В полдень 10 марта 1948 года Прагу и весь цивилизованный мир потрясла весть о трагической гибели популярнейшего политика, видного дипломата и гуманиста Яна Гаррига Масарика — сына первого президента Чехословацкой республики.

До войны он был послом в Лондоне и оставил пост в знак протеста против Мюнхенского сговора. В войну стал министром иностранных дел чехословацкого правительства в изгнании и вел многие важные переговоры. Руководил радиостанцией «Говорит Лондон», вещавшей на территорию его оккупированной родины, и ежедневно приветствовал земляков до боли знакомым голосом: «Дорогие мои!» После войны так и работал министром при президенте Эдварде Бенеше.

На переговорах в Москве (9.7.1947) Сталин потребовал отказа Чехословакии от американского плана Маршалла. Ян Масарик возразил, что чехословацкая промышленность зависима от Запада и нуждается в кредитах. Вождь страшно злился и стоял на своем: «Мы и наш народ этого не поймем. Вам надо отказаться, и немедленно!» Вернувшись в Прагу, Масарик сказал другу: «Я уезжал в Москву министром иностранных дел, а возвратился сталинским холопом. Богемии конец»¹.

После февральского переворота 1948 года он остался единственным беспартийным министром в коммунистическом правительстве — ярким символом довоенной свободной и независимой Чехословакии. Переворот курировал сталинский эмиссар Валериан Зорин — замминистра иностранных дел СССР и экс-посол в ЧСР. Утром 7 марта он навестил Масарика в его офисе. Разговор был коротким: две-три минуты. Зорин вышел, не подав Масарику руки. Министр был бледен и, сославшись на недомогание, покинул офис…

На рассвете 10 марта Ян Масарик был найден мертвым во дворе под окном ванной комнаты своей служебной квартиры в Чернинском дворце. К телу не допустили личного врача министра, доктора Оскара Клингера (он осматривал пациента 8 марта и нашел его в добром здравии), а подписавший протокол вскрытия профессор Франтишек Гайек не подходил к телу ближе чем на три метра. Официальное коммюнике о самоубийстве огласили по радио уже в 12 часов, без учета результатов следствия, сразу взятого под контроль органами госбезопасности.

В 14:00 открылась сессия парламента, и глава МВД Вацлав Носек сообщил, что Масарик ушел из жизни добровольно: «Причина его самоубийства — нервный кризис. В последние дни министр страдал бессонницей. Судя по большому количеству окурков в пепельнице, он не мог уснуть и в день трагедии. Под утро наступила резкая депрессия, которая довела его до невменяемости. Масарик выбежал из спальни в ванную комнату и выбросился из окна. Расследование продолжается, проводится медицинская экспертиза. Ян Масарик принадлежал всему народу, любил его и был народом любим…»

Похороны состоялись уже 13 марта — гораздо быстрее, чем обычно в подобных официальных случаях. Проститься с погибшим пришли премьер Клемент Готвальд, все члены правительства, парламентарии и 250 тысяч шокированных горожан.

Поддельное «завещание»

Версия о самоубийстве, видимо, требовала подкрепления, и 23 июня парижская газета Combat опубликовала большое «предсмертное письмо Сталину», якобы сочиненное Масариком 9 марта: «Я решил написать Вам в последние минуты своей жизни, приняв бесповоротное решение, которое осуществлю в считаные часы...»

Рядом газета привела факсимиле на русском языке: «Я, нижеподписавшийся, капитан Иван Крылов, настоящим подтверждаю, что я передал для опубликования в международной печати текст письма Яна Масарика. Этот текст я получил из секретариата [члена Политбюро, министра вооруженных сил СССР] маршала Булганина. Иван Крылов. 13 июня 1948 года».

Но могла ли такая утечка случиться без ведома начальства? Combat дала разъяснение. Мол, конверт с письмом обнаружил Носек на письменном столе Масарика при осмотре его квартиры. С согласия Готвальда он отдал письмо Зорину, и тот немедленно переслал его Сталину, а вождь будто бы поделился находкой со всеми членами Политбюро. Теперь же текст письма передан французскому агентству Paz Internacional советским офицером Иваном Крыловым, служившим до 10 апреля 1948 года в 4-м управлении Генштаба. С помощью коллеги из личного секретариата Булганина ему «удалось увидеть чешский оригинал письма и получить его русский перевод». Приехав 15 апреля «со специальной миссией» в Восточный Берлин, Крылов решил порвать со сталинским режимом и 24 апреля ушел из советского сектора, пересек британский сектор и в начале мая прибыл в Бельгию. «Сейчас он живет в Люксембурге под чужим именем и готовится покинуть Европу».

