Колоколов по сонной Московии —
Не расколдуют нынче Вашей мглы.

Марина Цветаева. Beau tenebreux

Когда счет идет уже не на годы, а на столетия, 290 лет кажутся датой не вполне юбилейной — «300 лет со дня рождения» было бы красивее. Впрочем, и 290 — неплохая цифра, особенно если речь идет о человеке-легенде, имя которого за эти без малого три века не забывалось ни на одно десятилетие, звучало гимном искушению и страсти. Впрочем, можно сказать, что автором этого гимна стал он сам, Джакомо Казанова, написавший в богемском замке Духцов историю собственной жизни, привлекшую и увлекшую многие поколения читателей и почитателей.

МИФ ПО ИМЕНИ КАЗАНОВА

Марина Цветаева, комментируя свои неожиданные для многих опыты в области драматургии, связанные с образом Казановы, напишет: «Это не пьеса, это поэма, — просто любовь: тысяча первое объяснение в любви Казанове». Свои признания в любви (или ненависти — какая, собственно, разница; главное, что не равнодушие) к этому человеку в разные годы произносили Гейне и Стендаль, Достоевский и Феллини, Мюссе и Делакруа, восхищавшиеся его мемуарами. Казанова — герой романа Ричарда Олдингтона и эссе Стефана Цвейга, оперетты Иоганна Штрауса-младшего и оперы Доменика Ардженто, на киноэкране его образ воплощали Дональд Сазерленд и Марчелло Мастроянни… Да разве перечислишь всех, кто в той или иной форме выразил свое отношение к этому знаменитому… кому?.. Авантюристу? Соблазнителю? Путешественнику? Писателю? Философу? Поэту? Не стоит, наверное, искать точного определения, достаточно просто сказать — Джакомо Казанова.

Имя, кстати, подлинное, полученное при крещении в венецианской церкви св. Самуила — Джакомо Джироламо Казанова (Giacomo Girolamo Casanova). За подлинность остальных сведений о жизни, похождениях и приключениях этого человека поручиться сложно, поскольку основным источником сведений о нем является его автобиография, написанная на склоне лет в Богемии, в замке графа Вальдштейна. Пространные эти мемуары стали со временем настолько популярны, что были переведены более чем на 20 языков (по-русски, кстати, в полном объеме не публиковались), выдержали свыше 400 изданий.

Но насколько им можно доверять? Это ведь не дневниковые записи, в которых фиксируются события прошедшего дня (месяца, года, в конце концов), это воспоминания почти семидесятилетнего старца, томящегося от скуки на задворках империи, о годах беспутной молодости, проведенной в самых блистательных европейских столицах. Что здесь правда, а что вымысел, осознанный или неосознанный? Что можно отнести к категории фактов, а что продиктовано желанием эти факты приукрасить или просто слегка подзабыто за давностию лет? Начнем с того, что книга называется Histoire de ma vie jusqu'à l’an 1797 (История моей жизни до 1797 года), и при этом описывает жизнь Казановы только до 1774 года. И это только название! А сколько же несовпадений с реальностью в самом тексте?.. Впрочем, не так это и важно. Ведь именно так, из смешения подлинного и вымышленного, и рождается миф. И имя этого мифа — Джакомо Казанова, шевалье де Сенгальт.

Ф. М. Достоевский в предисловии к публикации отрывка из этих знаменитых мемуаров, вышедших в журнале «Время» под названием «Заключение и чудесное бегство Жака Казановы из венецианских темниц», пишет: «Личность Казановы — одна из самых замечательных своего века. Казанова выражает собою всего тогдашнего человека известного сословия, со всеми тогдашним и мнениями, уклонениями, верованиями, идеалами, нравственными понятиями, со всем этим особенным взглядом на жизнь, так резко отличающимся от взгляда нашего девятнадцатого столетия». Позволим себе поспорить с русским классиком: так ли велики эти отличия? Да и сильно ли изменился человек за пару веков? Или, как сказал другой классик уже в следующем, ХХ веке: «Обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их…»

Мемуары Казановы открываются словами: «Я начинаю, сообщая своему читателю, что судьба уже воздала мне по заслугам за все то хорошее или плохое, что я совершал в течение своей жизни, и потому я вправе считать себя свободным… Вопреки возвышенным моральным началам, неотвратимо порожденным божественными принципами, укорененными в моем сердце, всю жизнь я оставался рабом своих чувств. Я испытывал наслаждение от того, что сбивался с пути, я постоянно жил неправильно, и единственным моим утешением было лишь то, что я осознавал свои прегрешения… Мои безрассудства суть безрассудства юности. Вы увидите, что я смеюсь над ними, и если вы доброжелательны, то позабавитесь над ними вместе со мной». Что ж, позабавимся…

