В детстве ее звали Фейга, на идише это значит «птица»: родителям нравится называть дочек «наша фейгеле». Птицы ассоциируются со стремлением к божественному, к полету и свободе. Борясь с Российской империей, а затем с большевиками, Фани Каплан стремилась к свободе. Но результат оказался прямо противоположным для нее самой и для страны: покушение на Ленина стало поводом для чудовищных массовых убийств, известных как «красный террор».

Многие историки уверены, что нити этого преступления тянутся в Кремль, к председателю ВЦИК, второму человеку в Советской России Якову Свердлову. Окончательно выяснить правду вряд ли удастся. Но версия «кремлевского заговора» имеет под собой серьезные основания.

Как официальная советская, так и некоторые альтернативные версии событий 30 августа либо недостоверны, либо основаны на предположениях исследователей, иногда не слишком обоснованных, либо опираются на мало кому доступные документы, хранящиеся в закрытых архивах. Эта статья написана на основе Следственного дела Фани Каплан, заведенного ВЧК 31 августа 1918 года и опубликованного в 1995 году в сборнике документов «Фани Каплан. Или кто стрелял в Ленина?»¹, а также работ нескольких заслуживающих доверия российских историков.

Только факты

В пятницу 30 августа 1918 года около 11 часов утра в Петрограде был убит шеф местного ЧК, видный деятель РКП(б) Моисей Урицкий. Туда срочно выехал председатель ВЧК Феликс Дзержинский. Были отменены назначенные на тот день вечерние выступления лидеров большевиков перед московскими трудящимися. Однако около 16:00 секретарь Московского комитета РКП(б) Владимир Загорский, давний и близкий соратник Якова Свердлова, объявил, что встречи с рабочими все же состоятся.

Вечером 30 августа Ленин и его шофер Степан Гиль выехали из Кремля к Спартаковской площади (тогда Гавриковой), где находилось здание бывшей Хлебной биржи. Там Ленин выступил перед собравшимися, затем отправился на завод Михельсона в Замоскворечье, недалеко от Серпуховской площади. Несмотря на утренние события в Петрограде и естественные предположения о возможности новых антибольшевистских выступлений, охраны у Ленина не было. Между тем всего полутора месяцами ранее в Москве произошел левоэсеровский мятеж, а сразу вслед за ним вооруженные выступления в Ярославле и Рыбинске, возглавлявшиеся Борисом Савинковым, лидером правоэсеровского Союза борьбы за родину и свободу.

Сколько длилось выступление Ленина, точно неизвестно. После его окончания окруженный группой рабочих и местных жителей Ленин шел к автомобилю, разговаривая по дороге с кастеляншей Петропавловской больницы Марией Поповой. Она жаловалась на произвол заградотрядов, отбирающих на вокзалах продовольствие, которое горожане везли в столицу. Когда Ленин был в двух-трех шагах от автомобиля, раздались выстрелы. Попова и Ленин были ранены и упали. В Ленина попали две пули, в Попову — одна.

Пока Гиль усаживал Ленина в машину и вез в Кремль, помощник военного комиссара 5-й Московской пехотной дивизии Стефан Батулин задержал некую женщину и привел ее в военный комиссариат Замоскворецкого района. Там ее обыскали и в 23:30 провели первый допрос. Она назвалась Фани Каплан и признала, что стреляла в Ленина. Время допроса зафиксировано в протоколе, подписанном председателем Московского ревтрибунала Дьяконовым, Батулиным и руководителями комиссариата. Оружия у Каплан найдено не было. Интерес для следствия мог представлять только железнодорожный билет до станции Томилино.

Затем Каплан перевезли в здание ВЧК на Лубянке. Первый допрос там состоялся 31 августа в 2:25. Сначала на нем присутствовали председатель ВЦИК Яков Свердлов, его секретарь Варлам Аванесов и нарком юстиции Дмитрий Курский. Каплан категорически оказалась говорить в присутствии Свердлова и Аванесова, они ушли, и далее допрашивал ее только заместитель Дзержинского Яков Петерс.

На допросах, длившихся до поздней ночи 31 августа, Каплан повторяла: она стреляла в Ленина по собственной инициативе, никаких сообщников у нее не было, откуда у нее оказалось оружие и как она узнала, где и когда будет выступать Ленин, говорить не будет. В воспоминаниях Петерса упомянуто, что в протоколы допросов не вошли рассказы Каплан о ее личной жизни. По одним источникам, первого, а по другим — второго сентября Каплан перевезли в Кремль и поместили в особую тюрьму, где содержались арестованные после мятежа лидеры левых эсеров и другие важные фигуры.