Через пару дней то же «письмо Масарика» с факсимиле заявления «капитана Крылова» поместила Dagbladet Information. Отметились и еще две датские газеты — Sozialdemokraten перепечатала выдержки из документа, а København посвятила ему передовицу: «Письмо, адресованное Сталину, если речь не идет о фальшивке, чему не хочется верить, должно быть доказательством того, что Масарик покончил жизнь самоубийством…»

Текст «письма» продублировал и немецкоязычный еженедельник Schweizer Illustrierte Zeitung в статье с красноречивым заголовком «Вот почему умер Ян Масарик» («Deshalb starb Jan Masaryk»). А в антисоветском эмигрантском журнале «Посев» (№ 27 от 4.7.1948) появился сокращенный русский перевод с комментарием: «Письмо Масарика очень интересно и, судя по искренности тона, по оригинальной убедительности изложения, едва ли является подложным».

Но кое-что заставляло усомниться в подлинности письма. Кто такой этот капитан Иван Крылов, столь удачно выкравший и передавший на Запад… нет, не чешский текст (по нему можно было бы опознать «липу»), а русский перевод? Позже выяснилось, что с апреля по июль 1948-го не было ни одного побега советских офицеров в британский сектор Западного Берлина, а под маской Крылова скрывался беглый советский дипломат Григорий Беседовский, известный сочинитель множества литературных подделок. Он жил в Париже и давно подозревался в связях с ОГПУ—НКВД—МГБ. Его агентство Paz Internacional было попросту фабрикой по изготовлению фейков, наподобие книги Ивана Крылова «Моя карьера в советском Генштабе» (Париж, 1949) или «Завещания Сталина» (Combat от 11.5.1953)².

Эта тема всплыла еще раз в начале 1990-х, когда после Бархатной революции открыли архив ЦК КПЧ. В специальном фонде бывшего лидера страны Антонина Новотного обнаружилась копия письма Сталину (от 9.3.1948) с подписью «Ян Масарик». Но это опять-таки был не чешский оригинал, а текст на французском языке и чешский перевод (его выполнила в мае 1962-го поручик Котулкова³). К тому же дипломаты Йиржи Гайек и Иван Брож нашли в «письме» расхождения с историческими фактами.

Правда, бывший офицер Генштаба ЧСР, эксперт по текстам Штефан Кошар уверял, что еще летом 1948 года получил для оценки фотокопию письма Сталину с собственноручной подписью Масарика. Эту копию, мол, раздобыл чехословацкий разведчик в… Лондоне! Но это вряд ли: ведь 23 июня «письмо» было обнародовано в Combat на французском языке. А вот чешского оригинала не видел никто (кроме мифического Ивана Крылова). Не должен вводить в заблуждение и автограф Масарика: в распоряжении гэбистов имелся его факсимильный штамп.

Итак, информационный вброс, призванный надежно замаскировать убийство под суицид, в итоге разоблачили как фальшивку. И многие стали склоняться к мысли, что гибель Масарика — результат спецоперации.

Химеры сталинистов

Второе расследование по «делу Масарика» (1968—1969) началось на волне Пражской весны и, несмотря на ряд новых важных свидетельств, заглохло с вторжением советских войск и наступлением периода «нормализации». Мало что изменило и третье расследование (1993—1996), зато четвертое (2001—2003), благодаря тщательной судебно-медицинской экспертизе, наконец исключило версию о самоубийстве. Еще одно (2019) открылось в связи с уникальной находкой — звукозаписью исповеди инспектора-криминалиста Вилибальда Гофмана, прибывшего к месту трагедии одним из первых.

Любопытно, как теперь объясняют произошедшее российские сталинисты, патологически не способные признать вину «хозяина» и его слуг — ликвидаторов с Лубянки.

