Если бы он изучал археологию, то, скорее всего, стал бы прототипом интеллектуала-авантюриста Индианы Джонса. Выучись он на военного моряка, то, возможно, с него бы писали Джеймса Бонда. А стань он клиницистом, то, вероятно, воплотили бы в Шерлока Холмса… Кстати, эта версия ближе всего к реальной биографии Сергея Степановича Чахотина, чьей судьбы достанет на серию приключенческих книг.

Да, он учился на медика. Но им не стал — выбрал путь исследователя. И тот привел его туда, где дух захватывает. Но давайте по порядку.

Невероятная его судьба и началась-то чудно. На свет Сергей Степанович явился не как обычные русские люди — в стране березового ситца: Туле, Самаре или Омске, а в Стамбуле. Точнее — на одном из соседних Принцевых островов. В семье дипломата. 13 сентября 1883 года.

Та ночь напоминала часы рождения героя мифа. Молнии, гром, катастрофа. Казалось, земля нашла на небесную ось и летит невесть куда. Землетрясение! В этом громе и явился в мир младенец Чахотин. А вот первое его утро в нем было чистым и ясным. Но тишь в его жизни будет редкой. Очень редкой.

А пока он, здоровый и свежий, растет в достатке и любви.

Кстати, в том же 1883 году пускают Восточный экспресс Константинополь—Париж. И с этим городом в жизни нашего героя связано немало.

Через десять лет жизни у бухты Золотой рог Чахотины плывут в Одессу. Там Сережа идет в гимназию, которую оканчивает c золотою медалью. И вот он студент Московского университета. Хороша студенческая жизнь! Прекрасны находки ученых! В 1895-м Рентген открывает Х-лучи, в 1901-м Ландштейнер — группы крови… Потрясающе!

Но этот период его студенчества недолог.

Зимой 1901-го в университете бушует буря. Ее причина — «временные правила» для учебных заведений, согласно которым студентов-участников «беспорядков скопом» шлют в солдаты. «Временные правила» применяют в Киеве к учащимся Университета Святого Владимира за бунт. Московские студенты устраивают сходку в здании на Моховой. Являются жандармы. Но полиции не место в Alma Mater. Из окон летят горящие парты.

Школяров унимает генерал-губернатор Великий князь Сергей Александрович. Он обращается к одному из заводил — студенту Чахотину, коего встречал мальчиком, посещая Стамбул. Тот же кричит: «Смерть тирану!» Великий Князь поднимает бровь…

500 бунтарей задержаны. Но в солдаты их не сдают. Исключают и высылают. Чтобы избежать ссылки, Чахотин спешит за границу. Это его первый побег.

ГЕРМАНСКИЙ ГЕНИЙ

Чахотин едет в Германию — средоточие научной мысли, где сумрачный германский гений сулит удивительные встречи, знания и, быть может, открытия. Там работает великий Рентген, чьи лучи так занимают юношу. Ведь эта находка, подчеркнув взаимосвязь наук, дает начало многим поискам в физике и биологии.

Сергей едет в Мюнхен. Там будущий «отец советской физики» Абрам Иоффе ведет его к Рентгену: вот, профессор, еще один русский. Тот отвечает: «Пусть работает».

Годы учения в Мюнхене для Чахотина — ценнейшая школа. И спустя много лет он будет вспоминать, как Рентген начинал лекции словами: «Ваше высочество (среди студентов был принц), уважаемые господа!» Мэтр был демократичен и доступен, часто и долго говорил с пытливым русским. 

— Вот проблема, герр Чахотин. Х-лучи, проникнув в раковую клетку, убивают ее. Но губят и клетки здоровые, не отличая от больных! Жаль, биологи не экспериментируют с живой клеткой… Решите эту задачу, и человечество отблагодарит вас...

