Савинкова Софья Александровна (урожд. Ярошенко, литературный псевдоним С. А. Шевиль, 1855―1923) ― писательница, мемуаристка, мать Бориса Савинкова, сестра художника Н. А. Ярошенко.

Родилась в Варшаве в состоятельной дворянской семье. Окончила Полтавский институт благородных девиц.

Оказывала материальную помощь политическим узникам Шлиссельбургской крепости и других тюрем.

В 1908 году была арестована и выслана из Санкт-Петербурга, жила за границей.

Во время пребывания Б. Савинкова на посту управляющего Военным министерством во Временном правительстве летом 1917 года поддерживала его действия выступлениями в прессе.

С 1920 года в эмиграции в Варшаве, затем в Праге. В мае 1922 года переехала в Ниццу.

Рассказ «Один из них» не обладает выдающимися литературными достоинствами, при революционном своем содержании чересчур наивен и мелодраматичен, но все же интересен как один из примеров литературных увлечений представителей российской эмиграции. Публикуется с сокращениями.

 

***

Сергей был сыном богатых людей и не знал нужды, даже понаслышке. Он рос среди праздной роскоши и, поступив по требованию времени в университет, сумел создать себе и там подходящую обстановку. Звание студента обязывало его кое-когда посещать лекции, но то, что составляло пульс университетской жизни, было для него мертвой буквой.

Остальная его жизнь была сплошным праздником: театры, балы, пикники, sauteries[1], флирт и амурные приключения.

Он жил без сознания какой-либо ответственности, без вчера, без завтра, без контроля деньгам, прожигая жизнь со всех концов.

Но ничто не длится вечно. Все свершилось так быстро, что он не успел и опомниться: в одну неделю скончалась мать... Не привыкший к одиночеству, затосковал отец и в один печальный для Сергея день внезапно умер, не произнеся ни одного слова, во время обеда. И все рухнуло!

Как сон, пролетели похороны, опись имущества и другие формальности. Пока думали, что Сергей богат, все были к нему ласковы. Но как только обнаружились чудовищные долги ― все друзья исчезли как по мановению руки!

Кое-где в гостиных потолковали, понегодовали на родителей, не подумавших о будущности единственного сына, произнесли несколько раз: «Pauvre enfant»[2] и... забыли!

А Сергей, ошеломленный, подавленный происшедшим, решил последовать совету адвоката и отказаться от наследства, чтобы уйти от бесчисленных долгов. Захватив белье, платье и несколько золотых вещиц, лично ему принадлежавших, он перебрался в меблированные комнаты.

Здесь ему очень не понравилось. Окружающее было так далеко от прежней жизни. Однако мало-помалу пришлось спускаться и ниже.

Очень скоро Сергей очутился в жалких, третьестепенных номерах, где не замедлил наступить окончательный крах: все было проедено, заложено, платье и сапоги изношены, за комнату не плачено...

И в один грустный для него день Сергей, голодный, с тошнотой под ложечкой, лежал на постели и мысленно повторял:

― Господи, Господи! Пошли мне денег! Пошли денег, Господи! Ну что тебе стоит?

И как бы в ответ на это нелепое моление в дверь раздался тихий и осторожный стук.

Сергей приподнял голову. К нему никто не ходил, кто же мог стучать?

Дверь тихонько приотворилась, и чей-то сипловатый голос спросил:

― Дозволите?

Непонятная робость, смешанная с любопытством, овладела Сергеем. Он приподнялся на локте и обратил глаза к двери.

На пороге появилась личность. Никто при взгляде на нее не сумел бы определить ее положение: средних лет, с обыденной физиономиею, этот человек не был ни господин, ни мужик, ни барин, ни лакей, ни интеллигент...

Манеры его были вкрадчивы и осторожны, ступал он осмотрительно, а глаза его быстро бегали, как бы силясь проникнуть во все углы и запоры.