Третьего сентября она была расстреляна комендантом Кремля Мальковым. Труп был сожжен в металлической бочке во дворе Кремля. Официально сообщалось, что приговор вынесен коллегией ВЧК, но в документах ведомства, как и президиума ВЦИК, на решение которого также иногда ссылались в советское время, никаких следов этого нет. Казнили Каплан по устному распоряжению Свердлова².

Судьба террористки

В 1927 году Константин Бальмонт написал небольшое стихотворение, в котором были слова: «Пусть вечно светит свет венца / Бойцам Каплан и Каннегисер». Для Бальмонта Фани Каплан, Леонид Каннегисер и упомянутые далее в стихотворении Борис Коверда и Морис Конради были героями Белого дела. Но Каплан и Конради, адъютант генерала Туркула, видного лидера Белого движения, не имеют ничего общего, хотя оба персонажа типичны для России времен Гражданской войны.

Какой была настоящая фамилия Каплан, до сих пор неизвестно. На допросе в ВЧК она сказала, что до 1906 года имела фамилию Ройдман, родилась и до 16 лет жила в семье меламеда — учителя хедера, начальной еврейской школы. В 1911 году ее родители, братья и сестры переехали в США. Иногда историки называют фамилию Ройтблат, в документах НКВД 1930-х гг. ее именуют Фанни Ройд.

Фани Каплан похожа на террористок левого толка 1950-60-х гг. Полуобразованные девицы из среднего класса тысячами присоединялись к итальянским Красным бригадам, французскому Action directe, немецкой Rote Armee Fraktion и латиноамериканским городским партизанам. Они надеялись взрывами бомб и автоматными очередями исправить то, что им казалось пороками буржуазной системы. В империи Романовых социальной и национальной дискриминации было более чем достаточно. У молодых людей — русских, украинцев, евреев, армян, латышей, да и представителей остальных национальностей — были все основания ненавидеть тогдашние порядки и пытаться восстановить справедливость. Других путей, кроме террора, они не видели. Но, при всей разнице социально-политических условий в предреволюционной России и на Западе во второй половине ХХ века, психологически российские, европейские и латиноамериканские последователи Нечаева, Ленина, Троцкого, Че Гевары и Мао Цзедуна очень близки.

В 1905 или 1906 году Фани Каплан встретила свою первую и, похоже, единственную любовь — молодого анархо-коммуниста (скорее, просто уголовника) Виктора Гарского. В декабре 1906 года молодая пара в номере киевской гостиницы изготовила бомбу, которой собиралась убить генерал-губернатора Киевского, Подольского и Волынского Владимира Сухомлинова. Бомбисты из них оказались никудышные. Взрыв произошел в комнате, девушку ранило, ее возлюбленный удрал, а она была арестована. При ней нашли фальшивый паспорт на имя 22-летней модистки Фейги Каплан. Время тогда было суровое (естественно, по досоветским меркам), и Каплан приговорили к пожизненной каторге, которую она отбывала вместе с группой видных деятелей Партии социалистов-революционеров (ПСР), в том числе с Марией Спиридоновой и Анастасией Биценко. Каплан уверовала в эсеровские идеи, хотя членом ПСР никогда не была. В 1908 или 1909 году она ослепла, но в 1913 году после лечения в Иркутске зрение частично восстановилось.

В марте 1917 года политкаторжане были освобождены. Каплан приехала в Москву и жила в квартире своей знакомой по каторге Анны Пигит по адресу Б. Садовая, д. 10, кв. 5. В том самом доме и той самой квартире, где Михаил Булгаков позже поселил Берлиоза, Воланда и его свиту. Дом принадлежал тогда брату Анны Пигит Давиду, известному московскому предпринимателю, вращавшемуся в революционной среде. Булгаков не случайно назвал эту квартиру «нехорошей». Там постоянно собирались эсеры, большевики, анархисты, левые поэты, просто бездельники, бандиты и другой революционный люд. Говорят, туда захаживала жена Свердлова Клавдия Новгородцева. Через несколько недель Каплан отправилась в Евпаторию, где лечилась в санатории для политкаторжан. В октябре 1917 года в Харькове ей сделали еще одну офтальмологическую операцию.