«Именно Рентгену, — вспоминал Чахотин, — я обязан тем, что исследовательский дух, царивший в его лаборатории, обострил во мне, биологе, интерес к физике и привел к открытию принципа и разработке методики микропучка ультрафиолетовых лучей как средства микроопераций над клетками».

Изучает он и химию — у нобелевского лауреата Адольфа фон Байера. А зоологию — у Отто Бючли. Постигает в Гейдельберге философию Риккерта и Виндельбанда. Упражняется и в живописи, в чем выказывает немалые способности.

В 1907-м 24-летний Чахотин завершает обучение в Гейдельбергском университете с высшим отличием — summa cum laude — защитив диссертацию Die Statocyste der Heterepoden — исследование структуры и физиологий органов равновесия у киленогих моллюсков. Теперь он доктор зоологии. А спустя полгода — и доктор философии.

ЛАДОНЬ ДО СМЕРТИ

Трудно сказать, был ли Чахотин авантюристом по природе. Или приключения сами находили его. Или — и то, и другое… Но только был он из тех особых людей, коих с легкой руки Николая Гоголя, назвавшего так Ноздрева, и теперь порой именуют людьми историческими — то есть все время попадающими в истории.

В одну из них он угодил за год до выпуска. Как это бывает с ищущими, смелыми людьми, Сергей влюбился в красавицу Нину, быстро женился и отправился в свадебное путешествие. И не куда-то, а на Корсику. Его предупреждают: это не безопасно! Там есть разбойники. В ответ молодые смеются. Они на вершине счастья и советов не слышат. Медовый месяц так сладок, что Сергей завещает похоронить себя на острове.

В перерывах между ласками они купаются, гуляют, ездят на экскурсии. Чахотин пишет маслом. А меж тем за парой следят внимательные, недобрые глаза. Да, бандиты на острове есть. И они умеют заработать на состоятельных и беззаботных иностранцах.

Жулики выкрадывают Нину и требуют выкуп. Говорят: муж, езжай за деньгами. Но Сергей отказывается ее оставить. Тогда похищают и его. Как же спастись? И он предлагает: давайте пошлем в Париж мои картины. Продадим и соберем нужную сумму. Так и делают. Его работы покупают, и молодожены вновь на свободе.

Так на краткий срок Чахотин обретает известность среди торговцев искусством.

В декабре 1908 года его приглашают возглавить кафедру в университете Мессины. Он едет с женой и сыном. Исследует морскую фауну. Обживает новый город.

В ночь на 28 декабря ему не спалось. Завернулся в русский тулуп. Вдохнул его дух… А очнулся оттого, что сдавлены ноги и грудь. Открыл глаза: как в бреду — на него медленно падал потолок. Проем между ним и смертью уже шириной в ладонь. И тут проснулась воля: освободил тело, ногу, руку. Через 12 часов он выбрался из руин. И увидел ясный полдень, груды щебня и Андреевский флаг. Снова — бред?

— Я в России? Где мои жена и сын?

— Вы в Италии, — был ответ. — Это мы из России. С русского корабля. Пришли помочь. Ваша жена и сын в безопасности. А вам нужна операция.

— Операция… Скальпель режет клетку...

— Что? Господин профессор шутит?

Нет. Это не шутка. Враз проясняется все его существо. В недрах сознания зреет открытие. Спустя годы он расскажет другу: «Незадолго до Мессины я прочел труд Вихрова „Патология клетки“. Он писал, что в ней сосредоточены все главные законы жизни. Думал я и над идеей Бернара: в биологии нужен эксперимент, как в физике и химии... Тогда эта мысль была крамольной. И вот — меня оперируют, а я одержим: нужно оперировать клетку, как людей, мышей и лягушек, но используя микрохирургию. Ее еще нет, но в голове слагается схема операции».

Но сейчас оперируют его.

— У вас поврежден позвоночник. Придется жить с горбом, — говорит доктор.

— Я смогу работать?

— Сможете.

— Это главное. Кажется, я накануне открытия...