― Ваш сосед! ― отрекомендовался он, подойдя ближе к кровати, и, стараясь выразить на лице сочувствие, прибавил:

― Как сосед, не могу не знать вашего положения! Простите за нахальство, а только через все такое ― сам прошел! Потому и сочувствую!

Давно не видавший участия, Сергей был удивлен и тронут.

― Пришел просить вас закусить со мной, чем Бог послал. Вставайте-ка да пойдем ко мне: водочки выпьем, перекусим, а там и потолкуем!

И через полчаса Сергей, поевший и повеселевший, рассказывал соседу о своем положении, которое, видимо, было уже тому хорошо знакомо. Но слушал он внимательно. Осведомился, в университете ли Сергей, и, узнав, что срок взноса еще не истек, очень обрадовался.

― Не кручиньтесь ― и в университет внесем, и занятие найдем! Да вот, чтобы не терять времени, пожалуйте со мной сейчас же в одно местечко. Там вам помогут!

И, не дав Сергею опомниться, он увел его с собою.

Так-то просто сложилась судьба Сергея...

Когда он возвращался к себе, ощущая в боковом кармане шуршащую бумажку, полученную в виде задатка, он чистосердечно радовался такой удаче:

― Как легко все вышло! Теперь все зависит от себя самого! Жалованье может дойти до крупных размеров... Какое будет старанье, такая и награда!

Сергей, окрыленный надеждой на будущее, вернулся домой. Совесть его была спокойна, как у младенца, и ни на мгновение не оцарапало его душу сознание, что он продал себя. Теперь он думал только о том, как бы угодить Погорелке, назначенному ему в руководители. Так звался загадочный сосед, что внезапно ворвался в жизнь Сергея.

Когда вечерами они сходились с Погорелкой, он усердно сообщал ― кого видел и что слышал. Сначала его одобряли, но это длилось недолго. От Сергея ждали большего.

Притворяясь соболезнующим, Погорелко говорил: «Ой, жалко мне вас! Боюсь, что ничего из этого нужного для вас не выйдет. Очень уж вы барич! Не дадут вам жалованья, ей Богу! Ой, как я за вас боюсь!»

И Сергей молил Погорелку научить его и показать, как нужно действовать.

И скоро Сергей научился многому. Уж он умел, войдя в паштетную или кухмистерскую[3], где чаще обедала молодежь, сесть скромно впереди и, медленно съедая свой обед, усердно слушать.

Он научился уходить ранее намеченного лица и в ожидании его стоять на противоположной стороне улицы, внимательно всматриваясь в отражавшие входную дверь зеркальные окна магазина. И никто не заподозрил бы этого красивого студента, так спокойно, с беспечным видом следовавшего поодаль за вышедшей жертвой.

Особенно нравились ему поручения проследить кого-нибудь уезжавшего, и он чистосердечно радовался, если это случалось в вагоне первого класса. Он весело шел за жертвой в буфет, побрякивая данными на расходы монетами, и, садясь рядом, гордо заказывал себе бифштекс по-гамбургски и спрашивал бутылку пива, отнюдь не выпуская из вида ни малейшего движения жертвы.

Так проходили дни… По требованию Погорелки Сергей стал усердно посещать университет, держал там себя скромно и, когда слышал споры радикального направления, старался выражать глазами полное сочувствие, не забывая при этом запоминать лица. Но молодые люди держались только испытанной кучкой, относясь подозрительно к мало знакомым.

Погорелко угрюмо утверждал, что из Сергея ничего путного не выйдет. Он не проявлял никакой инициативы, хотя был старателен и усерден. Будет ли серьезный толк из этого благовоспитанного юноши? Наконец после долгого раздумья Погорелко решился ввести Сергея в определенный кружок, надеясь, что пример и знакомство с выдающимися сотоварищами заставят уразуметь, что от него требуется.

Когда у сыщика «Слезки» по случаю удачного окончания одного дела и полученной награды была назначена пирушка, Погорелко взял с собой Сергея...

Сыщик «Слезка» назывался так потому, что обладал способностью в нужных случаях вызывать на свои глаза крупные слезы.

