— Когда вы начали интересоваться историей? Оказала ли на это влияние ваша семья?
— Все началось в 1937 году, когда мне было четыре года. Мой папа был венгром, а мама чешкой. Мы жили в Кошицах (современная Словакия), где в то время находился центр областного военного командования, при котором было множество воинских подразделений. На главном кошицком проспекте часто проходили парады.
В детстве в солдатиков играл, наверное, каждый мальчик. Я с ностальгией вспоминаю свою большую «резиновую армию»: эти игрушки из стойкого и практически вечного материала (твердой резины) производил предприниматель Томаш Батя. Дизайн был уникальный: можно было разглядеть деревья, кусты, окопы и небольшие укрепительные сооружения. Жили мы неподалеку от казарм, поэтому мое ежедневное «взаимодействие с армией» давало свежие идеи для наших игр в солдатиков. Когда мы уезжали в гости к бабушкам в Сабинов и Яромнерж, менялось лишь место игры.
Еще в период проживания возле казарм я заметил, что у одних военнослужащих ордена есть, а у других нет. Папа мне объяснил, что это бывшие легионеры, которые во время Первой мировой войны воевали на стороне русских за свободу Чехословакии.
Еще одним импульсом, укрепившим мой интерес к военной тематике, стало Мюнхенское соглашение, предусматривавшее, помимо прочего, возвращение южной части Словакии Венгрии. С этим был связан уход чехословацких войск и всей гражданской администрации из Кошиц и других населенных пунктов. Произошло это в 1938 году. Я стал свидетелем введения венгерских войск в Кошице. Мне выпал редкий шанс — с близкого расстояния (из окна финансового учреждения, где работал мой папа) наблюдать происходящее на импровизированной трибуне, с которой имперский управляющий адмирал Хорти, окруженный многочисленным генералитетом и высшим офицерским составом, руководил трехчасовым смотром венгерских подразделений. Все мероприятие в захватывающей атмосфере «поистине освобожденных» Кошиц сопровождалось восторженными возгласами местных жителей.
Необходимо напомнить, что в тот период, равно как и на протяжении долгих веков до этого, Кошице были венгерским городом. Тот факт, что в результате Трианонского мирного договора они в 1920 году были присоединены к Чехословакии, является скорее недосмотром участников мирной конференции, которым воспользовался министр иностранных дел ЧСР Эдвард Бенеш, чем одной из «роковых ошибок».
И наконец, не менее сильное влияние на меня оказал трехтомный труд «История мировой войны», в котором было сосредоточено невероятное количество фактографической информации. Книга стала моей библией, я запомнил наизусть все события, имена военачальников, генералов и политиков. Об этом узнал мой школьный учитель и решил использовать мои знания: по случаю дня ветеранов войны я прочел одноклассникам свою самую первую лекцию по истории.
Вскоре пришла война. Я был свидетелем передвижения южной части немецких войск, которые на протяжении двух дней проходили через Сабинов и многострадальную Польшу. Я превратился в страстного читателя газет и журналов, а каждое воскресенье посещал показ еженедельной кинохроники производства UFA, восхвалявшей военные успехи Германии. Помню, насколько меня поразило произошедшее в Катыни, когда по приказу Сталина были расстреляны тысячи польских офицеров, а еще — трагическая судьба 2-й венгерской армии, которая была отправлена на поле боя без надлежащего оснащения и, прикрывая тыл немецкой армии, убегавшей от атаки советских войск, пала зимой 1943—1944 года. Родители и знакомые уже тогда называли вещи своими именами, поэтому у меня выработался достаточно сильный иммунитет к искажению событий официальной пропагандой.
В венгерской школе нас воспитывали в патриотическом духе, использовался любой повод для его укрепления: памятные мероприятия, государственные праздники, касающиеся значимых юбилеев из национальной истории... Прежде всего воспитание было направлено на ирредентизм и укрепление чувства принадлежности к миллионам венгров, которые были оторваны от своей родины злосчастным Трианонским мирным договором, ставшим толчком к новой войне.