Но от идеи до воплощения еще четыре года.

АССИСТЕНТ ПАВЛОВА

Потом он напишет книгу «Под развалинами Мессины. Рассказ заживо погребенного в землетрясении 1908 года». Но первая его академическая публикация — «О биоэлектрических токах у беспозвоночных». Написать ее помогает работа на биостанциях в Неаполе, Триесте, Тамарисе, Монако, на Гельголанде и Вилла-Франко. Знаменитый Иван Павлов просит его прислать ему живые оплодотворенные яйца морских ежей. Но путь неблизкий — Чахотин волнуется: доживут ли? Он ищет нестандартное решение. И находит — грузит яйца в емкости с цианистым калием и отправляет в состоянии анабиоза.

Он создает набор микроинструментов, делает заветную операцию на живой клетке, едет в Россию и становится ассистентом академика. Тонкости его инструментов мог, пожалуй, позавидовать и сам Левша. Но клетки часто гибли из-за их грубости. Нужно было нечто другое. Но что? Тут он вспомнил Рентгена. Применить лучи! Но как их обезопасить? А как он оперирует под микроскопом? Свет, отражаясь от клетки, проходит группу линз и дает увеличенное изображение на сетчатке глаза.

А если на месте глаза разместить источник ультрафиолетового излучения? Пропустить его через микроотверстие в диске. Кварцевый объектив соберет его в точку. И вот он — лучевой скальпель! Павлов высоко оценил открытие и выдвинул на Нобелевскую премию. Ее Чахотину не дали, но перед ним открылась блестящая карьера.

А что мешало? Да бунтарство! Он мечтал свергнуть царя, но не знал как. Химеры большевизма отвергал. Был чужд террору эсеров. Но печатал в лаборатории прокламации.

Однажды туда явилась полиция. Полицейский пес, чуя пропахший псиной халат Павлова — он тогда изучал собак — бросился на академика, сбив его с ног. Поднявшись и выпроводив городовых, Павлов молвил: «Коллега, посторонними делами заниматься здесь нельзя. Выбирайте: политика или наука».

И тот делает выбор. Вступает в Союз городов. Теперь он земец. Тем временем идет Первая мировая, и Чахотин видит две задачи: сокрушить кайзера и свергнуть царя. А большевистский лозунг «Превратим буржуйскую войну в классовую!» считает предательством. После Февральской революции он входит и в группу Плеханова «Единство». Но дни республики Россия сочтены.

ПОБЕГ И СОБЛАЗН

Октябрьский переворот Чахотин не принимает. И снова бежит. На сей раз — на юг, в Добровольческую армию, где руководит службой агитации ОСВАГ.

Как побудить человека, людей сделать выбор, нужный тебе? Его всегда занимал этот вопрос. Теперь он может экспериментировать — с листовками, транспарантами, речами, статьями… Яркая антибольшевистская графика — плакаты «Россию приносят в жертву интернационалу», «О том, как немцы большевика на Россию выпускали», «Мир и свобода в совдепии» — плод его поисков. В ОСВАГе работают талантливые люди — Бунин, Билибин, Лансере… Но успехов мало: пока они с трудом ищут пути к душам простых людей, большевики рулят чаяниями масс простыми обещаниями, людоедскими призывами и ясными указаниями: кто враг и где он.

Белое дело проиграно. И Чахотин снова бежит. Теперь — на Балканы. Ему дают кафедру в Загребе, но эмигранты встречают профессора враждебно — считают либералом, чуть ли не красным. Атмосфера невыносима, и Чахотин едет в Париж, оттуда в Берлин. Там он увлекается идеями евразийцев и открывает близкую им газету «Накануне». Во время командировки на Генуэзскую конференцию он встречает знакомого по прежним годам Леонида Красина — способного инженера-электрика и красного «ловца душ». Он плетет на Западе сеть агентов влияния — заманивает в нее мятущихся эмигрантов. Не минует соблазн и Чахотина, душевно раненного крахом белых и трудно живущего в Европе — кризис суров к ученым…

Он просится в Россию. Мол, всегда хотел только пользы народной. А Красин: вот откроем посольство в Берлине, и будете полезны народу, общаясь с нашими дипломатами.

