Первым биографом автора «Недоросля» стал один из ближайших друзей Пушкина П. А. Вяземский. Пушкин с самого начала проявлял к работе Вяземского, растянувшейся на много лет, неизменный интерес. Но еще до этого Д. И. Фонвизин неоднократно упоминается в их переписке. А 5 ноября 1830 года находившийся в Болдине Пушкин пишет Вяземскому:
Радуюсь, что ты принялся за Фон Визина. Что ты ни скажешь о нем, или к стати о нем, все будет хорошо, потому что будет сказано.
19 декабря того же года Вяземский отвечает Пушкину, уже вернувшемуся из Болдина в Москву:
Я третьего дня и позабыл попросить тебя побывать у князя Юсупова[1] и от меня поразведать его о Фон Визине. Вижу по письмам, что они были знакомы. Не вспомнит ли князь каких-нибудь анекдотов о нем, острых слов его? Нет ли писем его? Поразведай его также о Зиновьеве[2], бывшем министре нашем в Мадрите, и Мусине-Пушкине[3], нашем после в Лондоне: они были общие приятели Фон Визину. Узнай, кто говорил: chez nous mieux[4]. Скажи князю, что я сам не адресуюсь к нему, чтобы не обеспокоить письмом. На словах легче переспросить и отвечать. Пожалуйста, съезди и пришли мне протокол твоего следственного заседания.
В течение 1831 года Фонвизин постоянно присутствует в переписке Пушкина с П. А. Плетневым и с Вяземским, последний в письме от 27 июля 1831 г. сообщал Пушкину:
Мой Фон-Визин зреет, лежа: примусь за него окончательно на той неделе…
Но «зреть» биография Фонвизина продолжит у неторопливого и обстоятельного Вяземского до 1848 года. В ней, в частности, будет уделено место и происхождению столь странной для знаменитого русского драматурга фамилии:
Почетная частица фон кажется столь неуместною пред именем творца «Недоросля» и «Послания к Шумилову», что заслуживает она некоторого пояснения. Род Фон-Визиных, или, по-прежнему правописанию, фан-Фисиных, как видно из законных документов, происходит от знаменитых предков, бывших в разных землях владетелями городов. В царствование Иоанна Васильевича[5], во время войны против Ливонии[6], взят был в плен рыцарь братства меченосцев, Петр барон Володимиров сын Фон-Визин[7], с сыном его Денисом. В царствование царя Алексея Михайловича[8] внук его принял Греко-Российское исповедание, по крещении назван Афанасием[9] и пожаловав в стольники[10].
«Невежество казнил в комедии народной»
Литературная значимость Фонвизина, как создателя «народной комедии» представлялась Пушкину неоспоримой. Еще в лицейские годы он посвятил его памяти небольшую поэму «Тень Фонвизина» (1815), сюжетную основу которой составило воображаемое посещение призраком умершего писателя современной для Пушкина России:
В раю, за грустным Ахероном,
Зевая в рощице густой,
Творец, любимый Аполлоном,
Увидеть вздумал мир земной.
То был писатель знаменитый,
Известный русской весельчак,
Насмешник, лаврами повитый,
Денис, невежде бич и страх…
В дальнейшем повествовании лицеиста Пушкина явлены те же пороки России, которые окружали Фонвизина при жизни и служили мишенями для его беспощадной сатиры, — всеобщее лицемерие, чиновничий бюрократизм, казнокрадство, показное благочестие, тупость власть имущих:
Мертвец в России очутился,
Он ищет новости какой,
Но свет ни в чем не пременился.
Все идет той же чередой;
Все так же люди лицемерят,
Все те же песенки поют,
Клеветникам как прежде верят,
Как прежде все дела текут;
В окошки миллионы скачут,
Казну все крадут у царя,
Иным житье, другие плачут,
И мучат смертных лекаря,
Спокойно спят архиереи,
Вельможи, знатные злодеи,
Смеясь в бокалы льют вино,
Невинных жалобе не внемлют,
Играют ночь, в сенате дремлют[11],
Склонясь на красное сукно;
Все столько ж трусов и нахалов,
Рублевых столько же Киприд,
И столько ж глупых генералов,
И столько ж старых волокит.
