб., 2013. С. 66. После 17 мая 1942 г. в течение месяца на Восток была направлена третья группа добровольцев, но затем оккупационные власти запретили подобные мероприятия.
ii Columbia University Libraries, Rare book and Manuscript Library, Bakhmeteff Archive (ВАR). ROVS Collection. Box 51. Folder «Various people to I otdel ROVS. Correspondence 1942(II)». Разные письма по I отделу за май — июнь 1942.
iii Ивинский Б. «Христианские кончины» // Парижский Вестник. 1942. 21 июня. № 2. С. 3.
iv Кьосева Ц. Русские эмигранты из Болгарии в Русском Охранном Корпусе в Югославии // Русская эмиграция и фашизм. Статьи и воспоминания / Отв. ред. и сост. В. Ю. Жуков. Науч. ред. В. Ю. Черняев. СПб., 2011. С. 102—103.
v Письмо ген. П. Н. Краснова // Парижский Вестник. 1942. 14 июня. № 1. С. 1.
vi BAR. Arkhangel'skii Alekseii P. Collection. Box 1. Folder «Arranged Correspondence: Excerpts from letters, new papers + information bulletins». Копия письма Г[осподина]на ПРОСКУРО-СУЩИНСКОГО (публикуется по новой орфографии). Скорее всего, имеется в виду: Проскуро-Сущинский Николай Елисеевич (1891—1964) — выпускник Михайловского артиллерийского училища (1912), участник Великой войны и Белого движения в бронепоездных частях Вооруженных Сил Юга России (ВСЮР) и Русской армии, галлиполиец.
vii Возможно, в июне 1942 г. автор письма участвовал в боевых действиях в составе войск 18-й армии генерала кавалерии Г. Линдеманна (группа армий «Север») против окруженных частей 2-й ударной армии Волховского фронта, которой командовал генерал-лейтенант А. А. Власов.
viii Скорее всего, речь идет о трофейном советском пистолете-пулемете Г. С. Шпагина (ППШ-41) с барабанным магазином на 71 патрон.
ix Полунин Борис Михайлович (?—1942) — русский эмигрант, лейтенант (возможно, зондерфюрер) Вермахта. Сообщение о его гибели на Восточном фронте и панихиде см. Парижский Вестник. 1942. 12 июля. № 5. С. 1.
x Самолетом.
xi Таким образом, Б. М. Полунин погиб 12 июня 1942 г.
xii По состоянию на 24 июня 1942 г. в составе XXXVIII армейского корпуса 18-й армии Вермахта против бойцов и командиров 2-й ударной армии сражались военнослужащие 2-й пехотной бригады войск СС, в значительной степени укомплектованной европейскими добровольцами, включая латышей.
xiii Вероятно, искаженное Vorwärts (нем.) — вперед.
xiv Maschinengewehr (MG 34, MG 42) — германский универсальный пулемет, эффективно использовавшийся в годы Второй мировой войны. Возможно, автор письма имел в виду команды: «Пулемет вперед!» (Das Maschinengewehr das Vorwärts!) или «Пулемет огонь!» (Das Maschinengewehr das Feuer!)
xv Погоны зондерфюреров, назначавшихся исполнять обязанности офицеров в разных сферах по своей профессиональной деятельности. Чин зондерфюрера (Ц) соответствовал чину лейтенанта, поэтому автор письма называет себя лейтенантом. Зондерфюрер (Ц) мог быть назначен командиром взвода (Zug).
xvi Погоны зондерфюрера (К). Этот чин соответствовал чину капитана или ротмистра. Зондерфюрер (К) мог быть назначен командиром роты (Kompanie).
xvii Feldmütze — полевой головной убор.
xviii Группы армий «Север».
xix Не установлен.
xx Возможно, имеется в виду: Рыковский Федор Федорович (1896—?) — выпускник Николаевского кавалерийского училища (1914), подъесаул Л.-гв. Казачьего Его Величества полка, участник Великой войны и Белого движения на Юге России (первопоходник), полковник (на 1925).
xxi Судя по должности взводного командира, автор письма служил в чине зондерфюрера (Ц).
xxii BAR. Arkhangel'skii Alekseii P. Collection. Box 1. Folder «Arranged Correspondence: Excerpts from letters, new papers + information bulletins». Выписка из письма офицера, уехавшего на восток с 2-й партией, отправленной из Парижа. Письмо от 23 июня 1942 г. из района Вязьмы. Машинописная копия (публикуется по новой орфографии).
xxiii Тыловой район группы армий «Центр».
xxiv Привычное по событиям Гражданской войны название партизан.
xxv Возможно, речь идет о преподавателях разных военно-учебных курсов.
xxvi Из советских военнопленных.
xxvii Универсальный парижский магазин Uniprix, ныне Monoprix.
xxviii Не установлена.
xxix Жеребков Юрий (Георгий) Сергеевич (1908—1994) — начальник УДРЭ во Франции (1942—1944), начальник отдела (с марта 1945 г. в ранге управления) внешних сношений КОНР (1944—1945), негласный агент германских спецслужб. Близкий друг С. Лифаря. После войны скрывался в американской оккупационной зоне Германии. В 1948 г. заочно осужден во Франции за сотрудничество с оккупационными властями, с 1949 г. жил в Испании под псевдонимом «Волков».
xxx Интересно, что офицер-алексеевец на фронте находил время думать о мелких нуждах своих подчиненных из числа «подсоветских» людей.