Сколь плотным было общение — сказать сложно. Но известно: ученый получает советское подданство. А в Берлине исследует тему рациональной организации труда, в СССР ей тогда же занимался экономист Алексей Гастев. Но Чахотин смотрит на вопрос как физиолог и психолог. Его интересуют мотивы, отношение и стимулы к труду, прежде всего — интеллектуальному. Он готовит книгу «Организация рационального научного исследования» (она выйдет в Париже в 1938-м).

Общается он и с евразийцами. Навещает Прагу, участвует в «Смене вех». Его статья «В Каноссу. В поисках пути. Русская интеллигенция и судьбы России» вызывает бурю. Еще бы! Он пишет: «Мы не боимся сказать: „Идем в Каноссу! Мы были неправы, мы ошиблись. Не побоимся же открыто признать это“. Большевизм — болезнь, но вместе с тем это закономерное… состояние нашей страны в процессе ее эволюции. <…> Болезнь идет своим порядком, и мы, русская интеллигенция, мозг страны, не имеем права стать в сторону и ждать, чем кончится кризис: выздоровлением или смертью. Наш долг — помочь лечить раны больной… не считаться с ее приступами горячечного бреда. Чем скорее интеллигенция возьмется за работу культурного и экономического восстановления России, тем скорее к больной вернутся силы, исчезнет бред, и тем легче завершится процесс обновления ее организма»

Надежды и иллюзии… Сколько достойных людей погубили они?

А статью хвалит Ленин. Прочитав, кивает Горькому, едущему в Европу: «Скажите интеллигенции — пусть идет к нам». Многие идут. И гибнут.

И как минует Чахотина этот удел?

Есть сведения, что в 20-х он навещает в СССР Павлова. Тот встречает его строго:

— Вы зачем вернулись?

— Понимаете, великий социальный эксперимент...

— То, что делают с Россией — эксперимент? Я бы не подверг ему своих собак.

— Но я хочу назад — в науку.

— Хорошо. Я ценю ваши операции на клетке. Работайте. Но где? В России нет условий. Я сам достаю собак. Езжайте-ка в Италию. Я дам командировку, а вы установите, на каком этапе развития у организмов появляются условные рефлексы. А сюда — ни ногой! Здесь нет условий ни для работы, ни для жизни. Увидимся за границей.

В последний раз они встретятся в Риме — на конгрессе психологов в 1932-м.

А сейчас он едет на Запад, оставляет политику и преуспевает в биологии.

В Италии он проводит сенсационный опыт — делит клетку яйца морского ежа и в результате ежей рождается два. При этом у одного из них есть мать, но нет отца. Журналистам интересно: а может так зачать женщина? Без мужчины. От луча.

Он отвечает: да, но лишь в принципе. А это — чудо, которое сотворил Бог.

Его слова подтверждают в Папской академии: да, видимо, так и произошло непорочное зачатие: луч Духа Святого попал в чрево Девы, она зачала и родила Иисуса. И луч этот — божественное начало. В Ватикане Чахотину вручают премию.

Помнит он и совет учителя. И ставит эксперимент, ставший классическим.

Парамеция-туфелька — одноклеточный организм — движется в капле по кругу. Перед ней ставят преграду из рентгеновских лучей. Доплыв до нее, туфелька получает удар и меняет маршрут. Лучи убирают. Но она все равно обходит это уже не опасное место. Значит, и у туфельки есть условные рефлексы! Но вот что главное: так она ведет себя только поначалу. И скоро возвращается на круги своя.