Можно ли сомневаться в том, что, сочиняя поэму, юный Пушкин держал в памяти фонвизинское «Послание к слугам моим Шумилову, Ваньке и Петрушке» (1762?—1763?)[12], например, эти строки:
Попы стараются обманывать народ,
Слуги — дворецкого, дворецкие — господ,
Друг друга — господа, а знатные бояря
Нередко обмануть хотят и государя;
И всякий, чтоб набить потуже свой карман,
За благо рассудил приняться за обман.
До денег лакомы посадские, дворяне,
Судьи, подьячие, солдаты и крестьяне.
Смиренны пастыри душ наших и сердец
Изволят собирать оброк с своих овец.
Известно, что «Послание к слугам…», в котором автор разделяет скептическое отношение своих героев к существующим порядкам, вызвало восторженный отклик В. Г. Белинского:
Сын XVIII века, умный и образованный, Фонвизин умел смеяться вместе и весело, и ядовито. Его «Послание к Шумилову» переживет все толстые поэмы того времени.
Но возвратимся к Пушкину. В 1822 году, находясь в Кишиневе во время южной ссылки, он вспомнит Фонвизина в «Послании цензору»:
В глазах монархини[13] сатирик превосходный
Невежество казнил в комедии народной.
В 1830 году, обозревая последний номер альманаха «Денница», Пушкин признает:
… от Фон-Визина до Грибоедова мы не имели ни одного истинного комического таланта.
А в 1836 году в томе I «Современника» Пушкин переиздаст «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя, впервые вышедшие в 1831—1832 гг., и, вспоминая реакцию читателей на первое издание, заметит:
Как изумились мы русской книге, которая заставляла нас смеяться, мы, не смеявшиеся со времен Фонвизина!
«Друг свободы»
Фонвизин упомянут в строфе XVIII главы первой «Евгения Онегина», где автор тоскует по недоступному для него в это время (1823 год) Петербургу:
Волшебный край! там в стары годы,
Сатиры смелый властелин,
Блистал Фонвизин, друг свободы…
«Другом свободы» Фонвизин назван неслучайно: в 1860-е гг. он входил в литературный кружок, исповедовавший идеи французских просветителей, а после переворота 1762 года проникся резко отрицательным отношением к правлению Екатерины II, позабывшей после коронации предшествовавшие перевороту разговоры о принятии конституции и смягчении крепостного права.
Его критика императрицы достигла наивысшей точки в 1783 году публикациями в «Собеседнике любителей российского слова» ряда сатирических произведений, в том числе анонимно «Нескольких вопросов, могущих возбудить в умных и честных людях особливое внимание» — на них с раздражением отвечала сама Екатерина II.
Пушкин упомянул об этом в статье «Российская Академия» (1836):
Многие из членов Академии участвовали в издании «Собеседника Любителей Российского Слова». Следующее происшествие <…> достойно быть сохранено в памяти: Фонвизин доставил в «Собеседник» статью под названием: «Несколько вопросов, могущих возбудить в умных и честных людях особливое внимание».
Вопросы явились в «Собеседнике» с весьма остроумными ответами.
Приведем здесь некоторые.
В. От чего все в долгах?
О. От того, что проживают более, нежели дохода имеют.
В. От чего не только в Петербурге, но и в самой Москве перевелись общества между благородными?
О. От размножившихся клубов.
В. От чего главное старание большей части дворян состоит не в том, чтобы поскорее сделать детей своих людьми, а в том, чтобы поскорее сделать их гвардии унтер-офицерами?
О. От того, что одно легче другого.
В. От чего в век законодательный никто в сей части не помышляет отличиться?
О. От того, что сие не есть дело всякого.
В. От чего у нас не стыдно не делать ничего?
О. Сие неясно: стыдно делать дурное, а в обществе жить не есть не делать ничего.
В. От чего у нас начинаются дела с великим жаром и пылкостию, потом оставляются, а не редко и совсем забываются?
О. По той же причине, по которой человек стареется.
В. В чем состоит наш национальный характер?
О. В остром и скором понятии всего, в образцовом послушании, и в корне всех добродетелей, от творца человеку данных.
