Фотоэффект

Заностальгировала вдруг

и прошлого гончарный круг

верчу, и деревá в движеньи,

и воздух, как в концертном зале перед шквалом

оваций, тих... и в этот самый миг

чей взгляд всевидящий меня настиг?

Была ли мысль моя Его мишенью?

Чтоб память засветить, Он молнию послал мне.

 

 

Пустоты

Картину я представила пустóты в ней

от облаков там череда теней

на озере и надрывала грудь скала

и лед сошел слезой под горным оком

и месяц молодой натужно упирал

бедовый глаз в лазейки Божьих окон

Исчезло все осиновые листья

стволы озера окна Променял

фрагмент картины той на вечность кто-то близкий

какая часть исчезнет без меня

 

Через край

пейзаж не ограничить рамой стеблем и листком — шалфей

а стихотворный образ — звуком

иерихонской розы существо ее самой живей

и чьим бы тело не было в нем тесно станет духу

уже короче стали дни безлунны ночи

и рады мы дарам или подачкам Божьим

и вдруг как весть благая будто музыка пророчеств

сквозь щели в темноте оттуда глас: «К вам можно?»

 

Горы

Пастушок там вместо трости флейту Пана взял в поля

лето там орлам подобно

что над скалами парят

там утесы не желают знать что время губит их

В рай не верим только вот он видишь кущи для двоих

 

Кто мне дорог — с теми видно схож ты статью и лицом

и меня наверно выбрал

вовсе неслучайно

там где голову дурманит запах иван-чая

высказать все можно было лишь в тот час на месте том

 

Часы

Вдвоем у солнечных часов

а что еще нам надо?

когда сочится как вино сквозь ветви яркий свет

и гаснет ненадолго зной в тени густого сада

там одуванчиков пыльца все красит в желтый цвет

 

как бледен ты лицо твое — икона в золоченой раме

прервать отважься милый часовщик

теченье времени

(но прежде чем случиться чуду ранит

предвиденье что до полудня

краткий остается миг)

 

Танец

Взлетели птицы провод все дрожит

так песня лета отступает с боем

но флейта вдруг расплакалась навзрыд

и спотыкаются гобои

 

На иглах танец не смотри лишь слушай

земля танцуя нажила мозоль

не догадаться ей — июлем заложило уши —

что если раны есть для них всегда найдется соль

 

Снежная сказка

— Рассказывай...

— Глаза слепит

снег, руки жжет морозом.

А он, чудак, один в степи:

Идет за зимней розой.

 

На лепестках синеет тьма.

До новолунья снегом

ее укроет, аромат

исчез, как будто не был.

 

Cомкнула веки, будто спит —

шипы густы, как брови.

Узнать бы, что ее томит:

любовь ли, жажда ль крови.

 

— Хочу бутонами краснеть,

иди ко мне, отважный!

(...Не плачь по нем.

Все — сон во сне

в моей стране бумажной.

 

Трясем страну, легонько, днем —

надеждами и сплином.

Однажды бодро пропадем

под неподдельной глиной...)

 

 

Румянец

Розовый куст, глянь, кровью налился,

ветер качает могучий орех,

яблоня рядом — плоды среди листьев

знают, каков он — грех.

Лето рождалось, в тайне румянец

вызрел... О как было зелено нам!

Короток дочери Ирода танец,

краток был твой обман.

Поберегись ножа гильотины

памяти — ты позабудешь меня

скоро ль? Не бойся, мы оба повинны.

Не Саломея я.

 

Лед

Cогрей дыханьем дни промозглые.

Под строгим взглядом Боговым

речушка подо льдом, под воском ли.

И лебеди —

 

сугробами.

 

Меня согрей, держи под локоть, три

ладонь кругами нежными.

Тревожно, холод — до костей. Смотри:

там птицы

 

белоснежные!

Я знаю, лебеди накликали:

себе — забаву и жилье,

а мне — мою горячку скрытую.

Где птицы вместе,

 

тает лед.

 

Считалка

О чем то словцо?

Как не быть овцой,

глупенькой овечкой

на мостках над бурной речкой,

о коняшкиной уздечке.

А что конь хотел?

В омут он глядел,

из омута воду пил,

сил на скачки накопил.

А омут?.. Хочет — как слепых глаза —

помнить образá. Кто это сказал,

высоко пролетал

над холмом — гора не там.

А что хочет этот холм?

Хочет он греметь, как гром.

Непокой небесный хочет,

с треском, не промежду прочим,

разорвать простор.

Наперекор...

затишье подарком.

Радуги арка

что хочет? По грибы.

Жаркому утру — кабы

вьюга да стужа.

Смерти что нужно?

Сердце живое, чистую душу.

 

Одержимость

Время торопишь

цвет не плоды — в горсти

в поиске верного места

ты пилигрим

неожиданно явится стих

неотвратимостью кровной мести

 

Бездна

Ну ж оторвись

Избавься от корней

Мучительны смирение и стыд

с которым обезличенных гостей

так щедро снова

угощаешь ты

Все есть у них и каждый первый сыт

лишь бездны не найдется в нажитом

 

Несчастными не могут быть?

 

А счастье

для счастливых — что?

 

Тетива

Сердцу ли не знать

как душа умеет уши

навострить когда услышит

как трепещет в теле страсть

 

Только

льдом по кромке вышит

горизонт все уже

струйка света не весна — напасть

 

Март — но снега пух на ветках.