Впрочем, его сослуживцы все носили такие же разнообразные клички. Фамилии их значились только в составлявших тайну списках, а между собой это были: Рыжий, Куцый, Гвоздь, Одноглазый…

В доме было дымно, пахло пивом и запахом неряшливых тел. В маленькой комнате часть гостей играла в макао[4], в большой ― разговаривали.

Чувствовали себя все прекрасно, между своими не стеснялись: хвастали подвигами, удачами, денежными наградами, необычайными облавами и арестами.

Сергей, впервые находившийся в подобной обстановке, не ощущал, однако, ни брезгливости, ни смущения. Он сидел молча, попивая пиво, и с интересом прислушивался к назидательным рассказам. Приводились чудесные примеры ловкости, хитрости и притворства. С почтением произносились имена выдающихся деятелей по сыскной части…

Главной темой, к которой постоянно возвращались, были подвиги знаменитого Зуфа. Он был для этой компании недостижимым идеалом. Достичь таких денег! Ездить по всей Европе в экспрессах! Кататься на автомобилях! Держать кокоток, играть на скачках, иметь полные карманы золота от обеих сторон и обманывать и тех, и других!

Рассказы о нем возбуждали общий восторг, а суммы, полученные им, возбуждали зависть: денежный интерес составлял весь смысл жизни этих людей, и ради него чернела душа, погибала совесть и приносилось в жертву самое заветное.

Сергей испытывал необыкновенный подъем. В душе проснулось страстное желание такого же успеха.

Погорелко, хороший психолог, наблюдал его издали и угадал его настроение.

― Что? Славы захотелось? ― весело спросил он, подходя к Сергею.

Тот молча поднял на него свои красивые глаза.

― Что ж! Ничего нет невозможного! Тут как раз подвертывается одно дело... Сумеешь если воспользоваться ― заработаешь большие деньги.

Вернувшись к себе, Сергей долго не мог заснуть: ему рисовались заманчивые картины будущего, руки перебирали уже груды денег, и в концах пальцев ощущался зуд.

На другой день Погорелко сообщил Сергею подходящее, по его мнению, дело. Оно заключалось в том, что была молодая девушка, коновод кружка, так, однако, ведшая свои дела, что изловить ее пока не было возможности: ее арестовывали, обыскивали... Но приходилось выпускать за неимением доказательств.

Сергей по требованию Погорелки должен был с ней познакомиться, войти в доверие, выследить и накрыть в нужную минуту.

― Как же я войду в такое доверие? ― спросил он.

Погорелко засмеялся.

― Тюлень! ― насмешливо сказал он. ― С такой физиономией не знать, как войти в доверие к девушке? Подольстись, приласкайся, заставь полюбить себя! Ах, да и красива же она, ― прибавил он. ― Она у нас так и называется: «Елена прекрасная».

― Но как и где я с ней познакомлюсь? ― недоумевал Сергей.

― Ну, это пустое, ― заявил Погорелко. — Она живет в меблированных комнатах «Якорь»[5], переезжай туда жильцом. Хочешь выдвинуться, так приложи все старание.

Через два дня Сергей уже переезжал на новую квартиру. По инструкции он должен был вести самый скромный образ жизни, аккуратно посещать лекции, а остальное время проводить дома, уткнувшись в учебные книги.

И не прошло и двух недель, как бойкая Феня, горничная при номерах, говорила, убирая комнату Елены:

― Ну, барышня! Да какой же жилец новый у нас! Красавчик писаный! Студент, а скромный, тихий! И от книжек глаз не отрывает, все учится!

Елена недоверчиво относилась к жильцам, но, столкнувшись раз на лестнице с Сергеем, невольно вспомнила эти слова. «В самом деле красив», ― подумала она.

Так жили под одной крышей ловец и жертва, не подозревавшая о близкой опасности.

Между тем Сергей только и думал о том, как бы познакомиться с Еленой, но, помня приказания Погорелки, был осторожен и выжидал случая.