В. От чего в прежние времена шуты, шпыни и балагуры чинов не имели, а ныне имеют и весьма большие?
О. Предки наши не все грамоте умели.
- Сей вопрос родился от свободоязычия, которого предки наши не имели.
Сии ответы писаны самой императрицей.
Анонимность публикации, по-видимому, обеспечила автору неприкосновенность.
Об особом, спасительном для него, по сравнению с другими российскими просветителями-современниками, статусе Фонвизина упомянул Пушкин в «Заметках по русской истории XVIII века» (1822):
Екатерина любила просвещение, а Новиков[14], распространивший первый лучи его, перешел из рук Шишковского[15] в темницу, где и находился до самой ее смерти; Радищев[16] был сослан в Сибирь; Княжнин[17] умер под розгами — и Фон-Визин, которого она боялась, не избегнул бы той же участи, если б не чрезвычайная его известность.
Необходимость просвещения
Высоко оценил Пушкин и еще одно не драматургическое сочинение Фонвизина «Разговор у княгини Халдиной» (1788). Когда в 1830 году «Разговор…» был опубликован, наконец, «Литературной газетой» и вызвал сомнение некоторых читателей в принадлежности его знаменитому драматургу, Пушкин написал в защиту подлинности этого фонвизинского произведения заметку, в которой подтверждал несомненное авторство Фонвизина:
Во-первых: родной племянник покойного автора ручается в достоверности оного; во-вторых, не так легко, как думают, подделаться под руку творца Недоросля и Бригадира: кто хотя немного изучал дух и слог Фонвизина, тот узнает тотчас их несомненные признаки и в Разговоре. Статья сия замечательна не только как литературная редкость, но и как любопытное изображение нравов и мнений, господствовавших у нас лет сорок тому назад. Княгиня Халдина говорит Сорванцову[18] ты, он ей также. Она бранит служанку, зачем не пустила она гостя в уборную. «Разве ты не знаешь, что я при мужчинах люблю одеваться?» — «Да ведь стыдно, В. С.», — отвечает служанка. — «Глупа, радость», возражает княгиня. Все это, вероятно, было списано с натуры;
Пушкин дает исчерпывающую характеристику собеседнику княгини в «Разговоре…»:
Изображение Сорванцова достойно кисти, нарисовавшей семью Простаковых. Он записался в службу, чтоб ездить цугом. Он проводит ночи за картами и спит в присутственном месте, во время чтения запутанного дела. Он чувствует нелепость деловой бумаги и соглашается с мнением прочих из лености и беспечности. Он продает крестьян в рекруты, и умно рассуждает о просвещении. Он взяток не берет из тщеславия и хладнокровно извиняет бедных взяткобрателей. Словом, он истинно русский барич прошлого века, каковым образовали его природа и полупросвещение.
Просвещению Пушкин придавал первостепенное значение в развитии и существовании государства, именно вокруг этого понятия велась его скрытая полемика с Николаем I. Началась она с пушкинской записки «О народном воспитании», которую было предложено ему написать осенью 1826 года вскоре после освобождения из Михайловской ссылки. В записке содержалось следующее утверждение:
Отсутствие воспитания есть корень всякого зла. <…> Скажем более: одно просвещение в состоянии удержать новые безумства, новые общественные бедствия.
Это заявление Пушкина вызвало недвусмысленное возражение царя, о чем Бенкендорф известил поэта письмом от 23 декабря 1826 года:
Его величество при сем заметить изволил, что принятое Вами правило, будто бы просвещение и гений служат исключительным основанием совершенству, есть правило опасное для общего спокойствия, завлекшее Вас самих на край пропасти[19] и повергшее в оную толикое число молодых людей[20].
Но Пушкин продолжал настаивать на необходимости просвещения, повторяя это в «Стансах» (1827), где советовал Николаю I брать пример с императора Петра:
Самодержавною рукой
Он смело сеял просвещенье (курсив мой. — В. Е.),
в стихотворении «Друзьям» (1828), отвечая на несправедливые упреки по поводу «Стансов»:
Я льстец! Нет, братья, льстец лукав:
Он горе на царя накличет,
Он из его державных прав
Одну лишь милость ограничит.