«Сегодня эта загадочная смерть, — пишет Николай Платошкин, — представляется до обидного банальной: выпив бутылку пива, Масарик ночью сидел и курил на подоконнике открытого окна своей ванной комнаты и случайно упал вниз на тротуар. Но именно эта версия и объясняет все обстоятельства дела. Ведь не подлежит сомнению, что такой человек, как Масарик, не хотел, да и не имел никаких оснований уйти из жизни. К тому же министр панически боялся всяких ран и травм, и все, кто его знал, едины в одном: прыгать из окна, рискуя остаться инвалидом, Ян Масарик никогда не стал бы»⁴.

Версия о роковой случайности не выдерживает критики. Как отметил еще инспектор Гофман, окно в спальне Масарика было на высоте 60 см (и открывалось легко), а в ванной — 130 см (и открывалось редко и с трудом). Место для ночного перекура — самое неудобное. Разве что подсадили незваные гости? Министр находился спиной к окну, а значит, и впрямь не хотел выбрасываться. При осмотре тела доктор Йозеф Теплы обнаружил физиологические симптомы смертельного испуга. Да и современная экспертиза в области судебной биомеханики доказала, что тело не могло упасть так далеко от стены (2,9 м) без воздействия внешней силы. Судебно-медицинский эксперт Йиржи Страус прямо заявил: Масарика вытолкнули из окна…

Но кто? Неужели агенты западных разведок?! Англо-американский след в гибели министра возник в первый же день, когда Носек прилюдно возложил моральную вину за трагедию на «западных друзей Масарика». А чешский эмигрант Бенно Вайгль под псевдонимом Michael Rand опубликовал в гамбургском журнале Der Spiegel (от 7.4.1965) сенсационную статью «Пятеро пришли после полуночи» («Fünf Männer kamen nach Mitternacht») с недвусмысленным выводом: Яна Масарика убили. Мол, в ту пору тысячи чехов бежали в Германию и американская секретная служба вербовала среди них агентов, готовых вернуться на родину: «Среди завербованных были трое. <…> Они появились в Чехословакии как мстители, чтобы убить Масарика». Но оказалось, что версия о беженцах-мстителях — фальшивка: Вайгль просто решил подзаработать на «сенсации».

Тем не менее «западный след» и поныне любимая песня сталинистов. Экс-разведчик, полковник КГБ Арсен Мартиросян уверен: «Февральский кризис 1948 года в Чехословакии был заранее спланирован и подготовлен американской и британской разведками с помощью многочисленной агентуры, которой они наводнили страну. <…> Ни руководство СССР, ни лично Сталин даже на секунду не могли смириться с мыслью о потере Чехословакии. <…> Советской разведке было поручено тайными, но мирными средствами добиться ухода Бенеша со своего поста и передачи власти руководителю чехословацких коммунистов К. Готвальду. Все было разыграно как по нотам». В июне 1948-го Бенеш ушел, и президентом стал Готвальд.

А Масарика устранили, мол, вовсе не по приказу Сталина: «У СССР не было никаких мотивов для того, чтобы пойти на такой шаг. Ян Масарик питал очень теплые чувства к России, русскому народу. Именно он сделал все необходимое для передачи Закарпатской Украины Советскому Союзу. Именно он сделал максимум для того, чтобы чешские урановые рудники после войны были переданы Советскому Союзу. За что его убивать?! А вот у его бывших друзей, англичан и американцев, мотив был, и даже очень серьезный. Западные страны в то время проявляли огромное недовольство внешней политикой Чехословакии».

О том, что к смерти Масарика причастны «англосаксы», якобы говорит и письмо на имя Сталина: оно было найдено главой МВД Носеком, который «подозревался в связях с западными спецслужбами» (!), и «написано на французском языке» (а как же чешский оригинал, который видел «Иван Крылов»?), да и «ноги» у этого письма «стали расти» почему-то из Лондона — видимо, как «лучшее доказательство того, что за кулисами убийства (или доведения до самоубийства) стояла именно британская разведка». Судите сами:

«Ведь как здорово легла эта трагическая смерть на события февраля 1948 года. Чехословацкая оппозиция по наущению западных покровителей отчаянно пытается захватить власть, советская разведка совместно со своими коллегами в Праге срывает все их планы. А в отместку англичане делают ход — убивают или доводят до самоубийства Я. Масарика. И в итоге получается, что Советы помогли местным коммунистам избавиться от наиболее вероятного кандидата на пост президента Чехословакии. <…> Лучше не придумаешь. Это действительно характерный почерк британской разведки. <…> Масарик, судя по всему, крепко разозлил своих бывших друзей англосаксов. А у тех, особенно у англичан, старинная манера — неугодных вниз головой об асфальт…»⁵.