Отсюда берет начало мой интерес к военной тематике и истории в целом. Прочный фундамент опыта детских лет впоследствии вылился в желание выступить в качестве редактора и издать большую иллюстрированную монографию о чехословацком легионе в России.
— Когда вы для себя открыли тему чехословацкого сопротивления и деятельности легионеров в России?
— В восемь лет, когда папа мне дал в руки один из лучших военных романов, который я когда-либо читал: «Когда цветет миндальное дерево...» Дюлы Шомодьвари (Gyula Somogyvári: Když kvete mandlovník...). Он был написан непосредственно участником боев на восточном фронте и сегодня считается неисчерпаемым кладезем сведений о Великой войне. О солдатах чешских полков, отправленных на восточных фронт, здесь говорилось как о трусах, которых «с трудом можно было сдвинуть с места и заставить идти в атаку, тогда как наши ребята, словно подкошенные, валились на землю от сосредоточенного огня русских пулеметов». Когда я об этом говорил с папой, он прочитал мне небольшую лекцию о сути дуалистической монархии, о стремлении европейских славян внедрить в общество идеи славянской взаимности, о неоднозначном русофильстве. Все это объясняло поведение чешских подразделений, не желавших воевать на восточном фронте против братьев-славян, а также переход отдельных лиц и целых отрядов в лагерь «неприятеля».
К этому же периоду относятся еще три существенных впечатления. Без ведома родителей я посмотрел суровый, реалистичный фильм о русской большевистской революции «Броненосец „Севастополь“» (производство UFA), в котором одержавшие победу пьяные красные моряки подвешивали за ноги своих бывших командиров, поливали их бензином и поджигали. Во время этой сцены я испытал такой шок, что с дрожью покинул зал. И по сей день мне не ясно, как родители ничего не заметили.
Чтение романов, отображающих события русской революции, например, «Книги всемогущих» Эдгара Уоллеса (Edgar Wallace: The Book of all Power), окончательно утвердило во мне интерес к большевистской революции. Однажды в папиной библиотеке я нашел один из первых томов популярной тогда серии «Литература факта». В нем вплоть до мельчайших подробностей описывалась трагическая судьба русского царя и его семьи. Помимо прочего, там говорилось и о чешских легионерах, которые, если бы ускорили освобождение Екатеринбурга, могли бы спасти царя.
Каждое из этих открытий сыграло важную роль в моем отношении к большевизму и его идеологии.
— Имел ли кто-нибудь в вашей семье прямое отношение к чехословацким легионерам?
— Нет, если не считать двух дядей по материнской линии, служивших в армии в качестве офицеров действующего резерва, в чьих подразделениях были бывшие русские легионеры. Во время посещения казарм я с ними несколько раз встречался, они мне показывали свои награды на военных формах. Особенно мне запомнился один артиллерист. Помимо Чехословацкого военного креста, Революционной медали и медали «За победу» он также имел два креста св. Георгия и орден Сокола.
— Кто, по вашему мнению, был наиболее значимой фигурой чехословацкого сопротивления?
— Это, несомненно, Т. Г. Масарик, который, будучи главным деятелем чехословацкого освободительного движения, после посещения революционной России сразу же осознал монструозную суть большевистской идеологии. Он решительно запретил какое бы то ни было вмешательство со стороны чехословацких войск во внутренние дела России. Причин, по которым все сложилось иначе, сразу несколько: чрезмерное доверие в отношении представителей советской власти со стороны филиала Чехословацкого национального совета, что породило разногласия между филиалом и армией; вероломное нападение большевиков на чехословацкие части; возникновение неприкрытой вражды между чехословацкими войсками и советской властью.