НАЧАЛО СЛАВНЫХ ДЕЛ

Место и время появления на свет великого авантюриста и соблазнителя более чем характерны: 1725 год, артистическая семья, Венеция — общепризнанная в то время столица наслаждений, которая своими знаменитыми увеселительными заведениями и игорными домами притягивала молодых аристократов со всей Европы, не отказывавших себе в удовольствии в рамках Гран-тура посетить Венецианский карнавал и насладиться обществом прекрасных куртизанок.

Впрочем, вскоре из Венеции мальчик был отправлен в пансион в Падую, что было расценено им как первое в его жизни изгнание (но далеко не последнее): «Так они от меня избавились», — жалуется он на родителей. Из ненавистного пансиона Джакомо вскоре перебрался в дом аббата Гоцци, где не только обучался наукам и игре на скрипке, но и впервые, по его словам, в возрасте 11 лет, познал радости чувственного наслаждения с младшей сестрой Гоцци Беттиной. «Именно она постепенно разожгла в моем сердце первые искры того чувства, которое потом стало моей главной страстью», — напишет позже Казанова. Тогда же появляется и еще одна страсть всей его последующей жизни — он начинает азартно играть на деньги.

Параллельно с развитием этих главных страстей, Казанова изучает этику, химию, математику, в 12 лет поступает в Падуанский университет и оканчивает его в 17 лет со степенью юриста, «к которой ощущал непреодолимое отвращение»: «Лучше бы мне позволили сделать то, что я хотел, и стать врачом, для которого профессиональное шарлатанство еще более пригодно, чем в юридической практике». Впрочем, профессиональное шарлатанство станет одной из его определяющих черт вне зависимости от профессии.

Вернувшись в Венецию, молодой красавец быстро обзавелся влиятельным покровителем — сюжет, многократно повторенный впоследствии. Одно из его жизненных правил гласит: «Чтоб преуспеть, должно поставить на кон все свои дарования, физические и духовные, свести знакомство с людьми сановными и влиятельными, всегда владеть собой, перенимать мнения тех, кому, как я увижу, надобно будет понравиться». Недолгое, но полезное для карьеры Казановы покровительство 76-летнего сенатора Малипьеро закончилось скандалом на почве ревности к юной актрисе (тоже первый, но не последний подобный случай). К тому же периоду относится и его первый сексуальный опыт с двумя сестрами, Нанеттой и Марией Саворьян, который, по словам Казановы, окончательно определил его жизненное призвание.

Этим призванием точно не была карьера церковного юриста. После того, как в 1743 году Казанова впервые попал в тюрьму за долги, а потом оказался замешан в любовном скандале кардинала, он решил примерить на себя новый, гораздо более привлекательный наряд — военный мундир: «Я купил длинную саблю, и со своей изящной тростью в руке, в нарядной шляпе с черной кокардой, с бакенбардами и накладным хвостом вознамерился впечатлить весь город». Впрочем, роман с армией был столь же недолгим, как и романы с женщинами: вскоре молодому офицеру наскучили его обязанности, он проиграл в карты солидную часть жалования, уволился со службы и вернулся в Венецию.

Героем третьего, столь же непродолжительного, служебного романа Казановы (читай: романа со службой) стал театр Сан-Самуэле, куда он поступил в качестве скрипача. Развлечения и приключения, которыми довольствовались его коллеги-музыканты, не соответствовали размаху натуры неугомонного Казановы (впрочем, как и размер жалования). И тут на горизонте появляется очередной богатый покровитель — венецианский сенатор Джованни ди Маттео Брагадину, которому благодаря своему юношескому увлечению медициной (а еще в большей степени — своему потрясающему везению) Казанова спасает жизнь. Усыновленный сенатором, Казанова провел три года в довольствии, праздности и… хотелось бы сказать — покое, но те такова была его натура. Этот период жизни Казановы закончился тем, что в 1749 году он сбежал из Венеции, скрываясь от суда за воровство, изнасилование, богохульство и чернокнижие.

МУЗА ДАЛЬНИХ СТРАНСТВИЙ

Парма, Милан, Мантуя, Чезена, Париж, Лион, Дрезден… В каждом из городов — богатые и влиятельные покровители, многочисленные любовные связи, шумные скандалы, карточные долги. Где-то он оставался некоторое время, увлеченный чем-то новым (например, в Лионе вступил в масонскую ложу), где-то, например, в Вене и Праге с их более строгими нравами, не задерживался.