Однако винить в гибели Яна Масарика «агентов Запада» — все равно что винить инопланетян. Пражане отлично помнят, кто «наводнил страну» и нагло хозяйничал в ней еще с мая 1945 года. Кто арестовывал, убивал и отправлял в ГУЛАГ тысячи безвинных жертв…

Тяжелый удар по доводам коллеги нанесла экс-разведчица, полковник КГБ Елизавета Паршина, которая в 1945—1953 гг. была нелегальным агентом в Чехословакии, работая под псевдонимом Marie Kovalíková (или Kudláčková) и под прикрытием художника-оформителя детских книг. Весной 1994-го она заявила российскому телевидению, что знает, кто убил Яна Масарика. Но… «Поскольку он сам мне это рассказал, а он был одним из моих лучших друзей, я не хотела бы называть его фамилию. Это был наш разведчик, очень старый, еще участник Гражданской войны. Приказано было… Конечно, он это не своими руками сделал, но он это организовал»⁶.

Спустя восемь лет, уже в чешском телефильме «Посланцы страха», Паршина уточнила, что «это была чисто чекистская операция», и все-таки назвала имя своего друга, который «это организовал»: генерал-лейтенант госбезопасности Михаил Белкин⁷.

Судьба чекиста

Ба, да это же наш старый знакомый! Тот самый Михаил Ильич Белкин, который в войну был начальником ОО НКВД — УКР СМЕРШ Северо-Кавказского фронта и охотно подписывал наградные листы В. А. Боярского — героя статьи «Скелеты в шкафу у сталинского палача» (см. «Русское слово» № 8/2020), а летом 1950-го в качестве замглавы управления внешней контрразведки МГБ СССР рекомендовал упомянутого «героя» на пост старшего советника МГБ в Чехословакии. Белкин знал, что делает: ведь в 1947—1950 гг. он рулил УКР МГБ Центральной группы войск в Австрии и являлся главным советником МГБ при органах госбезопасности Венгрии и Чехословакии.

С Паршиной он познакомился в 1938 году, когда та с мужем Артуром Спрогисом вернулась с гражданской войны в Испании. Белкин и Спрогис еще в 20-х вместе учились в Высшей пограншколе ОГПУ, а Ольга, жена Белкина, тоже была разведчицей. И они подружились семьями.

С осени 1940-го до лета 1941 года Белкин и Паршина учились на втором курсе командного факультета в Военной академии имени Фрунзе. «Встречались мы довольно часто, — вспоминает Паршина, — и могу сказать, что Белкин был довольно авантюристичен, любил риск и острые моменты, не упускал при этом и возможность показаться. Он был хорошим психологом, правда, с некоторой долей цинизма. <...> До академии Белкин участвовал больше в ликвидации различных банд и занимался диверсионными и террористическими операциями»⁸. В 30-х он руководил оперработой резидентур ОГПУ—НКВД в Китае и Иране.

Когда началась война с Германией, Белкин привел Паршину к своему влиятельному сослуживцу, лубянскому генералу Эйтингону (асу индивидуального террора, одному из организаторов убийства Троцкого), и тот помог ей перейти из армии в ГУГБ НКВД. Ее назначили руководителем подпольной группы на случай захвата немцами Москвы. В 1943 году она служила старшим лейтенантом под началом Белкина в СМЕРШе Северо-Кавказского фронта, в 1944-м вернулась в Москву.

После войны их пути-дороги разошлись почти на десятилетие: капитан Паршина с маленьким сыном под видом эмигрантов-репатриантов из Волыни осели в Карловых Варах, а генерал Белкин уехал шефом контрразведки сначала в Будапешт, затем — в Вену. Часто бывал и в Праге: компартия и госбезопасность Чехословакии находились под неусыпным контролем МГБ и буквально кишели советскими агентами.