Существует романтическая история в духе популярных сегодня любовных романов. В 1920 году Петерс, долго болевший тифом, сочинил нечто вроде мемуаров, в том числе записал некоторые подробности допросов Каплан, не попавшие в официальные протоколы. Какие-то отрывки из этих мемуаров или дневников попали в СМИ и часто цитируются историками, иногда без указания источника. Насколько они достоверны, неизвестно. А история следующая.

В Харькове Каплан встретилась с Виктором Гарским, ставшим к этому времени видной фигурой среди украинских большевиков. «Я решила пойти к нему, чтоб объясниться, — пересказывал Петерс рассказ Каплан. — И перед этим пошла на базар, чтобы купить мыла. Хорошего. Просили очень дорого <…>, и я продала шаль (подаренную в ссылке Марией Спиридоновой. — Ю. Ф.). Я купила это мыло. <…> утром <…> он сказал, что не любит меня и никогда не любил, а произошло все сегодня оттого, что от меня пахнет духами Ванды (кто эта Ванда, так и осталось неизвестным. — Ю. Ф.). Я вернулась в больницу, села в кресло и хотела закутаться в свою шаль, потому что я всегда в ней пряталась от холодной тоски <…>. Но шали у меня больше не было, а было это мыло <…>, и я не могу простить себя <…>, не прощаю»³. После покушения на Ленина Спиридонова, допрошенная чекистами, подтвердила, что шаль Каплан она действительно дарила, когда та изнемогала от сибирского холода. Психоаналитики, наверное, разберутся, как повлияла эта история на решение Каплан убить Ленина. Вскоре после неудачного свидания она вернулась в Москву. Виктор Гарский, ставший чекистом и получивший престижный в СССР статус «старого большевика», умер в Москве в 1956 году.

О том, что конкретно делала Каплан в Москве поздней весной и летом 1918 года, достоверно известно мало. Установлено лишь, что она встретилась с руководителем боевой организации ПСР Григорием Семеновым, по совместительству — большевистским провокатором, который представил ее члену ЦК ПСР Дмитрию Донскому. Тот впоследствии дал ей примечательную характеристику. «Женщина довольно красивая, но, несомненно, ненормальная, да еще с разными дефектами: глухая, полуслепая, экзальтированная вся какая-то. Словно юродивая. Меньше всего мне приходило в голову отнестись к ее словам серьезно <…>. Уверен был — блажь на бабенку напала. <…> Помню, похлопал ее по плечу и сказал ей: „Пойди-ка проспись, милая! Он не Марат, а ты не Шарлотта Корде. А главное, наш ЦК никогда на это не пойдет. Ты попала не по адресу. Добрый тебе совет: выкинь все это из головы и никому больше не рассказывай!“»⁴.

Экзальтированность свойственна террористам. Но трудно представить себе, что полуслепая истеричная женщина вечером в сумерках, находясь среди возбужденной толпы, может попасть в человека и чуть не убить.

Как задержали Каплан

Вечером 30 августа во дворе завода Михельсона Каплан все же была. История о том, как ее задержали, могла бы стать частью сценария плохой комедии, если бы не обернулась для нее трагедией.

Как уже говорилось, сделал это помощник военного комиссара 5-й Московской пехотной дивизии Стефан Батулин. Он дважды, 30 августа и 5 сентября 1918 года, давал показания в ВЧК, принципиально отличающиеся друг от друга. Так, в ночь с 30 на 31 августа, сразу после покушения, Батулин рассказал: «В момент выхода публики с митинга я находился в 10 или 15 шагах от тов. Ленина, шедшего впереди толпы. Я услыхал три выстрела и увидел тов. Ленина, лежащего ничком на земле. Я закричал „держи, лови“ и сзади себя увидел предъявленную мне женщину, которая вела себя странно. На мой вопрос, зачем она здесь и кто она, она ответила: „Это сделала не я“. Когда я ее задержал и когда из окружившей толпы стали раздаваться крики, что стреляла эта женщина, я спросил еще раз, она ли стреляла в Ленина, последняя ответила, что она»⁵.

Картина, казалась бы, ясная: Батулин стоит в 10-15 шагах от Ленина, то есть на расстоянии 7-11 метров, за ним — некая женщина, показавшаяся ему подозрительной, он задает ей вопросы. Главное в том, что в момент покушения Каплан была довольно далеко от Ленина, как минимум на том же расстоянии, что и Батулин, а, скорее всего, чуть дальше.