Пыл остудит холод зимний?

Лук взметнул Амур наметил

цель запела тетива и — мимо

 

Выжидание

С рифмой в подсознанье день хороший

у виска томится слово

а во снах упрямо сини рощи

вот пейзаж чего уж проще

получите холст готовый

думаю уже о новом

 

за жизни несколько погожих лет

Ослеп от желтизны осенней старый сад

пурпурной тенью выстлан двор

 

о как глазам моим милы и свет и цвет

нельзя ли задержать грядущий мрак

 

Уже готова кровью подписать

я с дьяволом известный договор

 

за жизни несколько погожих лет

хотя в ней с каждым днем все меньше благ

 

и моросит во мне

Мои шаги трудней, чем прежде

и в зеркала гляжусь все реже

в них сумрак, их приятель верный

 

У серых зданий розы серы

Туманом обезглавлена гора

 

И моросит во мне — пришла пора

 

Не помертвеет свет?

«Угасни...»

Вдруг снег — он милость вместо казни

 

теперь уверенно иду

Что с розами случилось? Вспоминай

Весной попали в запрещенный край
там пыль была, где быть пыльца должна
Нам больше не доступна та страна!

Теперь уверенно в безвестное иду
роз ароматы глажу на ходу
Сожженная Шумава мерзнет вдруг
звуча во мне как некий ультразвук

 

и шепчет что-то

мне не до танцев поздней осенью

день поднял солнце-дароносицу

без исповеди ранней гостьей принимаю

и возношенье и причастье

 

и шепчет что-то не робей иди

туда где озеро и горы дымкой манят

 

дорогой тайной где мгновенья счастья

и юности остались позади

 

Ольга Белова-Далина:

С Яной Штробловой, выдающимся чешским поэтом, переводчиком, сценаристом, я встретилась в музее Марины Ивановны Цветаевой на мероприятии, посвященном 125-летию поэта. Тогда я уже была знакома с ее поэтическими переводами текстов Марины Цветаевой на чешский язык. Результатом этой встречи стало большое интервью с пани Штробловой, записанное мной и опубликованное в 46-м выпуске альманаха «Пражский Парнас» Союза русскоязычных писателей в ЧР, главным редактором которого я была на тот момент.

Но на этом наши отношения не закончились. Я сделала несколько переводов стихов своей старшей коллеги на русский язык, они были очень тепло приняты автором. «Во Вшенорах вы, очевидно, встретили дух Марины Цветаевой, который через вас отблагодарил меня за переводы ее стихов. Вы переводите действительно с эмпатией (и знанием ремесла)», — написала она мне. И еще: «Некоторое время спустя я снова внимательно перечитала перевод „Снежной сказки“, и он мне кажется абсолютно совершенным: ни малейшего отступления от текста, ни малейшей ошибки в ритме. Очевиден не только ваш опыт переводчика, но прежде всего глубокое поэтическое чувство».

Такой лестный отзыв о моей работе меня обрадовал несказанно. Вдохновленная поддержкой пани Яны, я занялась переводами. Работалось легко и радостно. Наверное, потому что мне близка поэтика Штробловой.

Перефразируя Гете, писавшего о своих переводах на немецкий казахского поэта Абая, я, пожалуй, здесь скажу: мне кажется, я чувствую Штроблову. Полагаю, что чувствовать чье-то творчество — несомненно, объемнее и значительнее, чем понимать...

Пожалуй, можно уже сказать, что наш авторский тандем, начало которому положила встреча в цветаевских Вшенорах, состоялся. Возможно, действительно, не без участия самой Марины.

 

Яна Штроблова:

С Ольгой Беловой-Далиной мы познакомились на открытии памятной экспозиции, посвященной Марине Цветаевой, при библиотеке во Вшенорах. Это маленькое, но достойное помещение раздобыла для Цветаевой Галина Ваничкова, которая много лет назад, задолго до того, как творчество великой русской иммигрантки приобрело широкую известность, привела меня к переводам ее стихов. Так Цветаева стала моим «приговором». То, что Галина тогда, сама того не ведая, предопределила мою встречу с Ольгой Беловой, будущей переводчицей моей собственной поэзии, считаю странным и счастливым стечением обстоятельств. Сначала Ольга попросила меня только дать интервью, во время работы над которым мы почувствовали расположение друг к другу, но тогда я не догадывалась, что наше общение перерастет в сотрудничество на более высоком уровне.

Первый же перевод меня потряс. «Снежная сказка». В русском переводе в ней было точно такое же беспокойное напряжение, какого я хотела достичь и в чешской версии. Напряжение очень важно для стихотворного текста. Часто его вызывают рифмы, которые нельзя проигнорировать с легким сердцем. Если, конечно, это не банальные рифмы, только рифмы ради. Бывают несущие значение, значение творящие рифмы, которые открывают в стихотворении новые пространства, иногда даже некие тринадцатые комнаты. И только посмотрите: в ее переводах все это есть! Впоследствии я поняла, почему эти переводы так хороши: я познакомилась с ее собственными стихами, наиболее значительными из которых являются сонеты. Венок сонетов — достойное восхищения произведение, создание которого требует не только присутствия музы, но и знания ремесла, о котором говорила Цветаева.

Ольга Белова-Далина умеет распознать, что в том или ином стихотворении важно, а чем можно пожертвовать, пусть и с сожалением. Умеет воспользоваться свободой, так необходимой при переводе стихотворных текстов.