В числе наград Белкина было два ордена Ленина и шесть орденов Красного Знамени. Последний, судя по дате (25.7.1949), — за успешную фабрикацию «дела» Ласло Райка и его товарищей, около сотни осужденных венгерских коммунистов (15 из них казнили, а позже — еще 11). Видно, недаром среди коллег-чекистов Белкин носил прозвище «Липач»: в секретном ведомстве знали, что он способен изготовить любую «липу»⁹.

Летом 1951-го был арестован министр госбезопасности СССР Виктор Абакумов, обвиненный в «сионистском заговоре в МГБ». За ним потянули многих руководящих сотрудников министерства, включая Михаила Белкина. Арестовали и его жену Ольгу, а двух их сыновей на время взяли к себе чужие люди.

Помимо «сионизма» (куда ж без него?) генерал обвинялся в связях с иностранными разведками и масонской ложей (!), в создании «черной кассы», в спекуляции и необоснованных репрессиях. И — о, чудо! — хотя и сам Абакумов, и четверо его близких соратников были расстреляны, а другие получили огромные тюремные сроки, причем и за то, что «снабжали секретными сведениями о деятельности органов МГБ английского шпиона Белкина», он 4 июня 1953 года был выпущен на свободу. Затем уволен из органов «по фактам дискредитации», лишен орденов и генеральского звания (но в 1966-м по ходатайству председателя КГБ СССР ему вернули ордена, звание полковника и пенсию).

С середины 50-х и до самой смерти Белкин работал на московском ЗИЛе — и слесарем, и инженером, и водителем-испытателем. Умер в ноябре 1980-го. «К сожалению, пришлось мне побывать и на его похоронах, — пишет Паршина. — Ольга Ивановна позвонила мне сразу, когда Михаила нашли мертвым около подъезда их дома. Рядом с ним валялась авоська с хлебом и бутылкой кефира».

Глазами следствия

В упомянутом телефильме Паршина назвала и подручного Белкина в «деле Масарика» — одного из непосредственных исполнителей убийства: капитан Михаил В. Бондаренко. «Его я тоже знала, — пояснила экс-разведчица. — У меня есть документ с его подписью».

Весной 2002 года чешская сторона в лице Бюро по документации и расследованию преступлений коммунизма обратилась к Москве с просьбой помочь в проведении допроса Елизаветы Паршиной и предоставить допуск к российским архивам за 1947—1948 гг. с целью пролить свет на обстоятельства смерти Яна Масарика. Через девять месяцев Генеральная прокуратура РФ ответила, что допрос невозможен, поскольку Паршина умерла (по странному совпадению почти сразу после запроса — 14 июня), и что «архивные материалы, к которым был проявлен интерес, <…> до сих пор являются государственной тайной».

Что ж, восстановим хотя бы примерную картину событий, пользуясь данными четырех расследований и итоговым выводом: министра, несмотря на его отчаянное сопротивление, выбросили из окна или столкнули с подоконника несколько человек.

Начнем с показаний сотрудника приемной МИДа Павла Страки, дежурившего с вечера 9 марта до утра 10-го. На его комнату были переключены все телефонные линии министерства (кроме прямого телефона Масарика).

В 11 вечера его насторожил странный шум. Обычно в этот час площадь перед министерством пустынна, а тут он услышал гул подъезжающих автомобилей, потом шаги в дворцовом вестибюле. Бросился к выходу — не тут-то было: дверь приемной оказалась запертой снаружи. Попытался дозвониться до привратника, но кто-то отключил телефоны, хотя до этого они исправно работали. Шум продолжался минут 15, потом все стихло (свет в окне спальни Масарика горел до 0:32). Где-то в час ночи Страка услышал гул отъезжающих автомобилей; телефоны снова работали, а дверь была не заперта. Ближе к трем, преодолев страх, он вышел в вестибюль и столкнулся с насмерть перепуганным привратником, который не мог вымолвить ни слова и только показывал в сторону двора, где, как оказалось, лежало тело министра.

В конце смены (6:00) Страка позвонил вдове Карела Чапека, актрисе и писательнице Ольге Шайнпфлюговой (с которой был дружен и он сам, и Ян Масарик), и сказал ей: «Масарик мертв, не верьте, что это самоубийство». Через два дня он пришел к ней домой и поведал о случившемся той ночью.