Другой ключевой свидетель, шофер Ленина Гиль, поздним вечером 30 августа рассказывал: «Когда Ленин был уже на расстоянии трех шагов от автомобиля, я увидел сбоку, с левой стороны от него, на расстоянии не больше трех шагов, протянутую из-за нескольких человек женскую руку с браунингом, и были произведены три выстрела, после которых я бросился в ту сторону, откуда стреляли, но стрелявшая женщина бросила мне под ноги револьвер и скрылась в толпе. Револьвер этот лежал под моими ногами. При мне револьвера этого никто не поднял»⁶.

Иными словами, Батулин задержал женщину, находившуюся на расстоянии как минимум 7-11 метров от Ленина, а Гиль видел женскую руку, державшую браунинг, на расстоянии 1,5-2 метров. Это, естественно, никак не устраивало руководителей следствия, не веривших в способность магов одновременно оказываться в двух разных местах. Видимо, поэтому и Гиль, и Батулин переписали свои показания. 2 сентября Гиль заявил: «Стрелявшую я заметил только после первого выстрела. Она стояла у переднего левого крыла автомобиля»⁷. То есть сразу после покушения Гиль помнил, что видел только женскую руку с оружием, а через три дня уверял, что видел стрелявшую женщину.

Изменил показания и Батулин. 5 сентября он принес в ВЧК письменный текст, в котором утверждал, что был от Ленина в момент покушения на расстоянии 15-20 шагов, увидел разбегавшуюся в разные стороны толпу народа, закричал: «Держите убийцу тов. Ленина», чтобы «привлечь разбегавшихся людей к погоне за преступником, покушавшимся на жизнь Ленина». Однако «человека, стрелявшего в тов. Ленина», он не видел.

Затем Батулин выбежал на Серпуховскую улицу. «Позади себя, — пишет он, — около дерева, я увидел с портфелем и зонтиком в руках женщину, которая своим странным видом остановила мое внимание. Она имела вид человека, спасающегося от преследования, запуганного и затравленного. Я спросил эту женщину, зачем она сюда попала? На эти слова она ответила: „А зачем Вам это нужно?“ Тогда я, обыскав ее карманы и взяв ее портфель и зонтик, предложил ей идти за мной. По дороге я ее спросил, чуя в ней лицо, покушавшееся на тов. Ленина: „Зачем Вы стреляли в тов. Ленина?“ На что она ответила: „А зачем Вам это нужно знать?“ Что меня окончательно убедило в покушении этой женщины на тов. Ленина»⁸.

Итак, Батулин «учуял лицо, покушавшееся на тов. Ленина», не во дворе завода, а на улице. Ключевой вопрос о том, где была Каплан во время стрельбы, снимался сам собой. Но никто не видел, что она стреляла в Ленина.

Время покушения

Фактически руководители ВЧК фальсифицировали свидетельские показания, хотя и не потрудились изъять из досье уличающие их документы. Есть и другие темные места. В материалах следствия нет, например, ответа на вопрос, в какое конкретно время произошло покушение. Между тем этот вопрос важен.

Дело в том, что 30 августа в 22:40 Свердлов подписал и передал для рассылки воззвание ВЦИК о том, что «несколько часов тому назад совершено злодейское покушение» на товарища Ленина, в преступлении обвинялись эсеры и наймиты англичан и французов. Говорилось, что задержаны несколько человек, личности которых выясняются. Само воззвание — тщательно отредактированный в политическом и литературном отношении текст объемом более одной машинописной страницы, в который нужно было вставить только одно слово — убит или ранен (его можно прочитать в книге «Выстрел в сердце революции»⁹). Даже хорошо владеющий пером человек вряд ли сможет написать его за несколько минут.

Кто именно сообщил Свердлову о покушении и когда это произошло, неизвестно. Скорее всего, он узнал об этом через несколько минут после того, как Ленина привезли в Кремль, вызвали секретаря Совнаркома Владимира Бонч-Бруевича и его жену, врача по профессии, оказавшую вождю первую помощь. Если так, то между выстрелами и тем моментом, когда Свердлов узнал о них и осознал, что произошло, должно было пройти как минимум 30 минут.