Интересно, что в одном из художественных фильмов, который в скором времени выйдет на экраны, есть сцена, где Масарик встречается с Троцким, чего не было на самом деле. Такая трактовка может привести лишь к искажению личности Масарика. Кроме того, умалчивается истинный ход переговоров между советским правительством и филиалом ЧНС. К сожалению, подобная подтасовка исторических фактов вновь становится нормой.
Нельзя не упомянуть еще об одной яркой личности чехословацкого сопротивления в России — Радоле Гайде. Т. Г. Масарик его особо не жаловал, видел в нем самовлюбленного искателя приключений. Как бы то ни было, Гайда был неординарной личностью и блестящим военачальником. Если бы не его прозорливость и военный талант, чехословацкие корпуса могли бы погибнуть от рук Советов. В своем полку он следил за соблюдением дисциплины, нужды солдат для него всегда стояли на первом месте. Кто знает, чем бы обернулись его смелые планы согласованной военной операции (после захвата Вятки в конце 1918 года), касающиеся похода на Москву, если бы не равнодушие по отношению к его устремлениям и одновременно ревность к его персоне со стороны большинства русских генералов. Возможно, это был бы конец большевизма.
Халатность адмирала Колчака и его штабов, занимавшихся «бумажной работой», а также недостаток целенаправленной оперативности, на что Гайда постоянно, но безрезультатно обращал внимание своих коллег, привели в конечном итоге к неотвратимому и катастрофическому краху. После вынужденного ухода из русской армии Гайда стал главой антиколчаковского восстания во Владивостоке, впоследствии подавленного. Тем не менее данный факт ничуть не умаляет его успехов в качестве военачальника и полководца за все предыдущие годы.
— Недавно вам была вручена премия Рудольфа Медека. Что для вас символизирует это имя в контексте Первой мировой войны?
— Я всегда удивлялся тому, как способен поэт в водовороте событий в одночасье превратиться в сурового солдата, который голодал, испытывал лишения, сражался и столько раз смотрел смерти в глаза. Для Медека это было естественной обязанностью джентльмена. Позже, будучи уже чиновником филиала Чехословацкого национального совета, а после реорганизации армии и на иных должностях, он с такой же отдачей посвящал себя политике. В 1919 году во время серьезных проблем в армии, вызванных недовольством военнослужащих и иногда переходивших в бунт, Рудольф Медек испытывал чувство стыда и разочарования в связи с утратой революционного духа сопротивления. Он не был способен идти на компромиссы, поэтому оставил все посты в армии и политике и вернулся на родину. И здесь он не бездействовал, писал одну книгу за другой, стал движущей силой создания монументального произведения — четырехтомной истории чехословацкого сопротивления в России.
— Читали ли вы его стихи?
— Должен признаться, что не читал. Когда-то я услышал шутку: «Стихи — это то, что все пишут, но никто не читает», но это не относится к творчеству Медека. Его поэзия, особенно военная и национально-освободительная, имела, судя по тогдашним источникам, отклик среди самых разных слоев населения. Еще в молодости меня привлекли его прозаические работы, отображающие его жизнь в России. Несмотря на то, что по своему темпераменту Медек в первую очередь был поэтом, он сумел описать окружающую его действительность с невероятной фактографической точностью. В прежние времена в антикварных магазинах за гроши, но тайком можно было приобрести литературу о легионерах — именно тогда я купил большинство имеющихся у меня книг, написанных Рудольфом Медеком.
— События Первой мировой войны вам, конечно, интереснее и ближе всего. Испытываете ли вы подобные чувства к другим периодам чешской или мировой истории?
— Как уже было сказано, детские впечатления, связанные с Первой мировой войной, были самыми сильными, однако едва ли бы я смог не обращать внимания на актуальные события. Мы в себя впитывали все, что касалось Второй мировой войны. В итоге я остановился на временном отрезке 1919—1945 годов, истории Венгрии и венгерской армии Хорти. Далее благодаря фалеристике мой интерес привлекли Словакия, колониальные завоевания Британской империи и «мексиканское приключение» (1864—1867) Максимилиана I.