Однажды, вернувшись с лекций и обеда, он сидел у себя, скучая, как в дверь тихо постучали. Дверь поспешно отворилась, и показалась молодая девушка.

Последние лучи заходящего солнца падали на нее из окна, и Сергей был положительно ослеплен: прямо на него в упор глядели чудные, строго печальные глаза, ярко выделявшиеся на фоне светлого, волнистого сияния волос, и вся ее стройная, облеченная в скромное черное платье фигура казалась царственным видением.

Сердце Сергея забилось и, повинуясь с детства привитой привычке светскости, он встал с своего места и почтительно вежливо ей поклонился.

Она шагнула вперед, старательно притворив за собой дверь.

― Товарищ! ― сказала она прекрасным грудным голосом, ― я обращаюсь к вам в минуту затруднения! У моей подруги ожидается обыск, и надо спрятать этот пакет. У себя и ни у кого из моих знакомых я не успею. Крайняя необходимость заставляет меня обратиться к незнакомому. Беретесь ли вы?

Кровь бросилась в лицо Сергея. Он выдержал ее взгляд и протянул руку к пакету:

― Да, берусь!

― Спасибо, ― просто сказала Елена. ― Надеюсь, я в вас не ошиблась, ― и, тряхнув товарищески его руку, быстро вышла.

«Такие глаза не могут лгать!» ― подумала она, уходя.

Оставшись один, Сергей дрожащими руками стал рассматривать пакет. Он был затейливо обвязан бечевкой, концы которой были припечатаны сургучом.

Не отнести ли сейчас же пакет Погорелко в доказательство своих успешных действий? Но кто знает, что в нем заключается? Быть может, такие незначительные пустяки, что он окажется смешным.

Через насколько дней Елена зашла к Сергею, взяла пакет и сказала ему:

― Еще раз спасибо! Выручили! Заходите как-нибудь!..

На другой же день Сергей воспользовался приглашением. Он был изысканно вежлив, скромен, говорил мало, но слушал Елену с восторгом. Его изящные манеры поразили Елену, ничего подобного она раньше не встречала. Впечатление это не изменилось и в последующие посещения. Он коротко рассказал о своем прошлом, упомянул вскользь о мифической тетке, поддерживающей якобы его скромное существование, и заявил о своем упорном желании кончить университет и стать на ноги, чтобы не быть никому обязанным.

Все, что он высказывал, привлекало Елену своей, как ей казалось, искренностью, и в душе она уже мечтала обратить Сергея и заставить его идти с ней одним путем. И как все увлекшиеся молодые девушки, она наделила его воображаемыми качествами и незаметно для самой себя поддалась его внешнему обаянию.

Со своей стороны, и Сергей стал увлекаться своей прекрасной жертвой. Ему тоже никогда не встречалась такая чистая, прекрасная девушка, у которой каждый взгляд и жест были отражением ее душевной высоты. В ее присутствии он совершенно забывал о своей низменной миссии.

Но приходил сыщик в форме посыльного и приносил короткую записку от Погорелки: «Как дела? Есть ли результаты?»

И Сергей, морщась от сознания своего рабства, отвечал: «Налаживается».

На деле же далее теоретических разговоров она не шла: ни с кем не знакомила, имен не называла, и Сергей, воображавший, что ему легко удастся узнать тайны Елены, жестоко ошибался.

Недаром она пользовалась прочной репутацией в своем кружке. Она была опытна, хладнокровна и знала все приемы слежки. Когда Сергей пытался следить за ней, всегда безрезультатно возвращался домой, так как она внезапно исчезала у него из вида.

Мало-помалу они стали видеться ежедневно. У Елены уже обратилось в привычку после трудного и хлопотливого дня посвящать часа два вечером на отдых, и в это время Сергей всегда приходил в ее комнату. Но в ее кружке уже заметили, что у нее появились личные интересы, и насторожились... Все, что казалось Елене в Сергее симпатичным и благородным, произвело на ее товарищей отрицательное впечатление и сразу от него оттолкнуло. Ему дали кличку «Херувима с вербы» и стали наводить о нем справки.