ЛЮДИ-ТУФЕЛЬКИ

В 1922 году Чахотин наблюдает марш фашистов на Рим и взлет Муссолини. Он поражен: стоит человеку в черном войти в ресторан и вскинуть руку в «римском салюте», как ему отвечают. В том числе и те, кому фашизм чужд. И не только из страха. Эта реакция сформирована. Люди, подобно парамециям, упираются в «жесткие лучи», в мощный вызов, одетый в форму, в ярость, в мерную поступь, символы, ритуалы, фильмы, песни, картины, девизы, плакаты, портреты, речи дуче.

Вопрос: как они парализуют волю? Как правят людьми? Физиолог, он решает: определенное сочетание факторов, именуемое пропагандой, рождает рефлексы. Их следствие — подчинение и присоединение.

Инфузория натыкается на угрозу и меняет курс. Но вскоре возвращается на него. Люди, только что прибитые ужасом мировой войны и люто ненавидевшие униформы, марши, знамена и фанфары, столкнувшись с кодирующей силой монолитного единения и ритуала, возвращаются на прежнюю стезю — дают управлять своим выбором. А значит — отказываются от него. Причем, не обязательно сознательно. Просто им так легче. Так им все ясно. Они знают, кто во всем виноват и враг, а кто прав и камрад. Их завораживает и кодирует сочетание ловко подобранных знаков, звуков, жестов, слов и образов. Да, порой отдельные личности отвергают все это. Но их — увы — отвергают спаянные в массу человеческие существа, напоминающие инфузорий-туфелек.

Незадолго до переезда в Германию Чахотин посещает Лондон, где встречается с Гербертом Уэллсом и Эйнштейном, с которыми подружился еще в 20-х (жаль, но подробности не известны). Он говорил гениальному физику, что ученым пора объединиться, чтобы остановить фашизм и войну. А Эйнштейн ответил: война неизбежна. Сергей, оставайтесь в Британии и возвращайтесь к науке.

А тот с присущим ему романтическим донкихотством заявил: «И вот я запрусь в лаборатории. Cделаю открытие, нужное человечеству. Потом открою дверь, чтобы обрадовать его. И увижу только трупы: люди перебили друг друга в войне…»

Эйнштейн лишь приобнял его за плечи и грустно улыбнулся в усы.

А Чахотин поехал в Германию. Свободный дух Веймара был ему ближе заклятий дуче. В Институте Кайзера Вильгельма он снова изучает воздействие ультрафиолета на клетку. Эти опыты заложат основы методов, которыми сейчас борются с раком.

Но науке мешает политика.

В Германии он попадает в гущу борьбы. В начале 30-х тамошняя демократия — это поле состязания, где бьются четыре главные политические силы: нацисты, коммунисты, монархисты и социал-демократы. И в их борьбе главный (видимый) инструмент — пропаганда. Даже драка — агитка, попытка показать и доказать: мы сильные. Идите к нам!

Три из этих сил тоталитарны. Хоть и в разной мере. Ценность свободы, в понимании Чахотина, разделяют только социал-демократы. И он идет к ним — в «Железный фронт».

ТРИ СТРЕЛЫ

В 1931 году «Железный фронт» (Die Eiserne Front) — это боевое крыло СДПГ, члены которого дерутся и с боевиками «Рот-Фронта», и со штурмовикам НСДАП, и с монархистами. Впрочем, они готовы и бороться на выборах. Ведь противник хочет сокрушить демократию ее же оружием — всеобщим, тайным и равным голосованием. Чтобы победить его, надо освоить пространство пропаганды.

Тут и пригодились знания и энергия Чахотина. Вместе с депутатом Карло Мерендорфом — тоже выпускником Гейдельберга, социологом и публицистом — он возглавляет службу пропаганды «Железного фронта». Меряется силами с Геббельсом.