Он скажет: презирай народ,
Глуши природы голос нежный,
Он скажет: просвещенья плод —
Разврат и некий дух мятежный! (курсив мой. — В. Е.),
то же в стихотворении «Пир Петра I»:
И раздался в честь Науки
Песен хор и пушек гром…
Отсутствие просвещения порождает, как известно, невежество и дикость, ставшие объектами сатиры Фонвизина в выпавшие на его долю времена, в этом смысле их вспоминает один из персонажей пушкинского «Романа в письмах» (1829) — см. письмо «8. Владимир** — своему другу»:
Все это надумал я, живучи в чужой деревне, глядя на управление мелкопоместных дворян. Эти господа не служат и сами занимаются управлением своих деревушек, но признаюсь, дай бог им промотаться как нашему брату. Какая дикость! для них не прошли еще времена Фон Визина. Между ими процветают еще Простаковы и Скотинины!
Но, как следует из процитированного письма пушкинского персонажа, дикость и невежество сохранились и до времени действия «Романа в письмах», т. е. почти до тридцатых годов ХIХ века.
Потом, в 1861 г., была реформа Александра II, затем революция и большевистский переворот 1917-го, годы сталинщины, хрущевская оттепель и т. д., и т. д.
И мы с нашим историческим опытом можем констатировать, что невежество и дикость оказались еще более живучими, чем представлялось в пушкинском «Романе в письмах». Обескураживающая откровенность высказываний Простаковой и Скотинина то и дело проявляет себя в публичных высказываниях государственных и общественных деятелей нынешней России.
[1] Юсупов Николай Борисович (1750—1831) — дипломат, приближенный Екатерины II, меценат и коллекционер, московский знакомый Пушкина, к нему обращено послание Пушкина «К вельможе».
[2] Зиновьев Степан Степанович (1740—1794) — посол в Испании с 1772 по 1792 г.
[3] Мусин-Пушкин Алексей Семенович (1730—1817) — посол в Англии с 1765 по 1779 г.
[4] chez nous mieux — у нас лучше (франц.).
[5] Иван Грозный.
[6] Ливонская война (1558—1583) — война за Прибалтийские земли, в которой Россия потерпела поражение.
[7] Питер фон Визен — немецкий барон, взятый в плен во время Ливонской войны и поступивший на царскую службу.
[8] Романов Алексей Михайлович (1629—1676) — второй царь династии Романовых, сын Михаила Федоровича.
[9] Фон Висинов Афанасий Денисович — стольник (1658), воевода (1673).
[10] Вяземский П. А. Фон-Визин // Полн. собр. соч. Т. V. 1848 г. С-Петербург, 1880. С. 15.
[11] Отсылка к фонвизинскому «Разговору у княгини Халдиной» — см. ниже в этой статье.
[12] Шумилов Михаил — дядька и камердинер Фонвизина, живший в его доме в Петербурге; был грамотен и писал челобитные для других слуг; Ванька — кучер Фонвизина; Петрушка — домашний парикмахер.
[13] Екатерина II.
[14] Новиков Николай Иванович (1744—1818) — русский просветитель, общественный деятель, издатель сатирического журнала «Трутень» и др., в которых публиковались критические по отношению к крепостному режиму и к самой Екатерине II материалы, в 1792 г. был заточен в Шлиссельбургскую крепость вплоть до смерти императрицы.
[15] «Домашний палач кроткой Екатерины». — Примеч. Пушкина.
[16] Радищев Александр Николаевич (1749—1802) — писатель, философ, автор знаменитого «Путешествия из Петербурга в Москву», за издание которого в 1790 г. был сослан в Сибирь вплоть до смерти императрицы.
[17] Княжнин Яков Борисович (1740 или 1742—1791) — писатель, драматург, пользовавшийся всеобщим признанием, но последняя его трагедия «Вадим Новгородский», где восхвалялась политическая свобода, возможно, явилась причиной его гибели. Существуют свидетельства о его смерти в результате пыток домашним палачом Екатерины II.
[18] Рассказчик «Разговора…».
[19] Имеется в виду ссылка в 1820 г. на юг, продленная в 1823 г. ссылкой в Михайловское.
[20] Имеется в виду восстание декабристов 14 декабря 1825 г.