Узнали, что был богат и стал беден... казался сочувствующим, но ни в одном из кружков не значился... Пожелали узнать, на что живет? Елена рассказала о тетке. Все было ясно, а между тем его личность не внушала почему-то доверия.

Сергею под влиянием пробудившегося чувства было худо. В его сердце запечатлелись сказанные ею однажды по поводу изобличенного предателя слова:

«Что можно сравнить с падением человеческой души? Проходят годы, человек иногда живет вдали, даже вне родины, но он знает, не может не знать, что всюду, где произнесут его имя, в воображении каждого мгновенно возникает слово: предатель! Его смерть вызывает чувство презрительной радости; его страдания никому не жалки и все самые близкие отшатываются от него! И даже его мать и та не найдет в своем сердце ему оправдания!..»

Погорелко все чаще и назойливее допрашивал Сергея, требовал подробностей и терзал его душу, заставляя рассказывать о Елене и ее друзьях. И все понукал, все говорил, что надо быть решительнее, надо получить в руки осязательные доказательства.

― Ой, смотри! ― говорил он насмешливо. ― Уж не думаешь ли на попятный? Кто раз попал в эти лапы, ― он хищно расставлял пальцы, ― тот не уйдет из них никогда! Меня не обманешь!

После долгих мучительных размышлений Сергею показалось, что он нашел выход. Он решил, что спасение в том, чтобы выследить кого-нибудь из товарищей Елены покрупнее и воспользоваться им, выгородив при этом Елену. Ему казалось, что все это очень просто и что таким образом и «сено будет цело, и козы сыты». Елена останется на свободе, а услуга, им оказанная, будет достаточна для удовлетворения требований Погорелки.

Он сидел у себя, терзаясь противоречиями, когда у входной двери позвонили, раздались легкие шаги и в коридоре послышался голос Елены. Сергей машинально надел чистый воротник, причесал волосы и быстро направился к ее комнате.

Он застал Елену одну. Была весна, но было холодно; у нее топилась печь и, сидя перед ней, она грела озябшие руки. Ее прекрасные глаза, как всегда, были несколько печальны, и лицо нерадостно. Тем не менее при виде Сергея она оживилась и протянула ему навстречу руку.

Сергей почувствовал внезапно страстный порыв чувства и, не сознавая, что делает, опустился к ее ногам и, прильнув к ее руке, зарыдал...

Она не оттолкнула его, не вырвала руки, но, тихо положив другую на его голову, нежно погладила его волосы…

― Сергей, ― назвала она его впервые по имени, ― что случилось?

И вдруг, сам не зная, как это могло случиться, переполненный чувством раскаяния и любви, весь дрожа от волнения, он прошептал:

― О, пожалейте меня! Я так безумно вас люблю!

И стало тихо... Так тихо бывает перед грозой, перед произнесением приговора, перед смертью и... перед счастьем.

Прошло мгновение, прелестная головка склонилась к нему на грудь, и милый голос шепнул:

― Зачем же плакать?..

Как в беспамятстве, добрел в эту ночь Сергей до своей комнаты. Неслыханное счастье свершилось: он был любим!.. Он, презренный Иуда, продавшийся за деньги, утративший человеческое достоинство, был любим чистой, прекрасной девушкой! Только на рассвете забылся Сергей кошмарным сном, где странным образом сочетались грезы о Елене и ужас перед Погорелкой...

На другой день Сергей был полон нетерпеливого ожидания. Но только вечером он решился, наконец, пройти к ней.

Она встретила его встревоженно и нервно:

― Сегодня нельзя тебе быть у меня, милый! Уходи сейчас! Я жду товарища!

― Товарища?

― Да. И такого, которого видеть никому нельзя, ― очень серьезно сказала Елена.

― Даже мне? ― попробовал возразить обескураженный Сергей.