Но дело даже не в этом. В конце концов, Свердлову могли сообщить о покушении из Замоскворецкого комиссариата или ВЧК еще до того, как Ленин оказался в Кремле. Но представим себе, что должен делать второй человек в государстве летом 1918 года, узнав, что вождь революции подвергся нападению. Ему необходимо понять, насколько опасно ранение и выживет ли пострадавший. Крайне важно связаться с руководством ВЧК и оценить обстановку в городе. Ведь утром в Петрограде убит Урицкий, а совсем недавно в столице и рядом с ней произошли вооруженные выступления сначала левых, а затем правых эсеров. Естественно, возникает вопрос, не является ли покушение на Ленина сигналом к новой попытке антибольшевистских сил захватить власть в Москве. Московский гарнизон и вооруженные формирования ВЧК должны быть приведены в боевую готовность.

И самое главное: Свердлов (как и любой иной человек, оказавшийся на его месте) должен связаться по прямому проводу с коллегами по высшему руководству страной, прежде всего с контролирующим армию Троцким, который в тот день был на фронте, и хозяином Петрограда Зиновьевым, и получить их согласие на то, что в течение нескольких дней, пока ситуация не прояснится, он будет выполнять функции первого лица. В противном случае Свердлова наверняка обвинят в попытке захватить власть. Легко представить себе, какой могла бы быть реакция «демона революции», если бы он узнал о покушении на вождя не из личного сообщения Свердлова, а из воззвания ВЦИК. При этом для разговора с коллегами Свердлову необходимо иметь хотя бы приблизительную информацию о состоянии Ленина, а потому нужно дождаться результатов врачебного осмотра. И только после этого можно (и нужно!) информировать о случившемся партийный аппарат и советские органы на местах. Самое же нелепое, что только мог сделать Свердлов, узнав о покушении, это сразу же сесть за стол и сочинять воззвание ВЦИК.

Между тем вопрос о времени покушения запутан до предела. В биографической хронике Ленина, главном официальном источнике сведений о жизни и деятельности вождя, говорится, что он выступал на заводе Михельсона «позднее 18 час. 30 мин». Точное время составители хроники указать не сочли нужным. Шофер Гиль во время первого допроса 30 августа сообщил, что «приехал с Лениным на завод Михельсона около 10 часов вечера, и выступление Ленина длилось не менее часа». Если так, то покушение имело место около 11 часов вечера. Милиционер Александр Сухотин, допрошенный в час утра 31 августа, сообщил, что «часов в 9 приехал тов. Ленин. Через полчаса тов. Ленин закончил свою речь и отправился к выходу». А другой свидетель, Андрей Сафонов, указал, что митинг кончился в девять часов вечера¹⁰. Первый допрос Каплан в помещении Замоскворецкого комиссариата состоялся в 23:30. Перед этим ее довольно тщательно обыскали, что нельзя сделать за несколько минут. Наконец, первый бюллетень о состоянии здоровья Ленина отмечен 11 часами вечера 30 августа.

Впоследствии в своих воспоминаниях Гиль утверждал, что, привезя Ленина в Кремль, он вспомнил, что «в 8 часов должно быть заседание Совнаркома <…>. Теперь уже около восьми. Товарищи, вероятно, собрались. Бегу в Совнарком и прошу скорее вызвать врачей». Но ему трудно верить. На той же странице в книге «Выстрел в сердце революции» приведены воспоминания личного секретаря Ленина Лидии Фотиевой. Очередное заседание Совнаркома «в связи с выступлением Владимира Ильича на митинге было назначено на 9 часов вместо 8 1/2. Когда ровно в 9 часов Владимира Ильича еще не было, всех охватила тревога. Время шло, тревога нарастала. И вдруг чудовищная весть: Ильича привезли домой раненым»¹¹. Иными словами, «чудовищная весть» пришла уже после 21:00. Сама Каплан сообщила на допросе: «Приехала я на митинг часов в восемь».

Попытки выстроить непротиворечивую хронологию событий, происшедших вечером 30 августа, к успеху не приводят. Можно лишь более или менее уверенно утверждать, что покушение совершилось в промежутке между 21:00 и 23:00, но точнее определить время выстрелов во дворе завода Михельсона из доступных материалов невозможно. Показания свидетелей, данные в первые часы после происшествия, не совпадают друг с другом. Ключевые моменты — когда Ленин выехал из Кремля, как долго он выступал и отвечал на вопросы в здании Хлебной биржи, когда приехал на завод Михельсона и сколько длилось его выступление — неизвестны.

Конечно, отсутствие в материалах следствия всей этой информации можно объяснить тотальной бестолковостью и беспорядком, типичными для тогдашней большевистской верхушки, да и для положения в стране в целом. Но трудно избавиться от впечатления, что воззвание ВЦИК было написано заранее, а путаница со временем покушения неслучайна. Это подтверждается и другими неясными моментами в следствии по делу Каплан.