В 1753 году Казанова вернулся в Венецию, но и в этой разудалой столице наслаждений привлек внимание инквизиции: список его прегрешений оказался слишком внушительным даже для терпимых венецианских властей: богохульства, ссоры, драки, соблазнения, причастность к каббализму и масонству, чтение запрещенных книг…

26 июля 1755 года тридцатилетний Казанова был арестован, осужден на пять лет и помещен в Пьомби («Свинцовую тюрьму»), располагавшуюся на верхнем этаже Дворца дожей и славившуюся тем, что за все годы ее существования из нее не было совершено ни одного побега. Нетрудно догадаться, кто станет тем первым человеком, которому удастся сбежать из Свинцовой тюрьмы. Об этом небывалом приключении он позже подробно расскажет в «Истории моего побега» и повторит описание в мемуарах. И все же происшествие это настолько невероятно, что многие исследователи утверждают, что свободу Казанова получил не благодаря своей хитрости, упорству и стремлению вырваться на волю, а благодаря деньгам своего покровителя, подкупившего охрану.

В любом случае, задерживаться в Венеции было опасно. И снова — Париж, богатые покровители, многочисленные блистательные романы и не менее блистательные аферы. «Обман дурака является делом, достойным умного человека», — в этом Казанова был убежден. Впрочем, вряд ли можно назвать дураками всех, кто поддался обаянию этого великого авантюриста — среди его почитателей маркиза де Помпадур, граф Сен-Жермен и даже Жан-Жак Руссо и Вольтер. Он объявил себя розенкрейцером и алхимиком, способным отыскать пресловутый философский камень, чем завоевал себе невиданную популярность в среде французской аристократии.

Его талант мистификатора пригодился и на службе государству: он не только успел побыть шпионом, но и пополнить казну путем продажи лотерейных билетов. Возросший заработок позволил ему организовать собственное предприятие — шелковую мануфактуру — с неплохим доходом и получить от французского правительства предложение титула и пенсии, если он согласится работать на министерство финансов. Но не таков был Джакомо Казанова, чтобы усидеть в скучном министерском кресле. Впрочем, и для планомерного ведения бизнеса его натура оказалась слишком импульсивной и непоследовательной. Вскоре он потратил значительную часть своего состояния, прославился многочисленными связями с работницами своей мануфактуры, которых называл своим гаремом, снова попал под суд, снова был освобожден из тюрьмы благодаря влиятельным покровителям и добился второй отправки со шпионскими целями в Голландию.

На этот раз миссия оказалась неудачной. Но Джакомо Казанова не склонен впадать в отчаяние и обращать внимание на капризы непостоянной женщины, даже если она зовется Фортуной. Он колесит по Европе, география его маршрутов поражает воображение, особенно с учетом качества дорог и состояния транспорта XVIII века: Кельн, Штутгарт, Марсель, Генуя, Флоренция, Рим, Неаполь, Модена, Турин, Париж, Лондон, Москва, Петербург, Варшава, Вена… Повсюду он пытается продать властям идею некогда обогатившей его государственной лотереи, впрочем, безуспешно. По всей Европе гремит его слава бессовестного афериста, способного на любой обман (чего стоит, например, его обещание за соответствующую плату превратить немолодую женщину в юношу), что, впрочем, не мешает все новым и новым жертвам попадаться в его силки авантюриста и обольстителя. В путешествии его сопровождают бесконечные долги (результат его страсти к игре и не всегда удачным аферам), венерические болезни (закономерное следствие другой его неуемной страсти), раны (последствие разнообразных стычек, драк и дуэлей), постоянная угроза ареста по тысяче самых разнообразных обвинений, проклятия обманутых им людей и… томные вздохи красавиц всей Европы.

Только спустя долгих 18 лет изгнания Джакомо Казанова получает разрешение вернуться в родную Венецию. Он был счастлив этим новым свиданием со столицей наслаждений, да и Венеция поначалу заинтересовалась им. Но очень скоро наступило взаимное охлаждение: почти 50-летний мужчина с ввалившимися щеками, покрытыми оспинами, был уже не так привлекателен для венецианских красоток, даже несмотря на ореол таинственности и славу уникального любовника, да и Венеция была уже не та. Денег для азартных игр и других удовольствий не хватает, круг знакомых сужается. Дошло до того, что его сожительницей стала не очередная блестящая маркиза, а неграмотная швея — впрочем, любившая его никак не меньше, чем все знатные героини его прежних похождений. Он пытается заработать продажей собственных сочинений, театральными постановками и даже ненавистным ему шпионажем, но сколько-нибудь значительного успеха это не приносит. В январе 1783 года Казанове снова пришлось покинуть Венецию, и снова под угрозой изгнания или тюрьмы — на этот раз, из-за сочиненной им желчной сатиры на венецианских патрициев.