― Тебе менее, чем кому-либо! Лучше всего, если ты совсем уйдешь из дому на этот вечер!

Но дверь отворилась, и на пороге ее уже появился посетитель.

Сергею достаточно было одного взгляда, чтобы охватить всю фигуру вошедшего: он был в тонкой поддевке[6], надвинутой на глаза шапке и в темных очках. При свете лампы ему ярко бросилась в глаза одна особенность: на щеке, ниже правого глаза, выделялось темное родимое пятно. Сердце Сергея забилось:

«Примета!» ― пронеслось у него в голове и, заметив нахмурившееся лицо Елены, он поспешно вышел.

«Не тот ли это, наконец, случай, когда можно разом убить двух зайцев: сохранить для себя Елену и сослужить службу Погорелке?»

Недолго думая, он поспешно переоделся в статское платье, осторожно отворил дверь, стараясь не делать шума, и, сбежав по лестнице, вышел на улицу и прошел в противоположный подъезд.

Здесь остался он сторожить ворота своего дома, твердо решившись ни в каком случае не дать ускользнуть добыче, хотя бы пришлось простоять всю ночь…

***

Все совершилось как нельзя лучше. Тревожился теперь он только одним: оказалась ли уловленная им личность достаточно крупным зверем? Ни малейшего угрызения совести он не ощущал, как не чувствовал и тревоги за свои отношения к Елене. Он наивно воображал, что ей никогда не узнать, что именно благодаря ему попал в западню тот, кого называла она своим товарищем.

Между тем ночная удача Сергея была уже известна Погорелке.

― Молодец! ― похвалил он его. ― Не ожидал, по правде сказать, от тебя такой прыти! Какого зверя словил! Тебе еще придется быть в управлении и удостоверить личность. Не побоишься?

Сергей был не вполне уверен, что посетитель Елены не приметил его лицо и фигуру в то краткое время, когда они оставались вместе в комнате Елены.

«Э, ― подумал он, ― тогда я был в мундире. Откуда же он догадается?»

Между тем в кружке Елены царило волнение.

Захват Балтова произвел потрясающее впечатление и грозил общим провалом. Обстоятельства его ареста были странны: он только что прибыл из-за границы, достоверно было известно, что в дороге за ним слежки не было, что он безопасно прошел к Елене, а далее все становилось темным.

Огорченная Елена взялась вести следствие, и все ее старания были направлены к тому, чтобы доставить Балтову письмо и получить от него ответ с подробностями его ночного захвата.

Молодежь ее кружка благодаря Фене уже знала, что Сергей находился в комнате Елены во время прихода Балтова. Это вызвало толки и сомнения.

Елена со всей страстностью своей натуры встала грудью за Сергея и решила убедить свой кружок в неосновательности этих толков и в благородстве Сергея, в которого так верила сама.

Между тем настало время удостоверения личности Балтова. Когда вызванный Сергей явился, ему было предложено как бы случайно пройти через соседнюю комнату. Балтов спокойно сидел у окна и при входе Сергея поднял на него глаза. И если бы Сергей не так торопился исполнить неприятное предписание, он бы заметил, как при виде его сверкнули за темными очками глаза Балтова, как рот его презрительно искривился и как демонстративно он отвернул голову к окну. Но Сергей ничего этого не заметил. Он подписал удостоверение в канцелярии, что в предъявленной ему личности признает выслеженного им три недели назад человека и с чувством избавления от назойливой необходимости ушел домой.

Дня через два после удостоверения Сергеем личности Балтова Елена получила наконец от последнего записку.

Балтов подробно описывал, как при выходе поздно вечером из ворот дома, где она жила, он сразу же заметил за собой слежку: от противоположного подъезда отделилась личность и пошла за ним. Балтов принимал меры; заходил в переулки, садился на набережной, брал извозчиков, вскакивал в последние трамваи ― все было напрасно: личность не отставала ни на шаг.