Их первая задача — предложить движению девиз и приветственный и жест. Это не сложно: возглас «Свобода!» — Freihait! — и кулак над головой. Задача вторая: придумать графический символ, не менее энергичный, чем свастика, но противоположный ей. Сергей Степанович предлагает решение: три стрелы на красном фоне, направленные параллельно под углом вниз. Красный — цвет социал-демократии, а стрелы сочетают три смысла: 1) три врага: монархия, коммунизм, нацизм; 2) три силы, нужные для победы: политическая, экономическая, физическая; 3) три дружественные организации — СДПГ, ветераны войны из союза «Рейхсбаннер», профсоюзы.

Теперь три стрелы на флагах, плакатах, значках и перстнях (полезных в драках). Их рисуют на стенах поверх свастики и серпа и молота. Эмблема удачная. Хотя свастику чертят двумя движениями, серп с молотом — тремя, а тут нужны четыре, а то и шесть…

Она становится важным фрагментом предвыборного плаката фронта: под лозунгом «Против Паппена, Гитлера, Тельмана! Голосуйте за список № 2. Социал-демократы» — мозолистые руки рабочих, бьющие стрелами корону, свастику и звезду.

Чахотин и Мерендорф издают брошюру «Основы и формы политической пропаганды», где пишут: если вы вызвали у избирателей и вообще активных граждан страх перед вашими политическими соперниками и ненависть к ним, то победили врага на 80 %. А если сделали их посмешищем, то добили его.

Одним из главных средств давления на противников Чахотин сделал массовые марши в поддержку республики. Он настаивал: надо быть жесткими. Умение дать отпор — важный аргумент агитации. «В политике для большинства людей эмоции важнее доводов, расчетов и логики», — писал он, и потому «пропаганда успешна, если управляет всеми главными стремлениями человека». Избиратель, видящий силу, будет за сильного. И поэтому актив «Фронта» должен уметь драться.

Полувоенная форма — тоже ход. Как и флаги с крепкими древками. Шествия часто превращались в побоища. В 1932-м в Гамбурге «Фронт» втянулся в массовую драку штурмовиков и коммунистов. Погибло 18 человек. Одни говорили, это подорвало его репутацию, другие (как и социолог Мерендорф), что значительно укрепило...

Чахотин работал так успешно, что его стали в шутку звать «красным Геббельсом». За год ряды «Фронта» выросли, как считают историки, до ста тысяч человек. Движение начало получать мощный драйв, разгон…

И все же, когда тебя зовут «красный Геббельс» — это не то же самое, как если б Геббельса звали «коричневым Чахотиным». Сергей Степанович опоздал. Как и социал-демократы, слишком поздно отбросившие самодовольное миролюбие. Его талант не спас «Железный фронт». Нацисты разогнались много раньше — их энергетика была мощнее.

Зимой-весной 1933 года Гитлер провел предельно агрессивную кампанию и на выборах 5 марта года взял 43,9 % голосов. Немало оттяпал у «Фронта» и Тельман. СДПГ получила 18,25 % и стала второй. В тогдашней ситуации это означало политическую смерть. И не только партии — республики.

И СНОВА ПОБЕГ

Этот проигрыш означал крах демократии. Никто больше не мог помешать нацистам утвердить диктатуру. 2 мая они запретили профсоюзы и «Железный фронт». 14 июля — все партии, кроме НСДАП.

Выбор их противников был невелик: встроиться в новый порядок, перейти к врагу, сесть, погибнуть или уехать. Лидер партии Отто Вельс бежал в Прагу. Чахотин — в Данию.

Он всегда был мастером побега. Обманул гитлеровцев, скрылся, тайно перешел границу, добрался до Парижа и вернулся в науку. Теперь Сергей Степанович работает в Профилактическом институте, клинике Леопольда Беллана и других солидных медицинских учреждениях — ищет способы излечения рака. Получает премию Французской академии наук и Парижской медицинской академии.