Вынужденный возобновить свои странствия, Казанова отправляется в Париж, а затем в Вену, где служит секретарем венецианского посла Себастьяна Фоскарини. Именно в его доме Казанова и знакомится со своим последним покровителем, графом Йозефом Карлом фон Вальдштейном, камергером императора. Франкмасон, каббалист и любитель путешествий Вальдштейн сразу заинтересовался личностью Казановы и пригласил его в качестве смотрителя библиотек в свой богемский замок.

ПЛОДОТВОРНАЯ БОГЕМСКАЯ СКУКА

Замок Духцов, в те времена — Дукс (Dux), был загородной резиденцией одной из ветвей графского рода Вальдштейнов, которые в середине XVII века получили его от Лобковицев. Прекрасный замок, перестроенный в стиле барокко, чудесный французский парк — резиденция Вальдштейнов, над оформлением которой трудились такие мастера, как Матиаш Бернард Браун и Венцель Лоренц Райнер, имела все основания стать прекрасным пристанищем для находящегося в вечных бегах Казановы, тем более что новый покровитель обеспечил ему безопасность и приличный заработок. И все же провинциальная жизнь наводила жуткую тоску на Казанову, привыкшего к светскому блеску, опасным приключениям и всеобщему восхищению. Впрочем, и обитатели замка не были в восторге от нового постояльца, все чаще он наталкивался на равнодушие, а то и откровенную неприязнь — это он-то, великолепный Джакомо Казанова! Ричард Олдингтон в своем романе так описывает его состояние: «Казанова знал (или полагал, что знает), что слуги Вальдштейна презирали его, ибо он жил за счет подачек их хозяина, и ненавидели, ибо он старался всем видом своим и манерами сохранять облик дворянина восемнадцатого века. Этот малый глумился над ним, глумился над Джакомо Казановой, кавалером де Сенгальтом — с собственного скромного соизволения — и кавалером Золотой шпоры — с бесконечно милостивого соизволения его святейшества папы! А было время, когда за такое выражение лица на голову лакея обрушился бы тяжелый удар увесистой палки кавалера...»

Даже состарившись и постоянно испытывая проблемы со здоровьем, подорванным всем его предыдущим образом жизни, он продолжал испытать неодолимую потребность в любви, восхищении и азарте. Редкие поездки в Вену и Дрезден не могли по-настоящему избавить его от наваливавшейся тоски, иногда его даже посещали мысли о самоубийстве.

Впрочем, скука и одиночество последних лет жизни Казановы оказались очень кстати — если не для него, то для истории. Без этого унылого богемского заточения не было бы и знаменитых мемуаров Казановы, без которых вряд ли изменчивая память потомков сохранила бы его имя. В 1789 году он серьезно приступил к этому труду, который сам называл «единственным лекарством, чтобы не сойти с ума и не умереть с тоски».

Мемуары оказались обширными — автору было что вспомнить, да и времени у него было предостаточно — они занимают около 3500 страниц в десяти (в некоторых изданиях —12) томах. Его признания, как правило, свободны от сожалений или раскаяния и приправлены изрядной долей юмора и самоиронии. С каждой страницы звучит гимн жизни со всеми ее чувственными наслаждениями: «Я всегда любил остро приправленную пищу… Что касается женщин, я всегда находил, что та, в которую я был влюблен, хорошо пахла». Он с удовольствием рассказывает о своих связях с женщинами (более 120), намекает на отношения с мужчинами, живописует свои дуэли и конфликты, тюремные заключения и побеги, интриги и аферы, мучения страсти и стоны удовольствия. «Я могу сказать: vixi (я пожил)», — утверждает автор, и читатель не может с ним не согласиться. 

Так, благодаря своим мемуарам, Джакомо Казанова, не сумевший заслужить любовь и восхищение обитателей и гостей замка Духцов, обеспечил себе любовь и восхищение многих поколений потомков. И произнесенное Мариной Цветаевой (тоже, кстати, томившейся в изгнании и страдавшей от тоски и одиночества в тех же богемских землях) «тысяча первое объяснение в любви Казанове» оказалось далеко не последним.