— Я знаю, что вы страстный фалерист. Сколько предметов сегодня насчитывает ваша коллекция? К какому году относятся первые экземпляры?
— Мое коллекционирование шло бок о бок с увлечением историей. Когда мне было восемь, я мог по памяти перечислить все ордена и награды, которые вручались в период обеих мировых войн. Меня поддерживал папа, который по тем временам обладал небывалыми знаниями в этом вопросе. Однако лишь в 1965 году (если не считать хранившиеся у меня награды, полученные членами нашей семьи) мне удалось приобрести Юбилейную медаль 1898 года, выпущенную к 50-летию правления Франца Иосифа I. С этого все и началось. Я систематически посещал лавки с предметами старины, обходил популярные тогда блошиные рынки, стал членом Чехословацкого общества скульптуры малых форм и Чехословацкого нумизматического общества. Стало возможным регулярно встречаться с коллегами, а самое главное — посещать аукционы, на которые власти закрывали глаза.
Основной проблемой в то время было отсутствие стоящих экземпляров. Люди просто боялись признаться в том, что при старом режиме у них или у их родственников имелись заслуги, за которые были вручены ордена и награды.
Перемены пришли лишь после падения социалистического строя, когда начали появляться невиданные ранее вещи. Для коллекционеров наступила золотая эра, однако годы изобилия и относительно приемлемых цен сменились резким подорожанием, что в результате сузило круг покупателей. В период наибольшего расцвета моя коллекция насчитывала свыше 1200 предметов, причем собирал я далеко не все.
К сожалению, у меня не было последователей, и постепенно я начал избавляться от вещей, которые были мне не так уж дороги. Я оставил себе награды, врученные легионерам правительствами двенадцати государств; награды, основанные в Мексике Максимилианом I (в его добровольческом корпусе было почти 1000 чехов), и некоторые предметы периода обеих мировых войн.
— В чем основная разница между наградами, орденами и медалями?
— Ордена стоят на вершине иерархии, они учреждаются высшими государственными инстанциями или правителем. Награды (кресты и медали не орденского типа) являются, как правило, более низкой формой признания. И ордена, и медали могут быть вручены как за храбрость, так и за заслуги. Также существуют особые памятные награды.
— Какую из своих книг вы считаете самой главной, фундаментальной?
— Это, разумеется, шеститомная иллюстрированная монография «Чехословацкие легионы в России» (Československé legie v Rusku). Моей целью было собрать как можно больше доступной информации и сделать так, чтобы визуальный материал был равноценен текстовой части. Всего в книгу вошло порядка 5000 фотографий и иллюстраций, что дает читателю полное представление о чехословацком легионе в России. Также я по этой теме публиковал статьи в научных и фалеристических журналах.
Я очень рад, что масштабная выставка, посвященная чехословацким легионерам в России, созданная на основе моей концепции и дополненная материалом о французских и итальянских легионах, вот уже на протяжении нескольких лет путешествует по российским городам. Она вносит огромный вклад в исправление сформированных большевистской идеологией ложных представлений о сути разногласий между легионерами и членами советского правительства.
Еще я с радостью вспоминаю работу над созданием книги о пражском еврейском городе: после длительного и безуспешного поиска мне посчастливилось найти почти 400 точных копий снимков, сделанных фотографом Экертом в период т. н. «пражской реконструкции» (pražská asanace). Оригиналы сгорели во время пожара в Староместской ратуше в 1945 году. В итоге в монографии, рассказывающей о европейском феномене, безвозвратно исчезнувшем на рубеже XIX—XX вв., имеется более 700 изображений, открыток и фотографий.
— Есть ли сегодня в Чехии ваши преемники из числа историков, занимающиеся деятельностью чехословацких легионов в России?