Неудобный свидетель! В 1949-м Страку арестовали «за измену родине» и приговорили к 12 годам тюрьмы. И все же 10 апреля 1968 года он дал показания в Генпрокуратуре ЧССР. Шайнпфлюгова согласилась их подтвердить, однако 13 апреля вдруг умерла прямо на сцене от сердечного приступа. Философ-диссидент Иван Свитак, боровшийся за честное расследование «дела Масарика», вспоминал, что ему регулярно поступали угрозы, а самым неприятным переживанием стала ночь на 15 апреля, когда зазвонил телефон и низкий мужской голос сообщил: «У нас есть отличные яды. Ты сдохнешь, а полиции будет невдомек — отчего. Вспомни Ольгу Шайнпфлюгову...» Череда очень странных смертей в те дни нагнетала атмосферу страха¹⁰.

Но вернемся в март 1948 года. Прибывшие к месту происшествия опытный детектив Зденек Борковец и полицейский врач-эксперт Йозеф Теплы увидели в квартире Масарика такой разгром, словно там дрались врукопашную. На постели не хватало подушки — она валялась в ванной. Пол в комнате у стены, прилегающей к ванной, был усыпан осколками стекла, а высокое окно в ванной, обычно закрытое, было распахнуто настежь. Стало ясно, что в квартире побывали посторонние и провели там не один час. Пепельницы были забиты окурками сигарет — их насчитали 14, не менее четырех разных марок, в том числе и советских (которых Масарик уж точно не курил). «На оконной раме и штукатурке обнаружили царапины от ногтей, более того, следы ногтей были и на штукатурке внешней стены — словно кто-то изо всех сил защищался, пытаясь цепляться руками за стены, сопротивляясь падению. <…> Но все отпечатки пальцев, обнаруженные в квартире сразу после смерти Масарика, загадочным образом испарились из материалов следствия»¹¹.

Очевидно, следы заметал сам глава МВД Носек, без звука выполнявший все указания Белкина. Накануне он дал команду временно отключить телефоны, а потом отстранил от дела полицейских-криминалистов и передал его гэбистам. Доктор Теплы, производивший вскрытие тела Яна Масарика, ужаснулся увиденному, но под сильным давлением подписал липовый протокол. Вскоре эксперт якобы покончил жизнь самоубийством, однако успел оставить верным друзьям «завещание доктора Йозефа Теплого», которое летом 1951 года тайно вывезли в США и опубликовали в The New York Times (от 29.12.1951). Его вывод был однозначным: Масарика убили.

На свой страх и риск Борковец продолжил следствие — и нащупал нити, ведущие к офицерам госбезопасности, вероятно, замешанным в убийстве. Около пяти утра 10 марта давний агент НКВД подполковник Войтех Когоут нервно кричал кому-то по телефону: «Попрыгунчик допрыгался!» В кармане его помятого пальто видели факсимильный штамп Масарика. Другой агент НКВД, майор Августин Шрамм, занимался сопровождением, обеспечивая доступ в квартиру министра двум ликвидаторам из МГБ, присланным в Прагу специально для этой цели. Третий подозреваемый, Вацлав Седум, должен был снять охрану с заднего подъезда № 3, через который вся группа и проникла в здание¹².

Уже в мае 1948 года Борковца навсегда уволили из полиции. Шрамм 27 мая был застрелен у себя дома неизвестными, Седум в июне погиб в сомнительной автокатастрофе, Когоут не раз пытался покончить с собой и умер в 1954-м. Сгинули и другие свидетели…

За что же убили Яна Масарика? Полагаю, не только за отказ от сотрудничества с советской разведкой и едва ли за «угрозу» стать президентом. Министр хотел сбежать на Запад — он был помолвлен с известной американской писательницей Марсией Дэвенпорт, улетевшей ранним утром 7 марта из Праги в Лондон (и не успел Масарик вернуться из аэропорта, как к нему заявился Зорин!). Позже Дэвенпорт напишет: «Лично я часто слышала: „Они меня убьют“. Раскрыв его замысел покинуть страну, „они“ сделали все возможное, чтобы этому помешать. Его бегство могло бы их дискредитировать». Уехав, Масарик наверняка стал бы знаменем борьбы с просталинским режимом в Чехословакии.