Но в 1936-м снова ввязывается в политическую игру. И снова — в рядах обреченных (хотя тогда казалось — возможных победителей): помогает лидеру французских левых социалистов Марсо Пиверу. А попутно пишет труд своей жизни — книгу «Изнасилование масс. Психология тоталитарной политической пропаганды» (La Viol Des Foules Par La Propagande Politique). Скрупулезно анализируя эволюцию человека, он классифицирует инстинкты толпы, объясняя, как тираны обретают поддержку народов.

В книге две части. В первой автор излагает учение Павлова об условных рефлексах — основу своих рассуждений. А во второй части разворачивает их, сопрягая теорию Павлова со своими суждениями о воздействии пропаганды на сознание — массовое и индивидуальное.

В чем же дело? Ряд сигналов вызывает предсказуемую реакцию как у животных, так и у людей, порождая неосознанные восторг и ненависть, депрессию или энтузиазм.

Впрочем, пересказывать труд нет смысла — он слишком фундаментален. Но прочесть его полезно. Не случайно Чахотин, низенький, сутулый, в круглых очках, пользовался таким успехом у дам, был несколько раз женат и пережил немало романов — он не стеснялся использовать свои находки в личной жизни.

Также не случайно, что его книгу, вышедшую во Франции в 1938 году, очень быстро раскупят, переведут на английский и издадут в Британии и США. Второе издание выйдет осенью 39-го — уже во время Второй мировой. Оба издания он посвятит своем другу Герберту Уэллсу.

В предисловии к первому знаменитый беллетрист писал: «Я с гордостью признаю, как точно совпадают мои идеи с теми, что выражены в этой книге». А во вступительном слове ко второму добавил: «Уже ничего не исправишь — война идет». В своем трагическом романе «Облик грядущего» он изобразит ученого, похожего на Чахотина. Он борется c фашизмом и гибнет. В своем письме к прототипу автор извинится за пессимизм.

«Изнасилованию масс» была суждена непростая, но долгая жизнь. Ее часто издавали (в последний раз в 1971 году) на французском и английском. Но не на русском — цензоры видели: разоблачая нацистскую пропаганду, автор погружает читателя в то, что они считали самым опасным — в «неконтролируемый контекст». Хотя… Кто знает? Возможно, ее перевели и издали для служебного пользования? И она была настольной у деятелей агитпропа? Не вышла она и в постсоветское время — была написана до того, как телевидение и интернет приобрели неслыханную власть над людьми. Хотя, думаю, операторы этой власти с книгой знакомы.

А после войны она была настольной у министров де Голля. У Мальро, например.

Издали ее и в Бразилии в 1963-м. Журналист Хозе Нето пишет, что она помогла ему понять, как диктатуры в его стране и запугали оппонентов, и подчинили волю простых людей. Потому-то ее через год изъяли — уж больно опасна была для власти.

Но вернемся в 40-е. Падение Франции застает Чахотина в Париже. На сей раз скрыться ему не удастся. Нацисты арестуют его и посадят в концлагерь. Семь месяцев в заключении — самое страшное время в его жизни с трагедии в Мессине. Но он выходит из положения: пишет друзьям из Института кайзера Вильгельма, и они выручают его

Как и Питирима Сорокина, Сергея Чахотина страшно испугает мощь атомной бомбы и угроза новой истребительной войны. В 1949-м он станет одним из организаторов Международного Конгресса сторонников мира в Париже. А через девять лет — после смерти Сталина, поверив в разгар «оттепели» в ее успех — он поедет в СССР. Там его будет ждать степень доктора биологии, засекречивание результатов работы, подозрения и отказы в поездках за рубеж. Он больше никогда не увидит Европу. Несмотря на то, что подарит России и человечеству один из нынешних методов лечения рака.

Его мастерство побега будет бессильно перед мощью железного занавеса и хитроумием его манипуляторов. Чахотин уйдет из жизни в Москве 24 декабря 1973 года.

Увы. Этот его опыт докажет верность опыта с туфелькой: он вернется туда, откуда однажды спасся…