— Данная тема предполагает кропотливое изучение огромного количества архивных материалов, тысяч фотографий, сотен книг, дневников, воспоминаний... В случае легионеров речь идет о шести годах нахождения на территории России, десяти тысячах километров вдоль железнодорожных путей и об армии, насчитывавшей шестьдесят тысяч человек. На сегодняшний день можно назвать лишь несколько человек, основательно изучивших эту главу чешской истории. Один из них — мой друг и коллега Александр Гейл. Из младшего поколения деятельностью легионов на качественном уровне занимаются только Йиржи Кутган и Далибор Ваха. Также нельзя не упомянуть уважаемых мною русских историков Александра и Дину Муратовых, которые в течение долгих лет посвящают себя исследованию деятельности, жизни и судеб чехословацких легионеров в России.
— Приходилось ли вам бывать в России в местах, где жили легионеры?
— К сожалению, нет. Два года назад главный редактор журнала «Русское слово» Марина Добушева планировала организовать историческую поездку «По стопам легионеров», которая бы прошла по трассе Пенза — Самара — Челябинск — Екатеринбург — Омск — Иркутск. Однако эта идея не была осуществлена: не нашлось достаточно желающих, которые бы на 14 дней могли вырваться из суматохи своих дел. В конце концов от этих планов пришлось отказаться.
— Вы издали несколько книг, посвященных истории Праги рубежа XIX—XX вв. Когда вы этим начали интересоваться? Есть ли у вас собственная коллекция старых пражских открыток?
— Историей Праги я занимаюсь уже более 20 лет. Особенно впечатляет то, как принципы современного урбанизма трансформировали старую городскую застройку. Не только в Праге, но и в Вене, Будапеште, Париже. На открытках запечатлены старые здания, от стен которых веет дыханием последних довоенных лет — в этом и кроется их невероятное очарование.
В Праге были снесены барочные укрепления, что дало шанс для быстрой застройки районов Винограды, Жижков, Смихов и др. В рамках книги, повествующей об истории столичных кварталов внутри бывшего барочного укрепления, представлено 550 открыток, относящихся к тому времени.
Открытки я начал коллекционировать тридцать лет назад — причем не только с пражскими видами, но и с изображениями железной дороги, армии, промышленных объектов и, конечно же, городов моей молодости — Сабинова и Кошиц.
— Еще вы журналист, художник... Расскажите об этом подробнее.
— Я с детства хорошо рисовал. Затем я поступил на факультет кинематографии и телевидения Академии искусств в Праге, но в середине второго курса меня исключили из-за политических разногласий с руководством и запретили какую-либо деятельность в области кино. Как и многие другие, пострадавшие подобным образом, я устроился на работу в котельную. Позже, благодаря одной из доброжелательных и не слишком идеологизированных работниц отдела кадров, мне удалось очистить свое имя, и я устроился в центр устных переводов. Там я проработал почти 30 лет.
В те же годы я начал делать рисунки для газет, постепенно пришел к сатирическим зарисовкам: полем моей деятельности стали, в первую очередь, экономические вопросы. И опять начались проблемы — начальство не терпело критики.
К счастью, вскоре произошла революция и появилась возможность высказывать свое мнение без каких-либо последствий. Я делал рисунки для газет правой ориентации. Свобода принесла множество новых политических тем. Думаю, это был самый счастливый период моей жизни.
После Бархатной революции я еще восемь лет занимался газетными иллюстрациями, потом мы с приятелем основали издательство, где публиковали только близкие сердцу книги. Я рад, что могу использовать свои художественные способности при подготовке собственных книг.
— Планируете ли вы в ближайшее время выпустить новую книгу?
— Пока нет, но в будущем это могла бы быть книга «Чехословацкие легионеры, получившие русские ордена и награды». Но это лишь в далекой перспективе...
— Огромное вам спасибо за интервью. Крепкого здоровья и воплощения всех идей!