Наконец, выбившись из сил, он зашел в ресторан и просидел в нем до закрытия, но при выходе был окружен и захвачен. Очевидно, пока он сидел в ресторане, личность дала знать кому следует по телефону и была прислана подмога.

В заключение он сообщал, что в этой личности ему удалось узнать того самого студента, с которым он встретился на пороге комнаты Елены, хотя впоследствии он и был переодет в статское платье...

До рассвета, не присаживаясь, проходила по комнате Елена... Обманываться было невозможно: Сергей был предатель.

«Любила предателя, любила предателя! ― горько шептала она. ― За внешностью проглядела черную душу и низкое сердце...»

В тот день утром Сергей получил от Елены записку. Она была лаконична: «Необходимо свидание, ― писала Елена. ― Но оно не может состояться иначе, как в квартире товарища (следовал адрес), в семь вечера. Могу запоздать, но прошу дождаться».

Прочтя записку, он воспрянул духом и думал только о том, что сегодня увидит ее, услышит ее голос.

Ровно в семь часов Сергей входил в указанную ему в записке квартиру.

Казалось бы, странно, что комната, довольно большая, была полна незнакомого ему народа, большей частью молодежи, что при его входе замолкли разговоры, что никто не объявился хозяином и не приветствовал его...

Вошла она скоро, решительным шагом. В первое мгновение он не узнал ее: перед ним было не то лицо, не те глаза... Сгорбленная, постаревшая, с потемневшим лицом и померкшим взглядом...

«Была больна!» ― с ужасом подумал он и рванулся было ей навстречу.

Но она уже заговорила:

― Товарищи! ― раздался ее глубокий, звучавший особенной силой теперь голос. ― Я собрала вас здесь, чтобы сообщить то, что я узнала только вчера вечером: предатель Балтова известен!

Сергей вздрогнул и насторожился.

― Он здесь! Он между нами, и, к счастью, он не из нас! Но прежде чем указать вам на него, я прошу вас ради меня, чтобы его не трогали! Презрение ― вот его кара! Пусть он живет, покрытый позором! Не пачкайте рук о его грязную личность, но пусть его имя, как имя Иуды, станет навсегда общим достоянием! ― Елена приблизилась к Сергею и с невыразимым презрением произнесла: ― Вот он, гнусный предатель! Судите меня ― я любила эту гадину! ― и, отшатнувшись, она упала в глубоком обмороке на руки подхватившей ее молодежи...

 

***

Несколько пароходиков суетливо окружили пролет Троицкого моста... От берега отчаливали лодки... Сверху поспешно спускали спасательную веревку...

Раздавались тревожные свистки, и глаза пассажиров были устремлены в одну и ту же точку: только что с одного парохода человек бросился в воду.

На пароходе шли оживленные толки:

― Боже, Боже мой! Студент! В тужурке и студенческой фуражке!

― Такое время, ничего не поделаешь!

― Глядите, глядите! Показался!

Действительно, у самого пролета моста внезапно вынырнула фигура: руки были скрещены на груди, фуражки не было, мокрые волосы почти закрывали лицо, вода с головы текла ручьями, и было что-то неотвратимо фатальное в этом человеческом облике. Спасательная веревка была близко. Но рука отодвинула ее. Все произошло так скоро, что помощь была уже невозможна.

Сомкнулись воды, заходили волны, и человеческая жизнь со всеми ее страстями, печалями и надругательствами ― канула в бездонную глубину!

 

Подготовка публикации и комментарии О. Репиной

 

[1] Вечеринки (фр.).

[2] Бедное дитя (фр.).

[3] Недорогая столовая, где всякий желающий мог получить за небольшую плату простой обед.

[4] Азартная игра в карты и в кости, основанная на совпадении и несовпадении у игроков количества очков карт или костей.

[5] Страховое общество «Якорь» (создано в 1872 г.) владело крупной недвижимостью в Москве и Петербурге, включая доходные дома.

[6] Мужская верхняя одежда, легкое пальто в талию с мелкими сборками.