Тайны следствия

К загадкам следствия относится вопрос об оружии, из которого стреляли в Ленина. Из материалов дела известно, что никакого оружия у Каплан обнаружено не было ни в момент задержания, ни в результате тщательного обыска, проведенного в здании Замоскворецкого комиссариата. Не было найдено оно и на месте преступления, а появилось только 2 сентября 1918 года, когда в ВЧК явился некто Кузнецов и передал браунинг под номером 150489 с четырьмя патронами в обойме. По его словам, из этого пистолета стреляли в Ленина; в суматохе, последовавшей за выстрелами, на пистолет, лежащий на земле, никто не обратил внимания; он его поднял, сохранил и передает в ВЧК. Это выглядит вполне правдоподобно. Смущает другое. 2 сентября во дворе завода Михельсона было проведено что-то вроде следственного эксперимента и следователями были найдены четыре стреляные гильзы. Между тем в обойме браунинга помещаются семь патронов.

Есть и другой странный момент. Юрий Фельштинский, ссылаясь на сообщения российских СМИ, пишет, что в 1992 году Министерство безопасности РФ провело «комплексную криминалистическую экспертизу по браунингу №150489, гильзам и пулям, попавшим в Ленина». Но ее результаты не были исчерпывающими. «Эксперты пришли к выводу, что из двух пуль „одна выстрелена, вероятно, из этого пистолета“, но „установить, выстрелена ли из него вторая, не представляется возможным“. Браунинг заклинило, и он перестал работать. <…> При сравнении пуль, „извлеченных при операции Ленина в 1922 году и при бальзамировании тела вождя в 1924-м“, выяснилось, что они разного калибра»¹². Это значит, что стреляли в Ленина как минимум двое. Не подтвердилось официальное сообщение врачей, вырезавших у Ленина в 1922 году одну из попавших в него пуль, что она имела крестообразные надрезы. Не найдено никаких следов яда кураре, которым пули якобы были смазаны.

Но главная тайна следствия по делу Каплан в другом. Как уже говорилось, первого или второго сентября 1918 года Свердлов поручает коменданту Кремля Малькову перевезти Каплан из тюрьмы в здании ВЧК на Лубянке в кремлевскую тюрьму. Там к ней никого не допускают, а 3 сентября Мальков убивает ее выстрелом в затылок. Это не только кардинально противоречит всем писаным и неписаным правилам и принципам следствия, но и выходит далеко за пределы элементарного здравого смысла.

Вдумаемся: произошло покушение на первое лицо государства в сложнейшей политической ситуации. Следствие располагает только признанием подозреваемой, причем не подтвержденным никакими материальными уликами. Не проведены баллистическая и дактилоскопическая экспертизы, нет ответов на ключевые вопросы: от кого получено оружие и найденные при ней деньги, как она узнала о выступлении Ленина, наконец, умеет ли она вообще стрелять. Без этого нельзя выявить ее сообщников, которые могут готовить новые террористические акты против вождей пролетарской революции. И тем не менее человека, знающего ответы на эти вопросы, убивают, а труп сжигают.

Назвать Свердлова клиническим идиотом невозможно. А потому единственное правдоподобное объяснение убийства Каплан в том, что она могла рассказать нечто, уличающее его в подготовке покушения, а уничтожение трупа должно было предотвратить опознание убитой. Она просто исчезла с лица земли. Исследователи иногда связывают это с тем, что 1 сентября из Петрограда в Москву вернулся Дзержинский, который, нет сомнений, захотел бы сам допросить Каплан. Пришедший в себя после ранения Ленин интересовался, кто и, главное, зачем чуть его не убил. Наводит на размышления еще одно обстоятельство: 31 августа Петерсу удалось установить контакт с Каплан, и она рассказала ему о встрече с Гарским. А если в дальнейшем она расскажет что-нибудь еще?

Напрашиваются и другие вопросы: была ли женщина, застреленная Мальковым, действительно Фани Каплан, Фейгой Ройдман или Фанни Ройд? Не появилась ли она через несколько дней в Североамериканских Соединенных Штатах, где жили ее родители? Но это тема для авторов дешевых криминальных романов. А историки обращают внимание на две фигуры, которые, скорее всего, были организаторами «выстрелов в сердце революции».

Продолжение в следующем номере